— Ну, а коли не шляпку, отыщи мне, душенька, девицу, такую же молодую да красивую, как и ты, — Татьяна снова покраснела, но, недолго порывшись в плетенке, достала из нее фарфоровую пастушку.

Параллельно с седой старухой, щедрой на комплименты, граф Шварин взял у Федора белые перчатки, и тут же передарил их почтенной женщине. Оказалось, они хорошо знают друг друга.

— Благодарю Вас, Илья Осипович! Мне теперь без перчаток никак не обойтись, — она сделала знак слугам удалиться, ухватилась за запястье графа, граф — за свою деревянную трость, оба не спеша пошли в сторону пейзажной части парка. — Времена, когда моя оголенная ручка могла вскружить голову мужчине, закончились почитай лет сорок назад. Теперь уж ее надобно прикрывать материей…

— Ваша ручка будет сводить меня с ума до скончания века. — Граф приложился губами к морщинистой коже. А дама вдруг остановилась взором на дальних кустах и дернула Шварина за кружевной рукав:

— Смотрите, сама императрица к нам пожаловала! — Следует отметить, не смотря на возраст, зрение почтенной леди оставалось превосходным.

В кустах виднелся черный силуэт кареты. Когда глаза свыклись с темнотой, стало заметно императорский вензель на дверце. Окошко зашторено, но краешек занавески все же отодвинут. Значит, наблюдает…

— Может быть, стоит засвидетельствовать Елизавете Петровне свое почтение? — спросил совета у старушенции Илья Осипович.

— Зачем? Императрица для нас — прожитый день. Глядеть надобно вперед, а не назад!

— Но… Все-таки… императрица, пока…

— Ненадолго! Вы, граф, лучше бы поболе пеклись о нашем предмете. Надеюсь, вы не запамятовали, ради чего приехали в Россию?

— Я помню, баронесса…

— Уже почитай тридцать лет помните, и ничего не предпринимаете!

— Ничего не получается предпринять!

— Так надобно действовать отчаяннее! Скажите, граф, Вы заметили, в каком платье сегодня Екатерина Алексеевна?

— В голубом… А что?

— А то, что к голубому более подходят сапфиры, нежели изумруды! Понимаете, к чему я клоню? Ладно, лучше расскажите, как там поживает наш хромоножка, на свободу не рвется?

— Куда там! Тих, безволен! Ест мало. Не шумит. Хлопот с ним никаких…

Далее разговор ускользнул от любопытных ушей Татьяны, во-первых, граф с почтенной баронессой отошли слишком далеко; во-вторых, все ее внимание поглотила неожиданная весть: сама императрица зрит ее сейчас в прелестной шляпке «Бержер». А уж Ее Величество толк в моде знает! Но тут к палатке подошли очередные просители подарков, жена конюха нагнулась за ними к плетенке, а когда распрямилась, кареты среди кустов уже не было.

Х Х Х Х Х

После бананового десерта было решено совершить небольшой променаж, оценить планировку сада.

Архитектор Антонио Ринальди, немолодой человек с большим покатым лбом и спадающими на спину черными кудряшками, принявший эстафету обустройства территории после самой Екатерины Алексеевны, с удовольствием рассказывал о своих достижениях:

— Липовая аллея, идущая строго на юг от каменной залы — это центральная ось. Коли желаете — рубеж между порядком и хаосом. Видите, справа — ровные дорожки, круглые клумбы, подстриженные кустарники? Это французская часть парка, регулярная, геометрически выстроенная. А слева от аллеи — пейзажный парк в аглицком стиле: буйно ветвящиеся деревья, трава, цветы, которые росли здесь и доныне… Кажется, будто рукой человека ничего и не тронуто…

— Я слышала, в Европе регулярные парки ныне не в моде… — сложив веер, произнесла младая особа в платье из тафты цвета стрекозиных крыльев с тройным слоем кружев по краю рукавов и «Эшель»; на корсаже.

— Совершенно верно, — глаза Ринальди всегда изливали восторг, но тут они просто обожгли даму искрами восхищения. — Однако в России к ним привыкли. И я пустился на эксперимент. Впервые в истории соединил на смежных территориях два противуположных по принципу обустройства парка, — в окружавшей архитектора толпе послышался гул, означавший, что слушатели осознали и по достоинству оценили его великий замысел, — Скажите, моя прелесть, вы любите кататься на санках? — Ринальди обратился с вопросом к особе с «Эшель».

— Зимой? Обожаю!

— И, поскольку вам не чужды европейские моды, вы, должно быть, уже наслышаны о «катальных горках»?

— О, да!

— Идемте! Я покажу вам, где запланировал построить такую же! Это будет изящный трехъярусный павильон, предназначенный для приемов, с крыши оного, по волнообразным скатам можно будет съезжать на самую землю…

Екатерина подослала фрейлин послушать, о чем толкуют гуляющие гости. Фрейлины вернулись с лестной для Великой княгини новостью. Бал понравился всем без исключения. Приглашенные любовались подарками, нахваливали угощения и говорили, что вспоминать об этом вечере будут еще очень долго.

Что ж, теперь можно ненадолго передохнуть. Надобно отметить, чувствовала себя Екатерина Алексеевна не важно. После полудня супруга наследника вместе с гофмейстериной Анной Никитичной Нарышкиной решила проверить, все ли готово к предстоящему торжеству. Сели в кабриолет, подкатили к Нижним домам, рядом с которыми шло приготовление декораций. Нарышкина ловко соскочила с подножки, когда же за ней последовала Великая княгиня, лошадь дернулась, и повозку накренило, княгиня упала оземь. Нарышкина бросились к ней, ухватила под белы рученьки. Княгиня же только расхохоталась, отряхнула юбку, сделала вид, будто ей ничуточки не больно, однако внутри сильно струхнула: «Как бы вместо веселья не случилось беды. Как бы не выкинуть ребеночка». Великая княгиня снова была беременна.

Теперь же, по прошествии нескольких часов с момента падения, в животе явно что-то ворочалось и покалывало. О плохом думать не хотелось. И Великая княгиня приняла для себя безвредное объяснение: малыш начал шевелиться. Однако шнуровку корсета надо бы ослабить, да и ушибленную ногу не мешало бы размять. Взяв в спутницы все ту же Нарышкину, Екатерина не спеша направилась ко дворцу.

— На днях снова стук копыт слышала… Приезжал кто? — Анна Никитична повела истонченной черной бровкой и, не сдержавшись, прыскнула от смеха. Рассмеялась и ее собеседница.

— То должно пыть черт тебе примерещился! Мысли дурные в голофе носишь, вот и не спица по ночам, чудица фсякая околесица, — Великая княгиня старалась говорить спокойно, но запунцовевшие щеки выдали ее внутреннюю ажитацию. Обе они понимали, на чей ночной визит намекала гофмейстерина…

Польский посланник Станислав Понятовский был новым пристрастием Екатерины. Полная противоположность своего предшественника — Сергея Салтыкова: блондин, сдержан и учтив. Ценил в Екатерине не только ее внешние качества, но и ум. С ним можно было советоваться, от него можно было ожидать сочувствия. Правда, Станислав был на три года моложе своей возлюбленной, и мало искушен в делах амурных, но Великой княгине теперь это даже нравилось…

Станислав частенько навещал Екатерину в Ораниенбауме. Как-то раз, когда он под утро покидал великокняжеские палаты, его схватил пикет кавалерии и препроводил в покои Петра Федоровича.

— Что вас привело во дворец? Коварные планы? Злой умысел? Может быть, при вас имеются даже пистолеты? — наследник был настроен решительно. После допроса Понятовкого отпустили. Но боле наведываться в заветные чертоги он не решался.

Екатерина Алексеевна потомилась недолго, да и (чего не сделаешь ради любви), пошла на переговоры с любовницей мужа. На одном из приемов она шепнула на ухо Елизавете Воронцовой:

— Фам так легко было бы сделать фсех нас счастлифыми.

Та вмиг поняла, что имелось в виду. В тот же день польский посланник предстал перед наследником российского престола.

— Не безумец ли ты, что до сих пор не доверился мне! Думаешь, я стал бы ревновать? Я записываю во враги только тех, кто желает мне смерти. Ежели ты к ним не относишься — будешь мне другом. Ну а теперь, коли мы друзья, стоит позвать еще кое-кого, — и он вытащил из личных покоев Екатерину, не дав ей опомниться и надеть под распашной капот; чулки и юбку. Ткнул пальцем в Понятовского: