— В основном, они.

Выражение лица Култи не изменилось, но его тон сказал все.

— Ты шутишь.

Он не мог в это поверить. В чем была проблема? Они оба были хороши собой.

— Нет.

Немец моргнул своими зеленовато-карими глазами.

— Почему? — спросил он так, будто я только что сказала ему, что пью свою мочу.

Я взяла тарелку и поднесла ее прямо ко рту, прежде чем откусить от бутерброда.

— А почему бы и нет?

— Ты достаточно молода, чтобы быть их дочерью, — выдавил он. — У одного из них половина головы лысая.

Я откусила еще кусочек и внимательно посмотрела на него, даже не подумав о том, как же это странно, что он так возмущен тем, кого я нахожу привлекательным.

— Во-первых, я сомневаюсь, что они достаточно взрослые, чтобы быть моими отцами, а во-вторых, мне плевать на лысину.

Култи медленно покачал головой.

Ладненько.

— Они оба в хорошей форме, у них приятные улыбки и красивые лица. — Я взглянула на экран. — И мне нравятся их бороды. Что в этом плохого?

Его рот приоткрылся на миллиметр.

— Что?

— У тебя есть проблемы с отцом?

— Что? Нет. У меня замечательный папа, черт возьми.

Его рот все еще был приоткрыт.

— Тебе нравятся старикашки.

Я прикусила губу, широко распахнув глаза. Я была уверена, что мои ноздри немного раздулись. Как он был близок к истине, и это почти заставило меня рассмеяться. Вместо этого я пожала плечами.

— Я бы не сказала старые, просто... зрелые?

Култи так долго смотрел на меня, что я расхохоталась.

— Перестань так на меня смотреть. Не думаю, что меня когда-либо привлекали парни моего возраста. Когда я была моложе… — «Я была влюблена в тебя», — подумала я, но вслух ничего не сказала. — …я думала, что они тупые, а потом это просто не изменилось, — объяснила я.

Он по-прежнему не произнес ни слова.

— Прекрати. У каждого есть свой типаж. Я в этом не сомневаюсь.

Култи моргнул.

— Меня не привлекают пожилые люди.

Я закатила глаза.

— Ладно, ладно. Тебе не нравятся пожилые мужчины и женщины.

Он проигнорировал мой намек на то, что его привлекают мужчины.

— У меня нет типажа, — медленно произнес он.

Да, у него был типаж, и я точно это знала.

— У всех есть определенный типаж, даже у тебя.

Эти орехово-зеленые глаза моргали со скоростью движущегося ледника.

— Хочешь знать, что меня привлекает?

На тридцать секунд позже, чем надо, я поняла, что не хочу ничего знать. Хотела ли я услышать, как он называет характеристики, которым я не соответствую? Нет, черт возьми, нет. Хотя я полностью понимала, каково его место в моей жизни, это не означало, что я хотела быть противоположностью мечтам Рейнера Култи. Моя гордость не смогла бы справиться с этим.

Но к этому моменту я уже не могла отступить. Стиснув зубы, я кивнула.

— Давай, раз уж ты считаешь меня очень странной.

— Мне нравятся ноги.

Ноги?

— И?

Он едва заметно прищурил глаза.

— Уверенность.

— Ладно.

— Хорошие зубы.

Хм-м-м.

— Красивое лицо.

Мое веко, возможно, начало дергаться.

— Кто-то, кто заставляет меня смеяться.

Подергивание перешло в настоящий тик.

— Ты что, все это сейчас выдумываешь?

Потому что, ну серьезно? Култи смеется? Ха-ха.

— Что-то не так с моим списком? — спросил он с каменным выражением лица.

— В этом не было бы ничего плохого, если бы ты не придумывал его на ходу. Кто-то, кто заставляет тебя смеяться? Я чувствую, что следующим ты начнешь описывать единорога.

Он ткнул языком в щеку.

— То, что меня не привлекают женщины, достаточно взрослые, чтобы помнить последнюю мировую войну, не означает, что мой список выдуманный, — сказал Култи.

О, боже мой. Это заставило меня расхохотаться.

— Ты говоришь так, будто я хожу на свидания в дома престарелых. Эти парни, вероятно, всего на пару лет старше тебя, так что подумай об этом, скрипучее колено.

И это заставило его закрыть рот.

— Ты самый нахальный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни.

Улыбнувшись, я откусила от бутерброда.

Минут через пять Култи, наконец, снова обратил внимание на телевизор, одна его щека выглядела так, как будто он ее кусал.

Когда эпизод закончился, я медленно встала и отнесла свою посуду на кухню, захватив по пути стакан Култи.

— Я должна уехать через тридцать минут. Если ты обещаешь не красть ничего, что мог бы легко купить себе сам, то можешь остаться здесь и еще посмотреть телевизор.

Последовала пауза, пока он прокручивал список записей на медиа-плеере.

— Мой водитель внизу. Он может забрать нас.

Нас? Моя тарелка с грохотом упала в раковину.

— Ты хочешь пойти?

— Мне больше нечего делать.

Он уже не в первый раз говорил что-то подобное. Я обошла диван и осторожно села, глядя на него. Я знала, то, что я собиралась спросить, было совершенно не моим делом, но все равно.

— Чем именно ты занимаешься весь день?

Это был прямой вопрос. Ему не обязательно было иметь нормальную работу, но я полагала, что у него были другие дела, чтобы занять себя. У него было несколько проектов, несколько предприятий, о которых я слышала на протяжении многих лет, но, по-видимому, у него также было много свободного времени. Так что же он делал, когда не был на тренировке?

Култи продолжал смотреть вперед, но я видела, как напряглось ближайшее ко мне плечо. Его ответ был прост.

— Ничего.

— Тебе нечего делать?

— Нет. Несколько электронных писем и телефонных звонков, ничего существенного.

— Разве у тебя нет бизнеса или типа того?

— Да, и у меня есть менеджеры, которые управляют всем, чтобы мне не приходилось. В последнее время я свел свои обязательства к минимуму.

Это звучало... ужасно.

— Ты мог бы делать что-нибудь, если бы захотел, — неуверенно предложила я. — Общественные работы, или найди себе хобби…

Култи пожал плечами.

Это не помогло мне чувствовать себя менее странно при мысли о том, как ему, должно быть, было скучно. Отсутствие дел сводило меня с ума. Как это могло не свести его с ума? Оставаться одному в доме весь день…

Я вдруг вспомнила тот вечер, когда забрала его из бара. Ладно, может быть, он и не сидел весь день дома. Как бы то ни было, многое вдруг обрело смысл. Почему он играл в софтбол и просил меня играть с ним в футбол, и почему он сейчас в моей квартире.

Чувство долга шевельнулось в моей груди. Но я ничего не сказала и не сделала. Главным образом потому, что я не собиралась забывать то, в чем он признался.

Не стоит делать слишком много и слишком быстро, не так ли?

Откинувшись на спинку дивана, я еще несколько минут держала эту мысль в голове.

— В таком случае, тебе придется захватить одну из моих кепок, прежде чем мы уйдем.

— Почему?

— Потому что мой доктор — твой фанат. — У него в кабинете висит джерси в рамке.

Култи приподнял бровь.

— Твоя фотография будет по всему интернету, прежде чем ты уйдешь оттуда, — объяснила я. — Тогда все начнут спрашивать, что ты делал со мной на приеме у врача, и следующее, что все скажут, что я беременна твоим ребенком.

Немец фыркнул.

— Это будет не в первый раз.

Он был прав. Я могла припомнить, по крайней мере, несколько случаев за эти годы, когда какой-нибудь таблоид или журнал сообщал, что он оплодотворил кого-то, с кем его видели вместе. Они придумывали новые отношения каждый раз, когда он стоял рядом с новой женщиной.

Потом был его развод.

Это было плохо. Плохо. Люди выстроили хронологию его брака с того момента, как были выпущены фотографии. Они в тот момент заставили меня считать этот день одним из худших в моей жизни. Моя первая любовь, этот засранец, который теперь называл меня Тако, женился на какой-то высокой, тощей, красивой сучке.

Ладно, может, она и не была сучкой, но тогда никто не смог бы заплатить мне достаточно, чтобы я думала иначе.