– Позже нельзя было, – отрезала Де­бора. – Как? Кто-нибудь должен был про­красться с пузырьком моего отца, прикинуться, что зашел к ней поболтать, потом подождать, пока она наклонится к ребенку, и бросить таблетку-другую ей в какао. Чепуха какая-то.

Раздался спокойный голос Далглиша:

– Ни одна из версий не имеет смысла, если связывать таблетки и убийство. Да, как я уже сказал, считать, что некто ре­шил задушить Салли Джапп в ту же ночь, когда некто другой решил отравить ее, значит полагаться на маловероятное совпадение. Но может быть другое объяснение. А что, если эти таблетки – не единичный случай? Предположим, кто-то регулярно клал их в ночное питье Салли. Тот, кто знал, что только Салли пьет какао, и снотворное со­ответственно мог подложить в банку какао. Тот, кто знал, где хранятся таблетки, и был в курсе, какая именно требуется доза. Тот, кто хотел подпортить репутацию Салли, чтобы ее уволили, кто мог пожаловаться: она, мол, вечно просыпает. Тот, кто, может, боль­ше всех в доме страдал от Салли и с радос­тью хватался за любую возможность, пусть даже и не очень действенную, лишь бы обрести власть над девчонкой. В каком-то плане, как вы понимаете, это было рав­носильно убийству.

– Марта! – вырвалось у Кэтрин.

Макси молчали. Если они и поняли или догадались, о ком речь, никто из них и виду не подал. Элеонора Макси подумала об оп­лакивающей своего хозяина Марте, кото­рую оставили на кухне, и ей стало не по себе. Марта поднялась, когда она вошла, и стояла на пороге, сложив толстые гру­бые руки на фартуке. Она не шелохнулась, когда миссис Макси сказала ей о случив­шемся. Слезы беззвучно катились по ще­кам, отчего еще горше за нее было. Она заговорила, прекрасно владея голосом, хотя слезы все текли по лицу и капали на руки. Без лишних слов и объяснений она сооб­щила о своем решении. Она хотела бы взять расчет в конце недели. У нее есть приятель­ница в Херфордшире, у которой она оста­новится на время. Миссис Макси не воз­ражала и не уговаривала. Это было не в ее правилах. Теперь же, бросив на Далглиша внимательный взгляд, она попыталась ра­зобраться в мотивах, которые побудили ее удалить Марту от смертного одра ее хозяи­на, и удивилась своему открытию: предан­ность, которую все в семье принимали на веру, оказалась более сложной, менее податливой и послушной, чем они могли пред­положить, и вот теперь как далеко зашло дело.

Заговорила Кэтрин. Она явно не пони­мала, что происходит, и следила за объяс­нениями Далглиша, будто бы он рассказывал занимательную, нетипичную историю пре­ступления.

– Марта, конечно, в любую минуту могла взять снотворное. У вас в семье все возму­тительно беспечно относились к лекарству мистера Макси. Но зачем ей надо было давать снотворное Салли именно в эту ночь? После эпизода за ужином миссис Макси следова­ло бы больше беспокоиться по иному по­воду, нежели из-за того, что Салли не про­сыпается вовремя. Слишком поздно было избавляться от нее таким путем. И зачем Марте было прятать пузырек под колышек Деборы? Я-то всегда считала, что она пре­дана вашей семье.

– И мы так считали, – сказала сухо Дебора.

– Она снова подбросила таблетки в ка­као прошлой ночью, потому что ничего не знала о помолвке, – сказал Далглиш. – Ее не было в столовой в те минуты, и никто не сказал ей. Она пошла в комнату к мис­теру Макси, взяла снотворное, а потом в панике спрятала его, потому что решила, что это она убила Салли таблетками. Если вы все припомните, то поймете, что мис­сис Балтитафт единственная из домочадцев, кто не входил в комнату к Салли. Пока вы все стояли вокруг ее постели, ее единственным желанием было спрятать пузырек. Зря, ко­нечно, она это сделала, но она была не в состоянии поступить разумно. Она выбежала в сад и закопала его на первом попавшем­ся газоне. Думаю, она хотела потом поме­нять тайник. Поэтому и пометила колыш­ком, что валялся поблизости. Случайно он оказался вашим, миссис Рискоу. Потом она вернулась на кухню, выбросила остатки какао и бумагу из консервной банки в печь, вы­мыла банку и выкинула в мусорное ведро. Только она могла это сделать. Потом на кухню пришел мистер Херн проверить, как себя чувствует миссис Балтитафт, и предложить ей помощь. Так мне сам мистер Херн ска­зал.

Далглиш перевернул лист в папке и про­читал:

– «Она была в трансе и все причитала, что Салли, верно, сама на себя руки на­ложила. Я растолковал ей, что с анатоми­ческой точки зрения это не представляется возможным, отчего она еще больше стала убиваться. Она как-то странно взглянула на меня и зарыдала в голос».

Далглиш посмотрел на собравшихся.

– Думаю, можно согласиться, – ска­зал он, – что миссис Балтитафт приняла это сообщение с облегчением. Я также по­дозреваю, что до того, как мисс Бауэрз при­шла накормить ребенка, мистер Херн на­учил миссис Балтитафт, что говорить на допросе, которому ей предстояло подверг­нуться. Миссис Балтитафт сказала мне, что она не призналась – ни ему, ни кому дру­гому – в том, что давала Салли снотвор­ное. Может быть, это и правда. Но из этого не следует, что господин Херн сам не до­гадался. Его цель была запутать все как можно больше, сбить полицию со следа. К концу расследования, когда он разыграл нападе­ние на миссис Рискоу, он и сам принялся действовать, стремясь обмануть нас.

– Это я придумала, – тихо сказала Де­бора. – Я попросила его. Заставила.

Херн, не обращая внимания на Дебо­ру, сказал:

– Я, может, и догадывался о Марте. Но вроде бы она была вполне искренней. Ничего не сказала мне, а я не допытывал­ся. Не моего это ума дело.

– Да, – с горечью констатировал Дал­глиш. – Не вашего это ума дело.

Он перестал контролировать себя, го­лос потерял свою бесстрастность, и они с изумлением смотрели на него, пораженные его гневом.

– Это ваша жизненная установка, не так ли? Не совать нос в чужие дела. Не про­являть пошлого любопытства. Если так слу­чилось, что произошло убийство, будем относиться к нему, соблюдая правила хо­рошего тона. Даже ваши усилия помешать полиции были бы более плодотворными, если бы вы удосужились разузнать побольше друг от друга. Миссис Рискоу не пришлось бы уговаривать мистера Херна имитировать по­кушение на нее, пока ее брат находится в Лондоне, если бы братик сказал ей, что у него есть алиби. Дереку Пуллену не при­шлось бы терзаться – надо ему или нет за­щищать убийцу, если бы господин Стивен Макси потрудился объяснить, что он де­лал в саду в субботу вечером. В конце концов мы добились признания от Пуллена, но нам пришлось попотеть.

– Пуллен вовсе не хотел выгородить меня, – сказал спокойно Стивен. – Просто он не мог нарушить джентльменский кодекс. Слышали бы вы, как он мне бубнил по те­лефону, что намеревается вести себя как верный товарищ. «Ваша тайна при мне, Макси, но почему бы и вам не вести себя благородно?!» Каков наглец!

– Я думаю, не мешало бы и нам узнать, зачем тебе понадобилась лестница, – поинтересовалась Дебора.

– Бога ради. Я взял ее у дома Боукока. Мы брали ее днем, доставали воздуш­ный шар с вяза. Вы же знаете Боукока. Он бы назавтра с утра пораньше потащил ее сюда, а она тяжелая. Мне, видно, хо­телось себя; маленько поистязать, вот я и понес ее на плече. Я не знал, что встречу Пуллена, притаившегося в конюшне. На­верное, у него в привычке было там пря­таться. И что Салли убьют, я тоже не знал, и что Пуллен со своими куриными мозга­ми додумается до того, что эти факты связаны между собой, и решит: я взял лестни­цу, забрался в комнату к Салли и убил ее. А зачем мне было забираться?! Я мог и в дверь войти. Да к тому же я нес лестницу в обратном направлении.

– Может, он решил, что вы хотите сделать так, чтобы подозрение пало на другое ли­цо, – предположила Дебора. – К приме­ру, на него.

Зазвучал ленивый голос Феликса:

– А вам не приходило в голову, Мак­си, что парень искренне мучается и не мо­жет найти выхода?

Стивен заерзал на стуле:

– Я не лишился из-за него сна, могу вас заверить. Он не имеет никакого права вторгаться в наши владения, и я сказал ему об этом. Не знаю, сколько времени он там караулил, должно быть, видел, как я брал лестницу. Потом вынырнул из тени как фурия и накинулся на меня – мол, я обманываю Салли. Он весьма странно понимает клас­совые барьеры. Любой бы мог сообразить что за мной – droit de seigneur[27]. Я посо­ветовал ему не встревать в чужие дела, правда не так вежливо, и тут он полез в драку Я старался не отвечать, но потом все-таки врезал ему и сбил очки. Глупо получилось. Мы были совсем близко от дома, старались не шуметь. Шипели друг на друга, ползая в пыли в поисках очков. Он без них ничего не видит, и я решил проводить его до по­ворота на Нессингфорд-роуд. Он решил что я выпроваживаю его из своего парка, но ему и так досталось, обижаться еще и на это не стоило. Когда мы стали прощать­ся, он заставил себя снова держаться при­личествующих, по его разумению, манер. Он даже пытался пожать мне руку! Я не знал – то ли рассмеяться, то ли еще ра­зок его стукнуть. Мне очень жаль, Деб но он такой.

вернуться

27

Право хозяина (фр.)