Мы с Сиеной не так уж много можем сделать.

Подумай о том, что ты делаешь и чего хочешь от будущего.

Я не хочу, чтобы тебя застали врасплох.

Все, что я сделала, — это пригласила своего друга к себе домой. Так оно и было.

Я не употребляла наркотики, не светилась на публике, ничего не украла и никого не убила.

Если мои догадки верны, Гарднер только что предупредил меня, что моя карьера в опасности.

Возможно, мне следовало запаниковать. Заплакать. И поклясться, что я перестану дружить с тем, кто так явно нуждался в друге.

Но я ничего из этого не сделала. Даже близко.

Несмотря на то, что Гарднер пытался быть хорошим другом и просто предупредить меня, я вдруг разозлилась. Реально разозлилась.

В глубине души я знала, что не сделала ничего плохого. Конечно, в моем контракте было условие о недопустимых отношениях, но у меня ни с кем, черт возьми, их и не было. Даже близко нет, а меня наказывали? Или, по крайней мере, собирались?

Это дерьмо собачье. Полная чушь.

И мне очень захотелось ударить Кордеро по лицу. И затем еще раз.

Напряжение в мышцах сковало мои руки и плечи. Мне пришлось сжать кулаки, чтобы сдержать свое разочарование из-за всей этой ситуации. Честно говоря, Рей мне нравился. С ним было непросто, и он иногда действовал мне на нервы, но я чувствовала между нами близость, которую не ощущала раньше ни с кем другим.

Не улучшал общую ситуацию и факт того, что только несколько девушек из команды заговорили со мной во время тренировки. Остальные бросали косые взгляды, которые мне не понравились. Но они не дразнили меня, так что мне удалось держать свой рот на замке. Я была умнее и не собиралась быть той, кто начнет разборки. Можно быть молодой и глупой только раз в жизни.

Когда не бросали на меня ехидных взглядов, они смотрели на Култи так, словно ожидали увидеть мой лифчик, висящий на его шее. Но дело в том, что пока я должна была держать рот на замке, Немцу это было делать не нужно.

И он этого не делал.

Он встретился со мной взглядом в самом начале тренировки и нахмурился. Чем дольше продолжалась тренировка, тем больше он хмурился. Култи не пытался спросить меня, что происходит, но каким-то образом я понимала: он знает, что меня что-то беспокоит, и это было связано с девушками, которые пристально смотрели на него.

— Я не знаю, на что, черт возьми, вы смотрите, но вы должны смотреть на поле, а не заплетать друг другу косички!

Это было настолько сексистское замечание и такое несправедливое, что я не смогла удержаться и хихикнула, а затем попыталась скрыть это.

Однако, это не помогло мне быть менее раздраженной в течение всей тренировки.

Они все еще шептались обо мне и бросали на меня косые взгляды. Перешептывание за спиной, твою мать. Я ничего не могла поделать с этим.

К тому времени, как я вернулась с работы, кто-то уже сидел у подножия лестницы, ведущей в мою квартиру. Как только я вышла из машины, мне потребовалась доля секунды, чтобы узнать каштановые волосы и длинное тело, которое встало, отряхивая сзади свободные спортивные шорты.

Он ничего не сказал мне, когда я припарковала свою машину в метре от него, и не сказал ни слова, когда взял мою спортивную сумку, и даже когда увидел на мне мешковатые брюки и рубашку с длинными рукавами, которые я надела сегодня. Он никогда раньше не видел меня в рабочей одежде, но мне было все равно, что у меня на коленях пятна грязи и травы, а волосы стали вдвое больше по объему.

— Привет тебе, — сказала я с улыбкой, когда мы поднимались по ступенькам, ведущим к входной двери в квартиру.

Я открыла дверь, он последовал за мной, запер ее, как только оказался внутри, и бросил мою сумку на то же место, где я всегда ее оставляла. Я села на пол и стянула рабочие ботинки, слишком измученная, чтобы даже попытаться сделать это стоя. И швырнула их в сторону двери сильнее, чем нужно.

Немец протянул мне руку.

Я взяла ее и, поднявшись на ноги, не сдвинулась ни на сантиметр, когда мы застыли напротив друг друга.

Вторую половину дня я твердила себе, что технически это все его вина. Что если бы я не была к нему добра, мы бы не стали проводить время вместе и не стали бы друзьями. Если бы он был кем-то другим в этом мире, за исключением горстки людей, никому бы не было дела до того, что мы делали вместе. Я потратила всю свою жизнь на то, чтобы изо дня в день совершенствоваться. Я не хотела славы, и, хотя не считала, что быть знаменитой это плохо, но не желание прославиться заставляло меня вставать каждое утро. Я была осторожна, всегда осторожна, всегда жертвовала всем, что требовалось, чтобы добиться успеха.

Появление Култи обрекало все это на провал.

Я потратила время и усилия на то, чтобы наладить рабочие отношения с девочками, с которыми играла. Я помогала им, желая, чтобы они преуспели, и вся эта тяжелая работа по большому счету теперь была коту под хвост. Никто, кроме Дженни и Харлоу, даже не потрудился...

Немец сжал мою руку, я даже не заметила, что он не отпустил ее.

Ладонь к ладони, он большим пальцем погладил тыльную сторону моей ладони, один раз. Только один раз.

— Если ты хочешь, чтобы я извинился, я не буду.

Я закрыла глаза и просто стояла, позволяя ему держать меня за руку и не позволяя себе придавать этому слишком большое значение. Сама по себе я была теплым и любящим человеком. Но правда в том, что даже если Култи не был таким все то время, что мы ладили, нельзя быть футболистом и нетерпимо относиться к физическому контакту. Я просто возьму все, что он захочет мне дать.

— По какому поводу ты не хочешь приносить извинений? — спросила я его с все еще закрытыми глазами.

Его длинные пальцы снова сжались.

— Я заставил тебя быть моим другом.

Я почувствовала, что улыбаюсь.

— Ты не заставлял меня быть твоим другом.

— Заставил, — возразил он.

— Ты этого не делал. Я была добра к тебе, даже когда ты был супербольшой занозой в заднице.

Последовала пауза.

— Это было до или после того, как ты назвала меня Баварской сарделькой?

Я открыла один глаз.

— И до и после.

Уголки его губ чуть приподнялись, но он оставался серьезным.

— Я не позволю им посадить тебя на скамью запасных.

Я кивнула, глядя прямо на мужчину, который овладел в совершенстве умением изображать расслабленного скучающего засранца, и сказала:

— Хорошо.

Слова повисли между нами. Я чувствовала себя сжатой, сдавленной. Я разрывалась между пониманием того, что не собираюсь говорить ему убираться из моей жизни, и осознанием, что, вероятно, должна сделать это. Стоило ли оно того? Стоило ли подвергаться травле со стороны моих товарищей по команде? Быть под микроскопом у генерального менеджера? Или знать, что моя фотография выложена на фанатских страницах с подписью «умри, сука»?

Я действительно не имела понятия.

Но очень надеялась, что да, стоило.

— Сал! У вас есть минутка?

Я вцепилась в нейлоновый ремешок сумки и почувствовала, как внутри все напряглось. Накануне мне удалось избежать двух слоняющихся по краю поля репортеров. Пока они были заняты разговором с другими людьми, я смогла убраться оттуда, но теперь… Мне не так повезло.

Я пришла на тренировку рано, но, видимо, недостаточно рано. Черт возьми.

— Ну же, одну минуту. Пожалуйста!

Не имея никого, за кем можно было бы спрятаться или сделать вид, что не услышала, как парень зовет меня, я сделала глубокий вдох и смирилась с тем, что все это закончится.

Парень лет двадцати выглядел довольно дружелюбно в брюках цвета хаки и аккуратно заправленной голубой рубашке на пуговицах. Он улыбнулся мне, держа наготове свой маленький портативный диктофон.

— Спасибо, что остановились. У меня к вам несколько вопросов.

Я кивнула.

— Конечно. Хорошо.

Он представился и назвал сайт, для которого брал интервью, и дал мне знать, что будет записывать наш разговор.