Суляев рассказывал что-то о работе в полиции, а Данила смотрел в иллюминатор на проплывающие мимо облака. Он пытался вспомнить последние слова, которые сказал жене перед тем, как она уехала. Старался изо всех сил. Сжимал веки, тер переносицу. Он, кажется, подвозил ее к автобусу, провожал. Нет, он не смог и отправил ее на такси. Просто вынес вещи из дома и поставил в багажник незнакомого бородатого таксиста в уродливой плоской кепке. Данила натянуто улыбнулся и поцеловал ее в лоб. От этой мысли ему подурнело еще сильнее. Он не помнил вкуса ее губ. Это было давно. Вернее не так. Он целовал ее, не сохраняя в памяти деталей. Обнимал, занимался любовью, не запоминая мелочей, как это бывает с влюбленными людьми. Нет, не любовью, а стандартным исполнением семейного долга. Вроде как положено раз в неделю… И теперь он не знал, что ему делать, как жить с этим гребаным поцелуем в лоб, что он оставил ей напоследок? Как насмешка.

— То, что вы возможный убийца, я понял, когда начал изучать переписку Сони с подругой, где она жаловалась на мужа. Выяснилось, что вы не такой уж любящий, как себя пытаетесь позиционировать, — широко улыбнулся Суляев Даниле, когда тот снова повернулся к нему, пытаясь понять хоть что-нибудь из того, что он говорит.

Вначале Даниле захотелось его ударить, потом придушить или заткнуть чем-нибудь его рот, но в итоге он решил сдержаться и просто сжал подлокотники кресла покрепче. В конце концов, он-то знает, что никого не убивал.

— И как интересно я переместил ее те… — слова, подобные последнему, у Данилы не получались, слишком остро и больно было осознавать, что его Сони, возможно, больше нет. — как я ее переместил в морг Швеции?

— А вот этого я не знаю, — поправил безвкусный галстук Суляев и прочистил горло.

— А должны бы знать, месье Пуаро.

— Не советую так разговаривать с представителем закона — это чревато последствиями.

Суляев поставил локоть на подлокотник и улыбнулся улыбкой чеширского кота.

— Как вам такой расклад? — он придвинулся ближе, и Данила почувствовал запах дешевого лосьона после бритья. — Вы подкупили водителя автобуса, и он продал вашу жену в один из местных борделей.

— Соню в бордель? — печально усмехнулся Данила.

Настроение было совсем не веселым, но это было действительно забавно. Хоть и печально до ужаса.

— А что это вас так удивляет?

— Да ничего. Вы не знаете Соню, поэтому говорите такую ерунду.

— Я видел ее фото. Милая молодая женщина с неплохой фигурой, почему нет?

— Для подобных вещей нужны какие-то умения. Ну не знаю, совсем другой темперамент, что ли…

— Хм, вы считаете, что ваша жена недостаточно хороша для борделя?

Данила снова взглянул на облака. Представить Соню в борделе он мог только в качестве главного бухгалтера или на регистратуре. Выходит она такая с золотистой папочкой и говорит: «Вам какую девицу? В красном белье, зеленом или, может быть, без белья совсем?» Данила вытер вспотевший лоб. В груди снова сдавило.

«Ты ведь жива, да? Ты жива, иначе бы я почувствовал, я бы знал, если бы тебя не стало, верно?» Так бывает у тех людей, что связаны, а они ведь связаны, иначе не поженились бы.

— Я считаю, что моя жена человек другого сорта.

— За квартиру, которая вам достанется в случае кончины вашей супруги, многие бы мать продали, не то что давно надоевшую жену, — этот голос показался Фомину знакомым, и когда третье кресло вместо парня в наушниках занял молодой Елесеев, Данила впился ногтями в собственную ладонь.

— Откуда вы взяли, что моя жена мне…

Елесеев поковырялся в карманах и достал сложенный вчетверо листик.

«Особенно тоскливы вечера… когда ты в доме у себя как пленница. Сегодня так же пусто, как вчера, И завтра вряд ли что-нибудь изменится.»

— Я не думал, что в полиции собрались такие любители поэзии.

— Это ваша жена цитировала поэта Андрея Дементьева, описывая ваши с ней отношения в переписке с подругой О. Сочинской 1988 года рождения.

— Если я продал ее в бордель, кто же сейчас находится в морге? — едва протолкнув эти слова в горло, произнес Данила.

— Ну, возможно, она чем-то не угодила хозяину борделя и ее просто убрали, как ненужного свидетеля.

— Вместе с документами? — вздохнул Данила.

— А почему нет?

— Я думал, в борделях документы забирают, чтобы девушки не сбежали домой или не обратились в посольство.

— Хм, как вы хорошо знакомы с работой борделей.

И тут Данила не выдержал и повысил голос:

— Господи, да это в любом кино можно увидеть. И вообще, когда она успела не угодить? За один день?

— Я не смотрю фильмы о борделях. Я смотрю кино о наших доблестных разведчиках и их славном прошлом. Без истории нет будущего, знаете ли. А вот вам зачем-то нужно было смотреть подобные фильмы, — подмигнул Суляев.

До этого Данила никого не убивал, но очень хотел это сделать прямо сейчас.

— Если вы сейчас же не прекратите, то…

— То что, и меня тоже убьете? — широко улыбнулся Суляев и стал устраиваться поудобнее. — А теперь, если позволите, я немного вздремну перед важным мероприятием.

— У вас нет никаких доказательств, — постарался успокоиться Данила.

— Нет, но я их найду, — уже засыпая, пробормотал следователь.

Воздух был наполнен миллионами разнообразных лесных запахов, которые кружились вокруг Сони. Они пропитывали ее кожу, волосы, проникали глубоко внутрь её тела. Незаметно для самой себя она становилась частью этого мира. Соня потихоньку начала жить этим местом, его неуловимой загадочностью и красотой. Мимо девушки сладкой струйкой пронесся аромат лесной земляники, затем в лицо ударил яркий букет дикой малины. Приятно щекотал ноздри, постепенно накатывая все более мощной волной запах влажной лесной земли. Пригревшись под солнцем, белоснежный тысячелистник буйно источал горьковатое и терпкое благоухание. Эти маленькие молочные цветочки выглядели так нежно и сказочно, что на мгновение Соня забыла, от чего же щиплет глаза. Она шла вперед, не обращая внимания на хруст под ногами, на шуршание листвы, на кусты, что били по лицу. Соня грубо толкала ветки, чтобы они не поцарапали лицо, оставляя следы. Ей было наплевать на то, что ему это не понравится. Глаза щипало то ли от всё еще живущей внутри нее болезни, то ли от слабости, но скорее всего от слов лесника, которые отвратительной правдой вонзились в сердце и провернулись рифлёным лезвием в самой его середине. Конечно, она понимала, что подобные типы прекрасно знают, как влияют на женщин. Но зачем же так сразу, в лицо? Что она ему сделала? Чем заслужила подобное отношение? К чему это унижение? Никто и никогда не разговаривал с ней подобным образом. Она не забавлялась с мужчинами, толком не умела флиртовать. С мужем у нее шло как-то совсем иначе: просто и незамысловато, по-тихому. Соня не знала правил игры и понятия не имела, как можно было достойно, не показывая своей слабости, выйти из подобной ситуации. Лесник молча следовал за ней. Соня слышала его шаги за спиной, и на мгновение ей показалось, что он тоже не следит за тем, что создает шум. Но это только казалось. Его поступь была куда легче, он ловко ставил ногу, не менее сноровисто нырял под брошенные Соней ветки и не задевал кустов. Она не знала куда идти. Соня понятия не имела, где находятся те страшные люди, которые их преследовали, она просто шла вперед. В какой-то степени она была даже благодарна ему за то, что он с ней не разговаривал. Она не сомневалась, что он следит за возможной опасностью. Была уверена, что лесник в любом случае успеет толкнуть ее на землю, затолкать куда-нибудь, спрятать в дупло дерева. От этой мысли она грустно улыбнулась. И что же теперь? Она ему доверяет? Нет, она по-прежнему не питает к нему доверия, но раз уж он не убил ее до этого, то есть смысл полагать, что не даст умереть и сейчас. Или даст? В конце концов, есть ли в самом деле разница? Ей так неприятно и горько внутри от его слов. Слабость все еще ломит тело, а ноги просто отваливаются. Она чувствовала в себе болезнь; та, словно гремучая змея, то сжимала ее, мешая дышать, то немного ослабляла хватку, оставляя на время тело в покое. Соня пыталась скрывать это, но получалось все хуже. Люди годами готовятся к походам. Туристы месяцами тренируются, закаляясь, чтобы пройти определенный маршрут из точки А в точку Б. А она офисная серая мышка, у которой и ночевок с палатками-то никогда не было. Если она не умрет от шальной пули, дикого зверя или рук лесника, то вполне может это сделать от воспаления легких.