Я рывком проснулась.

«Это всего лишь сон, – с облегчением подумала я. – Ох, слава богу!» Он был слишком реальным – также, как и первый. Нужно было отбросить мысли об Элизабет Вудвилл и думать только о том, как мне повезло. Я давно ее не видела. Может быть, она изменилась… Может быть, смягчилась, как Сомерсет…

Но отбросить мысли о браке Эдуарда оказалось трудно, потому что все вокруг только об этом и говорили. Новость распространялась по стране, как степной пожар, который не останавливается, пока не добирается до берега моря. Когда через два месяца мы навестили Уорика в Миддлеме, он был вне себя.

– Риверс? – фыркнул он. – Ба! Ланкастерский прихвостень, которого все презирали. Над ним смеялась вся Англия. А теперь его дочь стала королевой! – Лицо Уорика побагровело, на лбу запульсировала жилка. – Все мои грандиозные государственные планы рухнули из-за женского кокетства и мальчишеской влюбленности!

– Насчет Эдуарда ты ошибаешься, – спокойно ответил Джон. – Он не мальчишка, а прекрасный полководец, одержавший две великие победы наперекор обстоятельствам.

– При Тоутоне он не ударил палец о палец, чтобы добиться успеха! – воскликнул Уорик. – Вот ты его защищаешь, а знаешь ли, что он говорит о тебе? «Я буду жить там, где тепло и удобно. Пусть осадами и ланкастерцами занимается Монтегью. Он привык к жестким постелям и плохой погоде, потому что родился солдатом». Эдуард развратничал в Лестере – вот почему тебе пришлось сражаться с Сомерсетом в Хексеме одному! – Уорик ударил кулаком по столу.

Я слушала его с тяжелым сердцем. Было ясно, что король и представления не имеет, какие жертвы приносит для него Джон, выполняя свой долг и одерживая победы, укрепляющие трон. Конечно, у Уорика была причина для гнева. Король Эдуард сделал из него дурака и унизил в глазах всей Европы, послав во Францию обсуждать вопрос о династическом браке с французской принцессой,[54] хотя сам уже был Женат.

Наши тревоги исчезли, когда через десять дней после Валентинова дня, двадцать четвертого февраля 1465 года, через девять месяцев после того, как Джон стал графом, я родила прекрасного мальчика, которого мы назвали Джорджем.

Однако наша радость оказалась недолгой, потому что Элизабет даром времени не теряла. Скоро мы получили ошеломляющие новости. Эта честолюбивая и мстительная особа имела пять братьев и семь сестер, каждому из которых требовалось подобрать высокий государственный пост, помочь сделать выгодную партию и получить, богатое приданое. Вудвиллы обогащались за счет других и уничтожали всех, кто стоял на их пути. Но сильнее всего нас потрясло проявление алчности новоявленной королевы, направленное непосредственно против Невиллов: самую богатую, и знатную женщину страны, шестидесятипятилетнюю тетку Джона, вдовствующую герцогиню Норфолкскую, муж которой, покойный герцог, спас Эдуарда в битве при Тоутоне, заставили выйти замуж за восемнадцатилетнего брата королевы Джона Вудвилла.

– Клянусь, за брак, который они силой навязали моей родственнице, этот Вудвидл когда-нибудь заплатит мне головой! – гневно сказал Уорик, когда мы были в Миддлеме. – Они пользуются любой возможностью получить деньги – или титул, не оставляют в покое самые знатные роды королевства и вопреки закону и обычаям заставляют наследниц выходить замуж за сопливых мальчишек! Хуже того, Вудвиллы переделывают законы о наследовании, чтобы попавшие в их руки богатства и титулы нельзя было передать ближайшим родственникам супруг, слишком старых, чтобы произвести потомство, и умерших бездетными! А этот дурак Эдуард, ослепший от любви, ничего не замечает.

«Он потакает ей, а от этого королева становится еще более ненасытной», – подумала я.

– Тебе следует поторопиться с поисками невесты для новорожденного, сына, – предупредил Джона Уорик. – Клянусь распятием, когда мальчик достигнет брачного возраста, для него не останется ни одной приличной партии. Эти Вудвиллы – настоящие сороки!

После его ухода я отправилась в детскую. Выкинув из головы Элизабет Вудвилл и прижав младенца к груди, я запела колыбельную. Малыш смотрел на меня синими глазами Невиллов, такими же темными и ясными, как у отца.

Тише, милый Джорджи, Слышишь песни птиц? Они поют для тебя. Видишь майские цветы? Они цветут для тебя. Дуют ветры, Крутя крылья мельниц, Мир царит на всей земле, Мир повсюду… Спи, мой милый Джорджи. Бог улыбается, Глядя на тебя с Небес.

Джон внял совету брата и обручил нашего маленького Джорджа с девятилетней племянницей короля Анной, наследницей изгнанного сторонника Ланкастеров герцога Эксетера.[55]

– Сумму пришлось заплатить огромную. Теперь у нас не хватит денег, на ремонт треснувшей башни Уоркуорта, так что с этим придется подождать. Но партия замечательная, а ради сына мне ничего не жалко, – сказал Джон, глядя на младенца, спавшего у меня на руках. Потом он наклонился и поцеловал мальчика. Я следила за ними обойми, сгорая от любви.

Элизабет Вудвилл была коронована под именем королевы Елизаветы в мае 1465-го, в первую годовщину своего тайного брака с Эдуардом. Церемония была пышной; на расходы король Эдуард не поскупился. Пытаясь подчеркнуть ее королевское происхождение, он пригласил на коронацию родственника матери Элизабет, графа Жака Люксембургского. Тот прибыл в Англию с огромной свитой, на корабле, украшенном цветами, лентами и шелковыми тканями. Ни один из Невиллов на коронации не присутствовал. Уорик был в Булони, пытаясь заключить союз с Бургундией, у Джона хватало забот, связанных с охраной границы, осадой Бамберга и мирным договором со скоттами, а канцлер Эдуарда архиепископ Джордж помогал Джону.

Несомненно, многие тоже предпочли бы остаться в стороне, но не дерзали: этот брак не доставлял радости никому, кроме Вудвиллов – и, возможно, моего дяди, графа Вустера, которому удалось завоевать симпатию королевы. Его письма ко мне восхваляли ее красоту и обаяние, и я не могла понять, как она сумела обвести вокруг пальца такого умного человека. Впрочем, мой дядя всегда был неисправимым романтиком, восхищавшимся женской красотой с пылом рыцарей из его манускриптов. Всех светловолосых женщин он считал ангелами и был убежден, что за любовь мужчина должен отдать все на свете. Конечно, Элизабет Вудвилл льстило отношение дяди к ее красоте и браку, заключенному по любви, а также восторженная готовность выполнять любые ее капризы и желания. Именно поэтому граф Вустер стал фаворитом тщеславной королевы. Я слишком хорошо знала эту женщину и ни на минуту не верила, что она любит Эдуарда. Но главным было то, что ее любил Эдуард.

Спустя два месяца короля Генриха выдал в Эбингдоне какой-то монах. Пленника передали Уорику, который провез свергнутого Ланкастера через весь Лондон, привязав его ноги к стременам, а потом заключил в Тауэр. Слава богу, король Эдуард велел выделить Генриху просторное и удобное помещение и даже разрешил время от времени принимать посетителей. Я сама навестила беднягу, взяв с собой корзину сладостей и засахаренных розовых лепестков.

– Ваше величество, я все эти годы помню доброту, которую вы часто проявляли по отношению ко мне и мужу, и каждый день прошу Господа, чтобы вам жилось спокойно и удобно, – сказала я ему.

– Миледи Исобел, я от души благодарю вас, – учтиво ответил мне Генрих.

Не успела я передать ему корзину, как дверь открылась и в комнату вошел один из трех братьев Элизабет, епископ Лайонел Вудвилл, в сопровождении двух сыновей королевы от первого брака – восьмилетнего Томаса и шестилетнего Ричарда Греев. Я хотела уйти, но Генрих этого не позволил.

– Останьтесь, моя дорогая, – сказал он, показав рукой на кресло. – Вы же только что пришли.

Епископ Лайонел стал обсуждать с Генрихом какой-то мудреный вопрос, относящийся к церковному праву; тем временем мальчики гонялись друг за другом и сражались деревянными мечами. Внезапно, к моему ужасу, старший крикнул младшему: