Рядом с законом русский кодификатор черпал и из других источников, открывшихся или расширившихся с принятием христианства, которые давали ему нормы, изменявшие или развивавшие этот закон. Важнейшим из них надобно признавать законодательные постановления русских князей: так, во второй статье пространной Правды изложен закон Ярославовых сыновей, заменявший родовую месть за убийство денежной пеней с обстоятельным изложением в дальнейших статьях таксы денежных взысканий и других процессуальных подробностей, относящихся к делам об убийстве. Самая идея законодательной обязанности, свыше возложенной на государя, мысль о возможности и даже необходимости регулировать общественную жизнь волею власти была принесена к нам вместе с христианством, внушалась с церковной стороны. Вторым источником были судебные приговоры князей по частным случаям, превращавшиеся в прецеденты: это наиболее обычный способ древнейшего законодательства. Таков приговор Изяслава Ярославича, присудившего к двойной вире жителей Дорогобужа за убийство княжеского «конюха старого», т.е. конюшего старосты, или приказчика: приговор этот занесён в Правду как общий закон, причисливший княжеского старосту конюшего по размеру пени за его убийство к составу старшей дружины князя. К обоим этим источникам надобно прибавить ещё третий — законодательные проекты духовенства, принятые князьями.

Следы этой законодательной работы духовенства мы замечаем уже в летописном рассказе о князе Владимире Когда усилились разбои в Русской земле, епископы предложили этому князю заменить денежную пеню за разбой более тяжкой правительственной карой: в Русской Правде находим постановление, в силу которого разбойник наказуется не денежной пеней, а «потоком и разграблением», конфискацией всего имущества преступника и продажей его самого в рабство за границу со всем семейством. Этот источник служил одним из путей, даже главным путём, которым проникало в русское общество влияние церковно-византийского, а через него и римского права. Это влияние важно не только новыми юридическими нормами, какие оно вносило в русское право, но и общими юридическими понятиями и определениями, которые составляют основу юридического сознания. Правовому ведению духовенства открыта была преимущественно область семейных отношений, которые приходилось перестраивать заново. Здесь ему даны были значительные полномочия, не только судебные, но и законодательные, в силу которых оно довольно независимо нормировало семейную жизнь, применяя к местным условиям свои канонические установления. Поэтому с большою вероятностью можно предполагать, что отдел статей в Русской Правде о порядке наследования, опеке, о положении вдов и их отношении к детям составлен под прямым или косвенным влиянием этого источника. Так, в составе имущества вдовы точно различены вдовья часть, выделяемая ей из наследства детей на прожиток до смерти или вторичного замужества, и то, что ей дал муж в полную собственность и что даже выражено в формуле, напоминающей римский термин полной собственности (dominium): «… а что на ню муж взложит, тому же есть госпожа».

Пособия, какими пользовались церковная юрисдикция и церковная кодификация при разрешении и формулировании встречавшихся им случаев, также можно причислить к источникам Русской Правды, насколько такие случаи нашли себе в ней место. Такими пособиями прежде всего служили те дополнительные статьи Кормчей, среди которых помещалась и Русская Правда. Самое присутствие их в составе такого памятника, как Кормчая, служило достаточным доказательством их авторитета, как источников права. Но древнерусские церковные законоведы не пренебрегали источниками менее авторитетными, если находили в них подходящий материал; только трудно уловить их. Кажется, сохранился след одного из них. В Русской Правде есть ряд статей о побоях и повреждении руки, ноги и других членов тела. В так называемой «Эклоге, переработанной по Прохирону», приватном руководстве права, относимом известным канонистом Цахариэ ко времени позднее начала Х в., встречается ряд статей подобного же содержания. Взыскания, назначаемые в некоторых из этих статей, вызывают невольное предположение, не имел ли этих статей перед глазами составитель Русской Правды, когда формулировал пени за побои и членовредительство. Так, за порчу глаза и носа эта Эклога назначает в пользу потерпевшего пеню в 30 сикл (восточная монета); в Правде за то же положено пени и вознаграждения потерпевшему 30 гривен; за выбитие зуба в Эклоге 12 золотых (номисма), в Правде 12 гривен кун. Эта частная греческая компиляция была мало известна древнерусским правоведам и, если не ошибаюсь, не оставила заметного следа в старинной юридической письменности. Если это сходство — не случайное совпадение, то у составителей Русской Правды можно подозревать довольно разнообразные и даже неожиданные источники.

Предстоящие вопросы о составлении Русской Правды. Следы частичной кодификации в древнерусской юридической письменности. Сведение и переработка частично составленных статей. Составление и состав Русской Правды; взаимное отношение основных ее редакций. Отношение Правды к действующему праву. Гражданский порядок по Русской Правде. Предварительная заметка о значении памятников права для исторического изучения гражданского общества. Раздельная черта между уголовным и гражданским правом по Русской Правде. Система наказаний. Древняя основа Правды и позднейшие наслоения. Сравнительная оценка имущества и личности человека. Двоякое деление общества. Имущественные сделки и обязательства. Русская Правда — кодекс капитала.

Мы рассмотрели заметные источники Русской Правды. Но мы не можем подступить к бытовому содержанию этого памятника, не решив ещё одного и очень трудного вопроса — как он составлялся. Это вопрос о том, как составители Правды пользовались своими источниками и как, каким кодификационным процессом и из каких частей составилась Правда.

В Правде заметен двоякий способ пользования источниками, формальный и материальный; или брали из источника только юридический казус, который нормировали по другим источникам, или заимствовали самую юридическую норму. Первый способ преобладал в отношении к иноземным, византийским источникам, второй — в отношении к своим, туземным. Разбирая в прошлый час сохранившиеся в Правде признаки её происхождения, я уже привёл несколько образчиков такого казуального отношения к переводным дополнительным статьям Кормчей. Этот способ, конечно, имел своё и важное дидактическое значение в развитии русского правоведения: он приучал правоведов различать и определять людские отношения, вникать в смысл и дух правоведения в отношении права к жизни — словом, вырабатывал и изощрял юридическое мышление. Отсюда же Русская Правда усвоила и одну внутреннюю особенность византийской синоптической кодификации. Эта кодификация стояла под двойным влиянием — римской юриспруденции и христианской проповеди. Первая внесла в неё приём юридического трактата, вторая — приём религиозно-нравственного назидания. Оба приёма сливаются у византийского кодификатора в наклонность оправдывать, мотивировать закон. Наш памятник по мере сил подражал этой наклонности. Мотивы очень разнообразны: ими служат как психологические и нравственные побуждения, так и практические цели, житейские расчёты. Одна статья Русской Правды гласит, что холопы за кражу не подлежат пене в пользу князя, «зане суть несвободни». По другой статье заимодавец, давший взаймы более 3 гривен без свидетелей, терял право иска. Судья обязан был объяснить истцу отказ в иске резолюцией, смысл которой, придерживаясь её драматической формы, можно передать так: «Ну, брат, извини, сам виноват, что так раздобрился, поверил в долг столько денег без свидетелей».