— Ничего себе подход, — не выдержала я.

Она повернулась ко мне, и я пожалела, что вообще что-то сказала. Ее сила ударила в меня, как огромное пульсирующее сердце.

— Как смеешь ты осуждать меня! — сказала Серефина, и я услышала шуршание шелка, когда она встала. Больше никто не двинулся, и я слышала, как шелестит подол платья по подушкам, по полу — ко мне. Мне не хотелось, чтобы она до меня дотронулась.

Глядя на контуры ее тела, я увидела, как она протянула руку в перчатке. И ахнула. По моей руке закапала кровь.

— Черт!

Порез был глубже, чем оставил Янош, и болел сильнее. Я уставилась ей в глаза — от злости я осмелела или поглупела. Глаза смотрели с ее лица — белые-белые, как две манящие луны. Они звали меня. Звали броситься в эти бледные объятия, ощутить прикосновение мягких губ, острую нежность зубов. Чтобы она обняла меня. Взяла на руки, как когда-то мама. Она всегда будет меня любить и никогда не оставит, никогда не умрет, никогда не бросит меня.

Это меня остановило, и я застыла неподвижно у края подушек. Подол ее платья лежал у меня на ногах. Протяни я руку, я бы ее коснулась.

Сердце от страха колотилось в горле.

Она развела руки:

— Иди ко мне, детка, и я всегда буду с тобой. Я никогда тебя не оставлю.

Все, что есть хорошего, было в ее голосе. Тепло, еда, кров для всех обиженных, всех разочарованных жизнью. Я знала, что мне стоит только войти в ее объятия, и все плохое останется позади.

Я стояла, сжимая кулаки. Кожа болела — так мне хотелось, чтобы она меня коснулась, взяла в объятия, держала. Кровь текла из пореза на руке, и я потерла его, чтобы боль стала острее.

И замотала головой.

— Иди ко мне, дитя. Я вечно буду твоей матерью.

Я обрела голос. Ржавый, придушенный, но я могла говорить.

— Все умирают, гадина. И ты не бессмертна. Никто из вас не бессмертен.

Сила задрожала, как вода от брошенного в пруд камня, и я отступила на шаг, потом еще на шаг. Вся моя сила воли ушла на то, чтобы не повернуться, не броситься бежать, бежать, бежать от нее подальше.

И я не побежала. Я только отступила на два шага и огляделась. Все были заняты. Янош стоял рядом с Жан-Клодом. Они не тягались вампирской мощью, но угроза висела в воздухе. Кисса стояла сбоку, и лужа крови натекала на подушках возле ее ног. На ее лице было выражение, которого я не могла понять, — что-то вроде интереса, что будет дальше. Айви уже встала и глядела на меня, улыбаясь, — ей было приятно, что я чуть не рухнула в руки Серефины.

Мне это приятно не было. Никто даже близко от меня раньше такого не добивался, даже Жан-Клод не мог. Я более чем перепугалась, меня бросило в озноб. Я сломала ее хватку, но это было временно. Пусть ее разум не способен подчинить себе мой, но она может просто его смести в сторону. Если она меня захочет, то получит, и весьма неприятным образом. Без иллюзий и фокусов — простой грубой силой. В ее объятия я не упаду, но она может сокрушить мой рассудок. И запросто.

Эта мысль почти успокоила. Раз я ничего не могу сделать, чтобы этому помешать, то и волноваться на эту тему нечего. Беспокоиться надо о том, что в твоей власти, а остальное либо как-то само собой разрешится, либо убьет тебя. Как бы то ни было, а беспокоиться нечего.

— Ты права, некромантка, — сказала Серефина. — Все мы в этой комнате смертны. Вампиры могут жить долго, очень долго. От этого мы забываем, что мы смертны. Но бессмертие недоступно даже нам.

Она ни о чем не спрашивала, а я была согласна со всем сказанным и потому промолчала, просто глядя на нее.

— Янош мне сказал, что у тебя есть аура силы, некромантка. И сказал, что применил ее против тебя, как мог бы против другого вампира. Я это только что сделала, когда ранила твою руку. Никогда не видела человека, которого можно было бы ранить таким образом.

— Я не знаю, о какой ауре силы ты говоришь.

— Это то, что дало тебе возможность не поддаться моей магии. Ни один человек не в силах противостоять мне, и мало кто из вампиров.

— Рада слышать, что я тебя поразила.

— Я не сказала, что ты меня поразила, некромантка.

Я пожала плечами:

— Ладно, может, вам наплевать и на людей, и на собственную репутацию. Про ваш Совет и про то, что он тебе сделает, если ты нам не поможешь, я тоже не знаю. Но я знаю, что сделаю я.

— Что ты там бормочешь, человечишка?

— Я в этом штате — легальный ликвидатор вампиров. Ксавье и его компания похитили мальчика. Я хочу, чтобы мальчика вернули мне живым. Либо ты мне поможешь, либо я пойду в суд и приду с ордером на твою ликвидацию.

— Поговори с ней, Жан-Клод, или я ее убью.

— За ней стоит закон людей, Серефина.

— Что нам за дело до закона людей?

— Совет провозгласил, что мы подчиняемся ему, как и люди. Отвержение закона людей рассматривается как неподчинение закону Совета.

— Я тебе не верю.

— Ты можешь почувствовать правдивость моих слов. Я не мог солгать тебе двести лет назад, не могу и сейчас.

Он говорил очень спокойно, очень уверенно.

— И когда стал действовать этот новый закон?

— Когда Совет увидел преимущества вхождения в общий поток жизни. Члены Совета хотят денег, власти, свободы безопасного передвижения. Они больше не хотят скрываться, Серефина.

— Ты веришь в то, что говоришь, — сказала Серефина. — Это по крайней мере правда.

Она поглядела на меня, и хоть я смотрела в сторону, ее взгляд придавил, как огромная рука. Я осталась стоять, но с очень большим усилием. Перед такой силой надо преклониться. Пасть ниц. Возблагоговеть.

— Перестань, Серефина, — сказала я. — Эти дешевые фокусы на меня не действуют, и ты это знаешь.

Свернувшийся у меня в животе холодный ком не был так в этом уверен.

— Ты меня боишься, женщина. Я это чую.

Вот тебе и на!

— Да, я тебя боюсь. Тебя наверняка все боятся, кто здесь есть. Ну и что?

Она подобралась в струну, и голос ее неожиданно стал вкрадчивый, как касание меха.

— Сейчас покажу.

Она взмахнула рукой. Я напряглась, ожидая нового пореза, но его не было. В воздухе пронесся вопль, и я резко развернулась в его сторону.

По лицу Айви текла кровь. Еще один порез появился на обнаженной руке. Еще два на лице. Длинные резаные раны появлялись при каждом движении руки Серефины.

Айви визжала:

— Не надо, Серефина! — Она упала на колени среди ярких подушек, протянув руку к своей повелительнице. — Серефина, Мастер, прошу тебя, не надо!

Серефина обошла вокруг нее одним скользящим движением.

— Если бы ты смогла сдержаться, они были бы уже нашими. Я знала их сердца, их умы, их самые потаенные страхи. Мы бы их сломали. Они бы первыми нарушили перемирие, и теперь мы пировали бы на их крови.

Она почти поравнялась со мной. Я хотела отодвинуться, но она могла бы усмотреть в этом признак слабости. Ее платье зацепило мою ногу, и мне стало все равно, что она там усмотрит. Я не хотела, чтобы она до меня дотронулась. Я отодвинулась, и она поймала меня за руку. Я даже не успела заметить этого движения.

Я уставилась на руку в перчатке, будто это змея неожиданно обвила мое запястье. Уж лучше бы змея.

— Давай, некромантка, помоги мне наказать эту плохую вампиршу.

— Спасибо, не хочется, — ответила я. Голос у меня дрожал, и в такт дрожало что-то под диафрагмой. Она ничего еще со мной не сделала, только прикоснулась, но прикосновение усиливает любую мощь. Если она сейчас применит любой ментальный фокус, мне конец.

— Айви наслаждалась бы твоей болью, некромантка.

— Это ее проблемы.

Я упорно смотрела на шелк платья Серефины. Меня отчаянно подмывало поднять взгляд, встретить ее глаза. Не думаю, чтобы это она на меня действовала — просто мое собственное горячечное желание. Трудно держаться круто, когда приходится опускать глаза и тебя водят, как ребенка, за руку.

Айви лежала на полу, приподнявшись на руках. Прекрасное лицо бороздила неразбериха глубоких порезов. Блестела при свече торчащая из щеки кость. Из пореза на правой руке выглядывали трепещущие мышцы.