Как я могла сказать ему, что это плохая идея? Не могла. Папа отправит фотографию каждому человеку, с которым когда-либо был знаком.

В жизни бывают вещи и похуже, не так ли?

— Конечно, папа.

Он ухмыльнулся.

Да, я никак не могла сказать ему «нет». Я протянула ему подарочную карту на массаж в торговом центре и получила подмигивание в ответ.

Култи вернулся в мгновение ока и сел на свое место, держа в руках две идеально обернутые коробки. Посылка пришла рано утром, коробки были уже завернутые и готовые, лежащие в другой большой картонной коробке. Мы спрятали их в багажнике моей машины, чтобы никто не заметил. Немец передал их мне, чтобы я могла отдать их моему отцу, у которого было такое выражение лица, будто он только что наложил в штаны и понял это.

— С днем рождения от нас обоих, — сказала я, даже не задумываясь о том, как это прозвучало.

Папе было все равно, потому что он не обращал на меня внимания. Он смотрел то на Култи, то на коробки, то на Култи, то снова на коробки. Очень осторожно он разорвал бумагу на первой и вытащил те самые «РК» десятой серии, которые я пыталась купить в обувном магазине накануне.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его и потянулся за следующей коробкой. Внутри, под оберткой, была простая белая коробка из-под обуви без названия марки или логотипа на крышке. Папа откинул крышку и уставился на меня, прежде чем вытащить кроссовок, который я раньше не видела. Знакомые вышитые буквы «РК» были на заднике так же, как и знакомый логотип сбоку.

— Выпуск следующего года, — пояснил Култи.

Папа осторожно положил кроссовок обратно в коробку, глубоко вздохнул, прежде чем встретиться со мной взглядом, и очень тихо сказал:

— Передай ему, что я сказал «спасибо».

Я прижала кулак ко рту, но не была уверена, то ли чтобы не засмеяться, то ли чтобы сдержать вздох раздражения.

— Папа, скажи ему сам.

Он покачал головой, и я поняла, что это все, на что он способен.

Прикусив губу, я повернулась к Култи, который, я была уверена, слышал, что сказал мой отец, и повторила то, что меня попросили.

Немец очень серьезно кивнул.

— Скажи ему «всегда пожалуйста».

Иисус Христос.

— И скажи ему, что в коробке есть еще кое-что.

Что-то еще?

— Па, в коробке есть еще кое-что, — сказала я так, словно они не слышали друг друга с расстояния двух метров.

Папа моргнул, потом порылся в безымянной белой коробке и вытащил конверт размером с поздравительную открытку. Из конверта вытащил что-то похожее на карточку. Он прочел это, потом еще раз, потом третий. Затем положил карточку обратно в конверт, а конверт в коробку. Его смуглое лицо помрачнело, когда он сделал несколько глубоких вдохов. Наконец, он поднял свои зеленые глаза и встретился взглядом с карими глазами Култи.

— Сал, — сказал он, глядя на Немца, — спроси его, хочет ли он, чтобы я обнял его сейчас или позже.

— Что не так?

Я посмотрела на Култи, сидя на краю большой двухъярусной кровати, готовая снять обувь.

— Ничего. Почему ты спросил?

Немец моргнул, глядя на меня.

— Ты не сказала ни единого слова.

Не сказала. Он был прав.

Как я могла говорить, когда что-то огромное поселилось у меня в груди?

Что-то чудовищное и неуютное появилось и вторглось, украло то пространство, где обычно жили мое дыхание и слова.

Култи украл эту часть меня, когда обнимал моего отца в ответ…

Он подарил ему два места в первом ряду на матче футбольного клуба «Берлин», а также ваучер на перелет и гостиницу.

Что, черт возьми, можно сказать после этого?

— Ты расстроена? — спросил он.

Я скорчила гримасу.

— По поводу?

— Берлин.

О, Боже, он выглядел таким серьезным…

— Рей. — Я покачала головой. — Как я могу расстраиваться из-за этого? Это было самое прекрасное, что кто-либо когда-либо делал для моего отца. Я даже не могу… — Я уставилась на него, когда он встал прямо передо мной, глядя вниз. — Я никогда не смогу вернуть тебе долг. Ладно, может быть, я смогу, если буду платить тебе частями в течение следующих пяти лет, но я не знаю, что сказать.

Он пожал своими мускулистыми плечами.

— Ничего.

Я закатила глаза.

— Это важно.

— Это не так.

Я встала и раскрыла объятия.

— Это важно, так что перестань спорить и обними меня.

Он перестал спорить, но не обнял меня. Я должна была воспринять это как комплимент — то, что он не отшатнулся от меня или просто не сказал «нет». Култи просто смотрел на мои руки, которые я держала немного в стороне от своего тела, будто это была какая-то неизвестная ему вещь, которую он никогда раньше не видел.

Когда он постоял так еще секунд десять, я решила, что с меня хватит. Этот парень тысячи раз за свою жизнь обнимал людей в ответ. Потом я посмотрела на его лицо и вспомнила, каким серьезным он всегда был, и решила, что, может быть, и нет. Но он обнял моего отца в ресторане, это точно был один раз, так что к черту все. У него должно быть еще одно объятие в запасе.

Я сделала шаг вперед и обняла его за талию, поверх его рук, будто они были заложниками. Он опустил голову, придавшись подбородком к моей макушке.

— Спасибо, — сказала я ему.

Я держала его еще десять секунд, чувствуя, что он все это время оставался неподвижным, как доска, а затем решила, что могу избавить его от страданий. Опустила руки и сделала шаг назад, упершись коленями в кровать.

Может быть, я бы почувствовала себя неловко, если бы действительно волновалась о том, что он обнимал меня в ответ, или, в нашем случае, не обнимал, но я этого не сделала. Он подарил моему отцу что-то замечательное, так что я смогу жить с этим.

Что действительно было неловким, так это то, как он смотрел на веснушки на моей груди и голых плечах под тонкими бретельками моего сарафана.

— Наверное, мне пора переодеться, — пробормотала я, делая шаг в сторону. — Но я хочу, чтобы ты знал, как я благодарна тебе за то, что ты сделал для моего отца, хорошо?

Он рассеянно кивнул, все еще глядя на кожу прямо над моей грудью. Не прямо на мои сиськи, а точно над ними. Странно.

Ну, я думаю, настало время расплаты за то, что я рассматривала его стояк накануне. Я собиралась воспользоваться этим.

— Эй, мои глаза выше, Претцель.

— Как прошли выходные?

Я сидела на земле, высоко натягивая гольфы, и, подняв взгляд, увидела нависающего надо мной Гарднера.

— Хорошо. Я должна была провести некоторое время со своей семьей, а у тебя?

Он пожал плечами и присел на корточки.

— Я много спал.

— Мило.

Выражение лица Гарднера стало довольным, но он ничего не ответил. Он оставался рядом со мной, пока я натягивала бутсы и завязывала их.

— Сал. — Его голос был очень тихим, и я сразу почувствовала, что что-то не так. — В эти выходные появилось еще больше фотографий. Тебе нужно быть умнее, понимаешь?

Я даже не стала наклонять голову, чтобы взглянуть на него, только покосилась в его сторону, когда почувствовала, будто все, что есть внутри меня, поползло вверх к горлу.

— Мы друзья, Джи, вот и все.

Мрачное выражение его лица не очень-то успокаивало.

— Послушай, я тебе верю. Я бы поверил тебе, если бы ты сказала, что свиньи летают, но я знаю, что Кордеро будет в бешенстве, а мы с Сиеной не так уж много можем сделать.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу, чтобы ты подумала о том, что делаешь и чего хочешь от будущего. — Гарднер положил руку мне на плечо. — Я хочу для тебя самого лучшего, Сал. И единственная причина, по которой я что-то тебе вообще говорю, это потому, что не хочу, чтобы тебя застали врасплох.

Врасплох из-за чего?

Прежде чем я успела собраться с мыслями и попросить рассказать подробнее, что он имеет в виду, чтобы понять, не преувеличиваю ли я значение того, на что он намекает, Гарднер выпрямился и ушел.