Туман затопил все пространство под ними. В мертвенном свете трудно было определять расстояние, темнота еще ухудшала ситуацию. Они слышали, как вода стекала в искусственно созданное ущелье, слышали, как вырубались топориками ступеньки, слышали, как отдавались приказы. Кричал мул, жалуясь Праотцу животных на тяжелую работу.
– Жестокая охота, сестра моя, – пробормотал Ледяной Сокол. – И непонятно, чем все это закончится. Нам потребуется вся твоя мудрость. И они пробирались сквозь лед и туман, как волки, преследующие одинокого оленя в середине зимы. Иногда невозможно было подобраться к каравану ближе, чем на несколько миль, иногда, если начиналась пурга или белый туман превращал все окружающее в нечто призрачное между жизнью и смертью, Холодная Смерть читала заклинания, и они могли подобраться совсем близко. Ночами они выкапывали себе пещеру в снегу. Иногда Ледяной Сокол забирался на глыбу льда и сидел там, сколько мог, наблюдая за лагерем.
Когда-то здесь находился Край Ночной Реки. Ледяной Сокол понимал это, узнавая знакомые вершины вдалеке: Желтого Праотца, Пик Демонов, Снежный Пик – все это он запомнил раньше, чем узнал, как его зовут. Но в его сердце поселилось нечто большее, чем простые воспоминания – глубокая, терзающая сердце боль. Под ногами, подо Льдом лежал мир его детских летних радостей, луга, и осиновые рощи, и Ручей Хорошей Воды.
Все поглотил Лед.
Все поглотило время. Если даже когда-нибудь Лед растает, ничего уже не вернется – все будет изуродовано и раздавлено.
Он тоже исчезнет однажды, это правда. Но эти луга существуют теперь только в его воспоминаниях, как лица Праотцев чародеев существуют теперь только в серых кристаллах, которые Джил читает в Убежище.
Об этом он не мог говорить ни с Потерявшим Путь, ни с сестрой, да и вообще ни с кем. Никогда в своей жизни он не плакал ни перед кем, потому что плакать – значит быть слабым, а скорбеть о потере – значит отдавать свою силу тому, что потеряно, или Времени. Но сердце его плакало о Крае Ночной Реки, скорбело о том, что дом его детства исчез навсегда.
В этом горьком мире над снегами скользили демоны. Днем они принимали вид вихрей, а короткими страшными ночами летали надо Льдом, как мерцающие огоньки. Их голоса завывали, даже когда ветер молчал.
К вечеру второго дня один из клонов покинул свое место в шеренге и, спотыкаясь, скользя и пронзительно крича, размахивая мечом, пошел к тому месту, где Ледяной Сокол со своими спутниками сражался со льдом. Клон перевалил через гребень прямо над головой у Ледяного Сокола. Ледяной Сокол вытащил свой меч и замахнулся, чтобы ударить по шее, но клон пригнулся, и удар пришелся по ключице. Клон повернулся и снова сделал выпад, скалясь, как собака, и Ледяной Сокол, поняв, что тот одержим демоном, пронзил мечом его грудь.
Демон вылетел из открывшегося рта клона, как сгусток светящегося тумана, на миг вцепился когтями в лицо и глаза Ледяного Сокола – и исчез. На снегу у ног юноши осталось лежать тело мертвого клона.
С другой стороны гребня раздались крики. Ледяной Сокол, Холодная Смерть и Потерявший Путь помчались вниз с гребня, оскальзываясь и падая. Следом весело бежал Желтоглазый Пес. Позже, когда сержант в башмаках с красной шнуровкой, ругаясь и проклиная варваров, раздел мертвеца, снял с него оружие и ушел, они вернулись, чтобы посмотреть на тело.
– Он делает воинов из воздуха. – Холодная Смерть встала на колени и прикоснулась к безволосому, уже замерзшему лицу. – Из дерева, земли и мертвой плоти. Но он не может создать душу. Демоны скоро отыщут путь в эти тела.
– Они начнут и нас разыскивать? – Потерявший Путь, путаясь в тяжелом мехе, потрогал амулет, висевший у него на груди. – У меня есть амулет, который мне сделал Зоркий Глаз.
– Амулеты действуют против демонов, потому что демоны – это духи, – объяснила Холодная Смерть, вставая и хватая Желтоглазого Пса за шею, чтобы оттащить от трупа. – Плоть, из которой созданы эти существа, может защищать демонов от могущества амулетов…
– От амулетов Зоркого Глаза, – недобро вставил Ледяной Сокол, – защиты не дождешься.
Издалека раздались крики и послышалось бряцанье мечей.
Все трое взобрались на гребень, чтобы посмотреть на происходящее. Двое клонов напали на своих соратников, бешено размахивая мечами и кинжалами. На снегу красными маками расцветали кровавые пятна. Даже на расстоянии в полмили Ледяной Сокол слышал их безумный хохот. Потом их убили.
– Они питаются страхом, – тихонько сказала Холодная Смерть. – Как бабочки питаются ароматом цветов.
Ваир стоял над телами сошедших с ума клонов. Не было надобности видеть его лицо. От самой его фигуры исходила угроза, желание растереть кого-нибудь в порошок. Бектис пространно и медоточиво объяснял ему, почему он не виноват.
Наконец Ваир отошел в сторону, и по его движениям было понятно, что он не особенно счастлив.
В этот же день они добрались до дальнего края снежного поля. Лед здесь громоздился торосами, и огромные, вырезанные ветрами ледяные пики торчали, как гигантские растопыренные пальцы. Это образование сужалось к северу, и Ледяной Сокол вдруг понял, что это – продолжение долины, которую он знавал как Место Винторогого Мускусного Быка. Даже в дни его юности 640 здесь были ледники.
Караван остановился, позвали Тира и Хетью. Ледяной Сокол сумел подобраться к ним совсем близко, на сто футов. Тир как раз говорил:
– Здесь протекал ручей, который начинался вон в тех холмах. Каньон доходил до той гряды.
Он махнул маленькой рукой в варежке. День был очень ясным, и горы виднелись хорошо. На расстоянии примерно дня пути на восток высились черные скалы, похожие на сломанные зубы. Между ними тоже лежал лед.
Все сверкало жемчужным светом, и Лед переливался тысячью оттенков голубого и зеленого. Мулы тяжело дышали. Они заиндевели, заиндевели бороды людей, заиндевели голые лица клонов.
В угасающем свете дня лицо Тира, выглядывавшее из мехового капюшона, напоминало череп. От него не осталось ничего, кроме огромных голубых глаз и не заживших шрамов. Они что, хотят заморить ребенка голодом? Раны, похоже, никто не лечил, и все лицо было в синяках, которые очень не нравились Ледяному Соколу.
– В самом деле, положение льда позволяет предположить, что земля под ним повышается в том направлении. – Бектис оглаживал бороду. – Но действительно ли мы находимся в том месте, где должны свернуть на восток, чтобы попасть в долину, о которой говорит этот ребенок…
Тир глубоко вздохнул. Ледяному Соколу показалось, что он дрожит. Мальчик закрыл глаза.
– Там был… там были три ручья, которые сливались в один, – медленно сказал он. – Прямо вот тут. Был водопад и пруд. Один раз мы видели волка, который из него пил. Папочка… отец… мы повернули вон там. Дорога там поворачивала. Мы сделали зарубку на скале. – Он показал рукой. – Мы шли всю ночь, и я помню, как шумела вода у дороги.
– Если вы шли в темноте, – язвительно заметил Бектис, – где же были дарки? Они должны были виться вокруг вашего каравана, как осы вокруг меда!
– Я не знаю! – отчаянно выкрикнул Тир. – Я не знаю! Я говорю только то, что помню, а больше я ничего не помню!
– Не смей так неуважительно разговаривать с господином Бектисом. – Ваир схватил мальчика за подбородок. – Ему это не нравится. Мне тоже не нравится, когда ребенок твоего возраста набрасывается на взрослых, как дикарь. И прекрати плакать. – Тир неудержимо всхлипывал. – Жалкое создание. – Он отпустил подбородок мальчика и ударил его. Удар был такой силы, что Тир пошатнулся. Хетья отвернулась.
– Проси прощения.
– Простите меня, господин Бектис.
Я убью этого негодяя, очень спокойно подумал Ледяной Сокол, глядя на несчастное лицо мальчика и слушая его голос.
Он понял решение Ингольда остаться в Долине Ренвет и согласился с ним. Старый чародей никак не мог догнать караван Ваира вовремя, чтобы помочь. И Ледяному Соколу, и Ингольду было понятно, что над Убежищем нависла угроза, и дело не только в одиннадцати сотнях головорезов Ваира, расположившихся лагерем под его стенами. Там есть нечто, с чем не сумеют справиться ни Венд, ни Илайя. Но, несмотря на эти правильные рассуждения, Ледяному Соколу очень хотелось найти утешение в мысли, что маг на пути сюда, что он поможет там, где ничего не может сделать он сам.
