— Что же делать, Мария Матвеевна? — Лайонелла заплакала тихо, по-детски. Только подрагивавшие плечи выдавали ее состояние.

— Что делать? Стать хозяйкой этих скотов. Управлять ими. Быть выше их. Для этого, дорогая моя, придется пересмотреть все свои взгляды. И в первую очередь избавиться от иллюзий. Тебя учили, что быть кандидатом наук — это счастье свободной женщины. Наплюй и забудь! Чем раньше поймешь истину: женщина должна жить своим телом, тем будешь сильнее. Не считай тело обузой. Не прячь красоту. Подчеркивай ее, как только можешь. Будешь уметь управлять собой, станешь управлять мужиками. Запомни — они скоты. Чем с ними круче, особенно когда им хочется, тем большего от них добьешься. Научись этим пользоваться. И учти — секс молодит. Не бойся усердия. Ты знаешь, сколько мне? — Мария Матвеевна провела ладонями по пышной груди, по крутым бокам, по своим внушительным бедрам, нисколько не скрывая, что любуется собой, гордится необъятностью своих форм. — Попробуй угадай.

По виду директрисе (Лайонелла прекрасно знала слово «бандерша», но все еще не могла соотнести его с реальным лицом, с женщиной, которую видела перед собой) — так вот директрисе по' виду было лет шестьдесят, не меньше. Кожа на шее обвисла, как у ощипанной курицы, сквозь редкие волосы просвечивала белая кожа головы, в глубоких глазницах — синие разводы, все это свидетельствовало далеко не о первой и даже не о второй свежести. Тем не менее Лайонелла сочла неудобным обидеть хозяйку и, немного поколебавшись, произнесла:

— Что-нибудь около сорока пяти.

Мария Матвеевна радостно расхохоталась.

— Мне пятьдесят пять, моя дорогая. — Она еще раз погладила себя по бокам, довольная произведенным эффектом. — А все потому, что живу любовью. Отдаюсь любимому с охотой и радостью. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Лайонелла не понимала, но кивнула утвердительно.

— Женщине просто необходимо чувствовать, что ее х о т я т, желают. Это чувство и есть настоящая любовь. Не та, придуманная, из книжек. Все эти сердечные томления, надежды на свидание и близость — лишь прикрытое приличиями желание. Ты понимаешь?

— Да, понимаю. — Лайонелла без сопротивления согласилась, хотя, выскажи ей кто-то из подруг подобное мнение, она бы его опровергла литературными примерами, доказала его неправоту и подтвердила, что любовь — чувство платоническое, светлое, не плотское, а высоко духовное. Опровергать мнение Марии Матвеевны она не рискнула. Их опыт был неравноценен, а истина чаще всего открывается через опыт.

— Еще учти, без любви, без сердечного томления нам нельзя. Заведи дружка для души и сердца. И не ищи красавчика. В них редко бывает все, что нужно женщине. Редко. — Мария Матвеевна произнесла это, вздохнув, словно намекала, что и сама обжигалась на красавцах, пытаясь приспособить их в дружки. — Я это поняла и с тех пор не ошибалась. Сейчас у меня есть один. Мордашка круглая. Колхозник и все тут. А я от него просто балдею. Он, когда берется за меня, начинает орать: «Ну, работай, шлюха! Работай!» Меня это просто воспламеняет…

Лайонелла смотрела на директрису во все глаза, не понимая, как это постель может быть для женщины не обязанностью, а призванием.

С кладбища Рыжов отправился на Красноармейскую, где проживала сестра погибшего банкира Ольга Андреевна Порохо-ва. Катрич опять отсутствовал — он поехал в станицу Камышев-скую, на похороны капитана Виктора Денисова. Обещал вернуться после обеда, но вернется ли в срок, гарантии дать не мог.

Ольга Андреевна встретила Рыжова сухо, не проявляя даже минимума гостеприимства и радушия. Пришлось потратить немало времени и добрых слов, прежде чем удалось разговорить хмурую, разбитую известием о гибели брата женщину.

На вопросы Рыжова Ольга Андреевна отвечала коротко. Говорила отрывисто, раздраженно.

— Да, Андрей Андреевич — мой родной брат. Я не знаю, в чем он сделал промах, из-за чего его убили. Это просто невероятно.

— Выходит, промахи бывают у каждого.

— Андрей — не каждый. Он человек исключительный и все. всегда просчитывал наперед. Никогда не следовал чужим советам. Он любил говорить, что станет богатейшим человеком России, чего бы это ему ни стоило. И вот такой конец…

Рыжов внимательно посмотрел на женщину. Ничего примечательного. Впрочем, лет пятнадцать назад она, возможно, была привлекательной. Сейчас лицо ее иссекла сетка мелких морщин, похожих на паутину, а ярко подкрашенные губы только подчеркивали тщетность ее усилий вернуть утерянную свежесть.

— Вы его наследница? — спросил Рыжов. — Состояние брата должно перейти вам?

Ее лицо вдруг сморщилось еще больше, она заплакала.

— Я вас чем-то обидел?

— Не вы, — голос ее звучал зло и глухо, — эта сучка! Все она!

— Простите, Ольга Андреевна. Если можно, то поподробней. О сучке. Кто она, что произошло?

— Мне не очень приятно о ней говорить.

— И все же я веду следствие об убийстве…

— Я понимаю. Сучка — это шлюха из местного бардака, которую Андрей Андреевич подобрал в навозе.

— Кто она?

— Калиновская Лайонелла Львовна. Второй раз за день Рыжов услыхал имя холодной красавицы, которую видел на кладбище.

— Ваш брат ее любил?

— Он был от нее без ума. В полном смысле. Молодая, красивая, развратная. Что может быть более заманчивым для стареющего мужчины? Он при жизни сделал завещание на ее имя.

— Андрей Андреевич думал о смерти?

— Нет, никогда. Он был здоров и силен. Просто ему хотелось удержать возле себя эту хищную самку, пока ее не переманил к себе кто-то другой. Когда мужчина отдает сердце женщине, ему не жалко своих богатств.

— Боюсь, Калиновская их не получит.

— Почему?

— Проверка показала, что «Рубанок», детище Андрея Андреевича, обанкротился. Дотла.

— Не может быть! — Ольга Андреевна вскинула брови, на лице ее застыло изумление. — Андрей Андреевич никогда не говорил о денежных трудностях. Его дела шли в гору. Я не думаю, что у него была причина лгать мне. Эта поездка за границу — разве признак разорения?

— Мы постараемся проверить все факты. Кто, по вашему мнению, мог быть к Андрею Андреевичу ближе других? Кроме… кроме его наложницы?

— Может, Гуляев? — Ольга Андреевна произнесла фразу и вдруг непроизвольно зажала себе рот рукой.

— Кто он?

Рыжов сделал вид, будто не заметил смущения собеседницы.

— Я так, — сказала она извиняющимся тоном, — скорее всего ввела вас в заблуждение. Вспомнила некстати. Виктор Сергеевич вряд ли в курсе дел брата.

— Чего вы испугались? Я веду это дело с единственной целью выйти на след убийц. Добиваюсь, чтобы преступники не ушли от наказания.

Порохова сняла очки, отчего ее взгляд сразу сделался подслеповатым, растерянным. Кончиком косынки она вытерла слезу и снова надела очки.

— Вы правы. Но Андрею уже не поможешь, и я не хочу втягивать в дело всех его знакомых.

— Втягивать вам никого не придется. Мы сами установим всех, кто был близок с вашим братом, опросим их, даже если в список войдет двести, триста человек.

— Я упомянула Виктора Сергеевича случайно. И теперь сожалею об этом.

— Милая Ольга Андреевна! Успокойтесь. Коль скоро имя вами упомянуто случайно, лучше всего, если мы побеседуем с Виктором Сергеевичем сразу. Вы боитесь нанести ему какой-то вред? Обещаю вам, я постараюсь все сделать максимально деликатно. Если же мне придется искать Гуляева самому, я могу нанести ему куда больше вреда.

Ольга Андреевна прижала обе руки к груди, будто прикрываясь от удара. Голос ее звучал умоляюще:

— Может, не надо его тревожить?

— Надо. Мне важна каждая мелочь, которая может стать зацепкой. Любой самый небольшой шанс.

— Я уверена, Виктор ничего не знает. Он очень больной человек.

— Что с ним?

— У него паралич. Молодой человек, любил туризм. Был в Сибири. Его укусил клещ. Энцефалит… — Ольга Андреевна всплакнула, встала, подошла к комоду, вынула из ящика носовой платок. Вытерла глаза, села на место. — Такой талантливый мальчик и такая горькая судьба…