Я приняла письмо дрожащими руками. На послании, адресованном Маргарите, красовалась печать Уорика. Перед уходом Мэлори объяснил, о чем там идет речь.

– Пусть Джеффри седлает Розу! Найди Урсулу! И сходи за детьми! Мы немедленно выезжаем в Сент-Олбанс! – крикнула я стражу у дверей и опрометью выбежала из комнаты.

Тоутон, 1461 г.

Взяв с собой двойняшек и оставив Лиззи на попечение няни, я галопом поскакала на север, к Сент-Олбансу. Меня сопровождали Урсула и дюжина вооруженных всадников. Но картина, нарисованная сэром Мэлори, казалась неполной, и в моем мозгу теснилось множество вопросов. «Как йоркисты могли проиграть это сражение, если они блестяще выигрывали другие, даже в куда более неблагоприятных условиях? Что пошло не так?»

– У меня концы с концами не сходятся! – сказала я Урсуле, ехавшей рядом.

Она не ответила. Я смерила ее взглядом и поняла, что от меня что-то скрывают.

– Ты знаешь, что случилось, верно? Отец сказал? Молчание.

– Урсула, я должна знать!

– Я не могу… не должна… я дала слово!

Но сопротивлялась она недолго, потому что мы были ближе, чем сестры, и ничего не таили друг от друга. Узнав подробности, которые утаил ее отец, я поняла, как произошла катастрофа.

– Только не повторяйте мои слова! Мой отец обязан милорду Уорику свободой и не хочет его обижать.

– Милая Урсула, эти слова умрут вместе со мной. Клянусь душой своего отца.

По словам Урсулы, Уорик и Джон поспорили. Решив ждать Маргариту у Сент-Олбанса, Уорик разбил лагерь на поле, называвшемся Ничьим, и укрепил его пушками, какими-то странными колючими шарами, сетями и, вкопанными в землю щитами, из которых торчали гвозди. Джон, напуганный выбором позиции, доказывал, что лагерь нужно перенести в другое место.

– Брат, ты оставил неприкрытым тыл! – с изумлением воскликнул он.

Уорик, обычно прислушивавшийся к критике, запальчиво ответил:

– С тыла не атакуют!

– Ты так защитил фронт, что не оставил Маргарите другого выхода! – крикнул в ответ Джон.

– Кто ты такой, чтобы сомневаться в правильности решений героя Англии? – Уорик ощетинился и расправил плечи.

– Дик, клянусь кровью Христовой, отец всегда доверял моим советам. Он высоко ценил тебя, но знал, что есть вещи, в которых я разбираюсь лучше других. Одна из таких вещей – стратегия.

– Ладно, если ты так настаиваешь, завтра мы улучшим позицию, – неохотно ответил Уорик.

– Нельзя терять время! На ночь лагерь останется без защиты.

– Ночью никто не атакует, – фыркнул в ответ Уорик. – Это бесчестно!

Джон посмотрел на него как на умалишенного:

– Разве Маргарита еще не доказала тебе, что у нее нет ни капли чести? Отрубленной головы нашего отца тебе мало? Нельзя предоставить ей таком шанс!

Уорик небрежно пожал плечами:

– Всё равно у нас нет на это времени.

– На каком расстоянии она находится? – спросил Джон.

– Точно не знаю… Разведчики еще не вернулись. Джон долго смотрел на брата, не веря своим ушам.

– Ради бога, пошли других! Нам необходимо знать, где она. Но позицию нужно улучшить немедленно. Если. Маргарита застанет нас здесь, то разобьет вдребезги!

Однако Уорик уперся. Пришлось пойти на компромисс: после возвращения разведчиков тыл будет укреплен… если для этого останется время. Поздно вечером разведчик доложил, что Маргарита находится в одиннадцати милях[42] от Сент-Олбанса.

– Если начнем прямо сейчас, то до рассвета успеем, – сказал Джон.

Уорик мрачно кивнул.

– Брат, нужно было начать раньше, – сказал Джон и пошел наблюдать за сменой позиции, переживая из-за того, что теперь без защиты останется фланг.

Но Маргарита была ближе, чем доложил разведчик. Узнав, что Уорик находится у Сент-Олбанса и его фланг не прикрыт, она устроила ночной марш и подошла к городу в три часа ночи. Уорик, не успевший сменить позицию, был захвачен врасплох. В лагере началась паника. В темноте пушки Уорика оказались более опасными для своих, чем для чужих; многие йоркисты попали под их огонь. После победы Маргариты ее ликовавшие солдаты полностью разграбили город и аббатство Сент-Олбанс. Не пощадили даже нищих. В ту ночь погибли три тысячи человек, в основном йоркисты. Из знатных ланкастерцев погибли только двое. Одним из них стал лорд Феррерс-оф-Гроби – человек, которого женила на себе Элизабет Вудвилл.

Теперь несчастье Элизабет не доставило мне никакой радости. Это горе просто добавилось к другим.

«Дай Бог, чтобы меня миновала ее судьба», – подумала я и в поисках утешения нащупала послание Уорика, спрятанное у меня на груди.

– Спасибо, Урсула. Теперь я поняла все. Но не будем отчаиваться. Надежда еще есть.

На подступах к лагерю Маргариты я из соображений безопасности велела Джеффри и остальным вернуться в Лондон. Он спорил отчаянно, но тщетно. Эти люди были мне слишком дороги, чтобы отдать их в руки Маргариты. Я собрала всю свою решимость и пришпорила Розу.

Наступил вечер; куда ни глянь, всюду горели костры, мерцавшие в темноте, как звезды. Вокруг них толпились люди; некоторые грели руки, другие жарили мясо на вертеле и перекидывались шутками с женщинами, которых здесь хватало. В воздухе пахло едой. Я подъехала к группе солдат и попросила проводить меня к шатру королевы. Один из них, ковырявший щепкой в зубах, молча показал большим пальцем на широкогрудого воина – видимо, их командира.

Человек поднялся во весь свой немалый рост и подошел ко мне.

– Кто вы? – сердито спросил он с сильным северным акцентом.

– Мое имя вас не касается, – вздернув подбородок, ответила я; высокомерие должно было вызвать у него уважение к моему рангу.

– Тогда скажите, какое у вас дело.

– Дело срочное, но это не для ваших ушей. Я должна говорить с королевой лично.

Его крошечные глазки просверлили взглядом сначала меня, потом Урсулу и детей. После долгой паузы я презрительно спросила:

– Что, боитесь женщин и маленьких детей?

Мужчина кивнул.

– Ладно… Шатер королевы впереди. Езжайте прямо. Мимо не проедете.

Я ехала через лагерь, не обращая внимания насмешки и похотливые взгляды. Внезапно кто-то окликнул, меня:

– Леди Монтегью!

Из тени, окружавшей костер, вышел молодой человек с русыми кудрями и побежал ко мне. Я натянула поводья, захлопала глазами и подумала: «Какой друг мог узнать меня в стане врагов?» Тут мужчина поднял лицо, и я приятно удивилась, увидев своего старого знакомого Уильяма Норриса.

– Миледи, как я рад снова видеть вас! – тяжело дыша, выпалил он.

– И я вас, Уильям. Часто думала о том, как вы прожили все эти годы, прошедшие после нашей последней встречи.

– Спасибо за внимание, миледи… Вы приехали к королеве?

– Да, к королеве.

– Понимаю. Я слышал, что лорд Монтегью попал в плен.

Я проглотила комок в горле.

– Надеюсь, королева уважит вашу просьбу и помилует его… Он – доблестный рыцарь. Вы сделали достойный выбор… Исобел.

Он произнес мое имя едва слышно, но с большой нежностью. Значит, все же были на свете порядочные люди, которые сражались на стороне Йорков или Ланкастеров только потому, что так им велела честь и их сеньоры… На мои глаза навернулись слезы, и я закусила губу, пытаясь справиться с обуревавшими меня чувствами.

– Уильям, для всех нас настали печальные времена. Я скорблю о смерти вашего лорда, герцога Хамфри.

– Он был хорошим человеком, – ответил молодой оруженосец.

Наступило молчание. Какой-то пьяный головорез крикнул:

– Эй, Норрис, если она тебе не нужна, отдай ее мне! Я знаю, что с ней делать!

Послышался гогот, заставивший Уильяма нахмуриться.

– Могу я проводить вас к королеве?

– Буду рада, – ответила я.

Он взял уздечку и повел мою беспокойно всхрапывавшую лошадь вперед.

У шатра Маргариты мне преградил путь еще один часовой. Пока Уильям уговаривал его пропустить меня, полог откинулся, и я проглотила слюну, увидев лицо Мясника Англии. Злобные карие глаза лорда Клиффорда смотрели на меня с ненавистью.