— Все плохо, да? — плачу. — Я такая дурочка. Я не хочу потерять малышей… Я во всем виновата.

— Все будет хорошо, Марианна. Обязательно.

Снова плачу.

— Мне пора за руль. А ты лежи и думай, что скоро все закончится. Не плачь, Марианна, не плачь.

— Много крови, да?

— Крови немного. Тебе от страха так кажется, — спокойно говорит Бекетов, накрыв мои ноги пиджаком. Он гладит по щеке, а я чувствую, что его пальцы скользкие и мокрые.

Бекетов захлопывает дверь, уточняет у Адвоката еще что-то, авто срывается с места.

Перевожу безучастный взгляд в потолок авто.

Все плохо. Потому что Бекетов ни разу не назвал меня Анна-Мария и впервые, за все время, что я его знаю, солгал мне.

Крови много…

*** Бекетов ***

Хуже всего не то, что километры сгорают под колесами тачки недостаточно медленно. Хуже всего то, что Анна-Мария молчит.

Я так привык к ее болтовне, к чепухе, к вздору. Я привык, что она косячит всюду, где только может, и там, где никак нельзя накосячить, в особенности сильно все портит.

Глубоко уверен, что ни один из ее выкрутасов меня удивить не сможет. Я же жду от нее всегда подвоха, но потом она шаркает ножкой и мир летит к чертям, вместе с ним и моя уверенность, что я смогу удержать все под контролем.

На деле ни хрена.

И ни один, даже самый надежный запасной план, не выдерживает натиска неожиданных обстоятельств.

Я этого не ждал. Ее срыва. Считал, что…

Проклятье.

Не имеет значения, на что я рассчитывал и о чем думал. Думать членом может быть чревато последствиями.

Взваливаю вину на себя. Иначе и быть не может. Какие взятки с девчонки, у которой и мысли, и тело скрутило в пляске беременных гормонов и возбуждения. Адреналин срывает планки неопытным.

Но я должен был это предвидеть. Должен был просчитать все риски и оставить Мари в стороне, в безопасности.

В ее присутствии не было необходимости, а что до подарка, то не всегда стоит потакать желаниям. Лучше бы корзину цветов в цветочной лавке купил. Вряд ли бы Мари так обрадовалась венику за пару сотен евро так, как обрадовалась возможности отомстить Лене.

Но зато осталось бы цела.

Блять.

Она останется в живых! Выкарабкается… Во что бы то ни стало!

Я гоню от себя дурные мысли.

Встревоженно поглядываю в зеркало заднего вида.

— Мари?

В ответ слышится неразборчивые всхлипы.

— Как ты, Мари? Не молчи.

— Мне плохо, Глеб. Очень плохо. В разы хуже, чем тогда на аукционе… Помнишь?

Как забыть этот вкус потери? Невозможно. Но тогда это чувство едва меня задело, а сейчас вцепилось в глотку алчно и не отпускает.

— Почти приехали.

— Ты веришь, что у нас все будет хорошо?

— Все будет хорошо.

— А с беременностью? Тоже в это веришь? Хочешь ли ты… — плачет.

Впервые не хочу быть реалистом. Хочу верить в чудо и пытаюсь вспомнить, как о нем молятся. Но ничего не выходит. Я хорошо обучен многому, но только не вере в призрачную надежду. Она в меня тоже не верит, и это единственное, что у нас взаимно.

До самолета добираемся быстро. Хвоста еще нет, хоть это радует.

Единственное, что радует, это небольшой запас времени, который у меня есть, чтобы отвезти Мари в хорошую клинику.

По правде говоря, там уже зарезервировано место. Но не для лечения, лишь для обследования.

Придется внести коррективы.

В самолете, как и говорил Адвокат, нас ждет врач.

— Фил?

— Да, это я. Лев Эдуардович предупредил насчет девушки, — хмурится врач, отстраняя меня.

Лев Эдуардович? Не сразу доходит, что он говорит про Адвоката.

Я привык называть приятеля по кличке, но после слов врача вспоминаю, что Адвокат оставил и профессию спеца в сфере экономических преступлений, и дело наемника, занялся тем, что у него всегда получалось лучше всего, взял фамилию матери — Кауфман, вместо фамилии отца — Адвокатов. Только кличка уже приклеилась намертво.

Я нарочно думаю о других. Не о себе и не о Мари. Нарочно отодвигаю в сторону дурные мысли, тру пальцы, с которых не сходит красный. Словно въелся под кожу…

— Как она?!

— Слабенькая. Но я сделаю все возможное, чтобы она дотянула до клиники.

— Она выдержит перелет?

— Лететь недолго. Будем надеяться, что удача на нашей стороне.

Молча отворачиваюсь в сторону. Не люблю полагаться на то, что нельзя просчитать.

Мари едва шевельнула рукой, схватившись за мои пальцы.

— Ты здесь?

— Всегда.

Она кивает и улыбается мне слабо.

— Ты красивая.

— Врешь. Не люблю, когда ты мне врешь, Бекетов.

— Когда я тебе врал?

— Начал совсем недавно и продолжаешь врать постоянно. Мне это не нравится.

Последние слова я едва различаю, скорее угадываю. Самолет взлетает, а меня накрывает дурной мыслью, что я снова оказался чересчур самонадеянным.

Нельзя мешать личное и работу. Нельзя…

Отдалившись от эмоций, запретив их себе, я не разорвал круг, но замкнул его на себе. Мне стоило держать себя в более жестких рамках и не позволять даже тени мысли о чувствах проскользнуть внутрь…

*** Марианна ***

Яркий свет бьет по глазам. Пытаюсь пошевелиться… Не получается. Даже руки обездвижены. Накатывает паника и из горла вырываются хрипы.

На фоне яркого света появляется темно-синее пятно, обретая форму и размер, превращаясь в женщину средних лет. На ней темно-синяя медицинская форма, на нагрудном кармашке халата вышито золотистой нитью название, на шее болтается бейдж, но я не могу сфокусироваться, чтобы прочесть буквы.

— Спокойно, — нажимает теплой, мягкой ладонью на плечо, удерживая меня на месте. — Вы в больнице.

Ее английский не безупречен, в нем чувствуется сильный акцент, присущий тем, кто владеет германскими языками. Гласные выкатываются не мягко и протяжно, но звучат рублено и резко.

— Я не могу двигаться.

— Сейчас я все уберу. Но вам нельзя двигаться. Мы были вынуждены вас обездвижить, потому что у вас была повышенная нервная возбудимость, вы не контролировали свои движения.

— То есть я сбрендила и кидалась на вас?!

— Что-то вроде того, — медсестра мягко освобождает мои руки. — Но вставать нельзя. Садиться тоже, — предупреждает меня. — Просто лежите. Это единственное, что вам позволено сейчас.

— Я могу почесать кончик носа своими пальцами?

Рассмеявшись звонко, медсестра почесала кончик моего носа, спросив лукаво:

— Так лучше?

— Да, но я хотела бы сделать это сама.

— Можно. Без резких движений. Сейчас я приподниму вашу кровать так, чтобы было удобнее.

Верхняя часть кровати плывет вверх вместе со мной, придавая видимость полусидящего положения. По сути я все так же лежу…

— Где я?

— В частном медицинском центре, предгорье Альп. Из вашей палаты открывается роскошный вид. Показать?

Жалюзи на окне с правой стороны медленно ползут в сторону. От открывающегося вида захватывает дух.

Альпы? Мы были далеко… На побережье моря. Сколько прошло времени с момента, когда я покинула дом, купленный Леонидом?

— Я совсем ничего не помню. Даже как ушла в бессознательное состояние… — называю дату. — Сколько времени прошло с этого дня?

— Трое суток. Вас доставили поздней ночью.

— У меня было кровотечение. Боли. Я беременна.

В горле першит.

С трудом выдавливаю из себя вопрос:

— Что с моей беременностью?

Лицо медсестры принимает нечитаемое выражение, а на лице расцветает дежурная улыбка:

— Я позову врача, он осмотрит вас и все расскажет. Главное, не вставайте. Лежите, вам необходим отдых.

Мягкие шаги замолкают. Звучат как утешение для умирающего. Я пытаюсь понять, что со мной произошло, случился ли выкидыш? Было так много крови. Очень много…

Есть ли надежда на сохранение беременности?

Чувствую, что если не получу ответы прямо сейчас, то сойду с ума, встану и пойду искать их сама.

— Добрый день, Марианна.

Вошедшему доктору на вид лет пятьдесят. Выглядит, как типичный добрый доктор из детских сказок — с пышными усами, добрыми серыми глазами, на голове красуются щедрые залысины.