Боукок пригласил их в дом с приятной учтивостью. Он ужинал. Хоть он и жил бо­былем, на стол он выставил все, как обычно делают женщины, что под рукой было. На нем красовались буханка черствого хлеба, банка с вареньем и ложка сверху, стеклянный с орнаментом кувшин с ломтиками свек­лы; другой кувшин – с весенним луком; огурец, аккуратно сложенный в маленькую банку. В центре – миска с салатом-лату­ком соревновалась за лидерство на этом пиршестве с огромным, домашней выпеч­ки пирогом. Далглиш вспомнил, что доч­ка Боукока замужем за фермером из Нессингфорда и приглядывает за отцом. Пи­рог, должно быть, олицетворял самый свежий пример дочерней заботы. Вдобавок к этим разносолам, судя по запаху и по тарелкам, Боукок только что расправился с жареной рыбой и картошкой.

Далглиша и Мартина уютно устроили в тяжелые кресла, стоящие по обе стороны камина, – Даже в этот теплый июльский день в камине был разведен огонек, его слабый белесый пламень почти не был виден в по­токе солнечного света, льющегося из окна, обращенного на запад. Им предложили по чашечке чая. После этих церемоний Боу­кок безусловно счел, что знаки гостепри­имства не прошли бесследно, теперь долг его дорогих гостей сообщить, зачем они по­жаловали. Он снова принялся за еду, от­ламывая куски хлеба худыми смуглыми паль­цами, машинально, рассеянно отправляя их в рот, молча и сосредоточенно переже­вывая. Он не позволял себе лишних заме­чаний, вдумчиво отвечал на вопросы Дал­глиша, отчего казалось, что у него просто нет никакого интереса к этой беседе, не то что ему не хочется быть полезным. Он раз­глядывал обоих полицейских с откровенной усмешкой, оценивающе, и это несколько смущало и очень даже раздражало Далгли­ша, которому в ляжки впивался конский волос кресла, а от жары пот тек по лицу ручьями.

Неторопливый обмен вопросами и от­ветами не дал ничего нового, ничего нео­жиданного. Стивен Макси был здесь в тот вечер. Он пришел, когда передавали де­вятичасовые новости. Боукок не помнил, когда он ушел. Довольно поздно. Мистер Стивен скорее запомнил. Очень поздно? «Да. После одиннадцати. Может быть, позднее. Может, гораздо позднее». Далглиш сухо заметил, что безусловно мистер Боукок вспом­нит более точное время, когда у него будет возможность подумать. О чем они гово­рили? «Больше слушали Бетховена. Мис­тер Стивен не очень разговорчив». Боукок так это сказал, словно сожалел, что сам-то он чересчур болтлив, а уж весь мир и особенно полицейские – удручающе болт­ливы. Ничего нового не выяснилось.

Он почти не видел Салли во время праз­дника, только к вечеру уже, когда она ка­тала малыша на пони, и потом часов в шесть, когда у мальчишки из воскресной школы шар застрял в ветках вяза и мистер Стивен принес лестницу, чтобы достать его. Сал­ли была рядом, тут же малыш в коляске. Боукок запомнил, что она держала лестницу. А так он ее и не видел. Да, он видел Джонни Уилкокса. Минут десять четвертого или что-то в этом роде. Он выскользнул из палат­ки, где пили чай, с каким-то подозрительным свертком. Нет, Боукок его не остановил. Уилкокс вполне приличный парнишка. Мальчишки не очень-то рвались помогать с чаем. Боукок сам в юности таким был. Раз Уилкокс сказал, что он вышел из па­латки в полпятого, значит, он маленько привирает, вот и все. Парень максимум полчаса поработал. Может, старика и за­нимало, с чего это вдруг полиция интере­суется Джонни Уилкоксом и его провинно­стями, но виду он не показывал и на все вопросы Далглиша отвечал с одинаковым хладнокровием и напускной искренностью. Он ничего не знал о помолвке мистера Макси и в деревне никаких разговоров не слы­шал – ни до, ни после убийства.

– У нас есть охотники языками помо­лоть. Не надо их всерьез воспринимать. Люди они неплохие и хозяева хорошие.

Больше он ничего не сказал. Сомневаться не приходилось: если бы он переговорил со Стивеном Макси и знал, что от него требуется, он куда четче запомнил бы время, когда Макси ушел от него той ночью. А сейчас он был начеку. Но то, что он предан Макси, – очевидно. Они ушли, а он продолжал свою трапезу в гордом оди­ночестве, взволнованный их визитом, пре­даваясь под аккомпанемент музыки воспо­минаниям.

– Да, – сказал Далглиш. – Не похо­же, что нам удастся выудить из Боукока что-нибудь стоящее о Макси. Молодой Макси знал, куда ему пойти, чтобы иметь алиби. Хотя кое-чего мы добились. Коль скоро Боукок не ошибается, а уж он-то наверняка точ­нее, чем Джонни Уилкокс, встреча на чердаке происходила до половины пятого. И это со­впадает с нашими сведениями о дальней­ших передвижениях Джапп, включая эпи­зод в чайной палатке, когда она пришла точь-в-точь в таком же платье, как у мис­сис Рискоу. До без четверти пять Джапп в этом наряде никто не видел, следователь­но, она переоделась после беседы на сено­вале конюшни.

– Смешной номер она отколола, сэр. А зачем она ждала именно этого часа?

– Не исключено, что она купила пла­тье для какого-нибудь парадного выхода. Мо­жет, во время беседы что-то изменилось, и она больше не зависела от Мартингейла. И потому могла себе позволить последний жест С другой стороны, если она еще до субботы знала, что выйдет замуж за Мак­си она вольна была позволить себе эту вы­ходку когда взбредет в голову. Любопыт­ное несовпадение в показаниях насчет это­го предложения руки и сердца. Если верить мистеру Хинксу – почему бы и нет? – Салли Джапп уже знала, что выходит за­муж когда повстречала его в предыдущий четверг. С трудом мне верится, что у нее было два жениха, не такой уж нынче из­быток претендентов. А что до романов мо­лодого Макси, то тут тоже есть кое-что любопытное.

Он протянул лист тонкой бумаги, сма­хивающий на бланк. На нем значилось на­звание небольшого прибрежного отеля.

«Сэр!

Хотя мне приходится беречь свое доб­рое имя и я не особенно жажду иметь дело с полицией, я сочла своим долгом сооб­щить вам, что в прошлом году двадцать чет­вертого мая у нас в отеле останавливался некий Макси с дамой, которую он запи­сал в книге регистрации как свою жену. Я видела фотографию в «Ивнинг Кларион» доктора Макси, замешанного в деле об убий­стве в Чадфлите. В Газете сказано, что он холостяк, а это тот самый человек. Я не видела фотографии убитой девушки, пото­му ничего не могу сказать о ней, тем не менее сочла своим долгом довести выше­изложенное до вашего сведения. Конечно, моя информация может ничего и не про­яснить, но мне не хотелось бы оказаться впутанной в неприятную историю, и по­тому буду вам весьма благодарной, если мое имя останется в тени. А также название моего отеля, который всегда обслуживал весьма почтенную публику. Макси останавливал­ся у нас всего на одну ночь; вел себя очень спокойно, но мой муж считает, что наш долг сообщить вам эту информацию. Пишу вам без всякой предубежденности.

Искренне ваша

Лайли Бервуд (миссис)»

– Эта дама на удивление печется о сво­ем долге, – сказал Далглиш, – правда, трудновато понять, что она имеет в виду под «предубежденностью». Чувствую, что над этим письмом изрядно попотел ее му­женек, над формулировочками тоже, но пред­почел его не подписывать. Я посылал на­шего шустрого юнца Робсона разузнать, что там да как, не сомневаюсь, он получил мак­симум удовольствия. Да к тому же ему удалось убедить их, что та самая ночь не имеет ничего общего с убийством и что самое луч­шее для репутации отеля и для них самих – выбросить эту историю из головы. Хотя все не так-то просто. Робсон захватил с собой несколько фотографий, и они подтверди­ли одну мою небезынтересную версию. Как вы думаете, кто был соучастником грехо­падения Макси?

– Мисс Бауэрз, сэр?

– Именно. А я-то надеялся удивить вас.

– Но кто же еще, сэр, если предполо­жить, что это кто-то из местных. У нас нет никаких оснований считать, что доктор Макси давно крутит роман с Салли Джапп. По­чти год прошел.

– Стало быть, вы не склонны прида­вать этому серьезное значение?

– Просто молодые нынче не относятся к этому так серьезно, как нас учили.

– Грешат-то они столько же, но про­сто легче относятся к греху. У нас нет ос­нований думать, что мисс Бауэрз такого же десятка. Ее, наверно, потрясло слу­чившееся. Она не произвела на меня впе­чатления человека, чуждого условностей, она без ума от Макси и не настолько умна, чтобы скрывать это. Думаю, она спит и видит, как бы ей выйти замуж за Мак­си, и ее шансы после субботней ночи зна­чительно выросли. Она присутствовала при той сцене в гостиной. Она знала, что ей предстоит потерять.