Четырехугольный дворец с башнями по ушам и крыльцом в виде мавританского шатра стоит на Острове; при нем конюшни — Понятовский устроил в Корсуне конный завод. А еще завел суконную фабрику, завод селитры, плантации шелковицы и виноградники — это уже на острове Диониса, где разбили парк с оранжереями и теплицами. Пока строили всё это, в земле нашли множество самых разных древностей, включая золотые вещи; из них во дворце составился целый музей. Почти всё разорено, разворовано, заброшено… Нет, нет, нет — продать и уехать! Крестьян он отпустил на волю, раз собирается на волю сам.

С пани Браницкой они обо всем договорились к обоюдному согласию, император не возражал против этой сделки, но тут кто-то стал восхищаться при нем красотами Корсуня… Павел пожелал приобрести имение сам — для Анны Лопухиной. Hex цеу ясна холера везьме[25] — два месяца коту под хвост! Изволь-ка теперь приниматься за всё заново!

Прибытие Лопухиных из Москвы в Петербург стало событием: император подарил им дом на Дворцовой набережной, купленный в казну у вице-адмирала де Рибаса, Петра Васильевича сделал генерал-прокурором вместо Алексея Борисовича Куракина — брата вице-канцлера, Екатерину Николаевну пожаловал в статс-дамы с портретом, а Анну Петровну, виновницу переезда, — в камер-фрейлины. Зато Александр Борисович Куракин, неосторожно примкнувший к партии императрицы и похваливший государю австрийский проект, был отставлен от иностранных дел и выслан в Москву; военный губернатор Санкт-Петербурга Федор Буксгевден получил приказ покинуть столицу в сорок восемь часов: видно, его супруга в очередной раз не сдержалась и высказала всё, что было у нее на уме. Все знали, что графиня Наталья Александровна Буксгевден была внебрачной дочерью покойной императрицы от Григория Орлова, удочеренной полковником Александром Алексеевым. Она воспитывалась в Смольном институте вместе с Екатериной Нелидовой и сохранила с ней крепкую дружбу, благодаря чему ее муж и сделал завидную карьеру после воцарения Павла. Ее дочь Софинька вышла замуж за Аркадия Нелидова, младшего брата царской фаворитки. В год их свадьбы двадцатичетырехлетний Аркадий стал генерал-адъютантом и получил земли в Воронежской, Орловской, Смоленской, Тамбовской и Курской губерниях, теперь же был отставлен от службы, лишен всех чинов и выслан в курские имения без. пенсии и мундира. Сама Нелидова уехала с Буксгевденами в их замок Лоде под Ревелем. При дворе ходили слухи, что незадолго до своей кончины императрица Екатерина распорядилась арестовать своего сына и вместе с гатчинским войском препроводить в замок Лоде; Павел нашел этот приказ в бумагах матери и разорвал в клочки…

Разумеется, Понятовский был на балу, чтобы взглянуть на новую фаворитку императора. Она не произвела на него впечатления: невысока, плохо сложена, с куриной грудью и без всякого изящества. Возможно, она вносила свежую струю в царство блондинок своею черной шевелюрой и густыми бровями, да и темные глаза ее были красивы. Приятный рот, прекрасные зубы. Но и только. Лицо простоватое, доброе, но неумное. Впрочем, Нелидова тоже далеко не красавица; видимо, у императора особый вкус. Лопухин-отец, напротив, высок и всё еще красив — он старше Понятовского всего на пару лет. Поговаривают, что он большой волокита, падок на деньги и не дорожит ничем, кроме собственного удовольствия. Репутация его жены была и вовсе незавидной: необразованная распутная ханжа — каково? Ей приписывали роман с графом Безбородко еще до замужества, а обвенчавшись с Лопухиным, она отнюдь не хранила ему верность и платила по сто рублей в месяц гусарскому полковнику Федору Уварову, семью годами ее моложе, за услуги особого рода, нанимала ему кареты с четырьмя лошадьми и отказалась ехать без него в Петербург! При этом падчерицу свою — зная, какая доля ее ждет, — перед отъездом заставляла ложиться на пол, чтобы кропить ее святой водой и переносить через нее чудотворные иконы, какие только можно сыскать в Москве. А младшая сестра Анны Петровны, Екатерина, которой всего-то пятнадцать лет, увлечена великим князем Александром и даже не пытается этого скрывать. Уже на торжествах после коронации ее поведение было настолько нарочитым, что император, во избежание скандала, женил на ней камергера Григория Александровича Демидова, благодаря чему она оказалась в Петербурге еще прежде сестры. Замужество отнюдь не укротило ее; этим летом Александра спасло от назойливых ухаживаний лишь «интересное положение» госпожи Демидовой, которая в конце августа разродилась от бремени дочерью…

Езус-Мария, князь Понятовский докатился до того, что пересказывает придворные сплетни!

…Сделка всё же состоялась: Павел уплатил ему за Корсунь сто тысяч рублей серебром. Потом спохватился: ведь эти деньги уплывут из России вместе с Понятовским! Однако приказ о том, чтобы их задержать, был издан слишком поздно: ловкие люди, нанятые князем Станиславом, уже переправили деньги в Австрию, а сам он был на пути к Варшаве.

Перед мостом через Одер Огинскому пришлось выйти из кареты: сердце колотилось так, что меркло в глазах, не хватало воздуху. Там, за рекой — Польша. Вернее, теперь это Пруссия, но для него это всё равно Польша. Таможенный офицер долго читал его паспорт, время от времени взглядывая ему в лицо — сличал описание. Граф Михал Клеофас Огинский, тридцати двух лет, рост два аршина девять вершков, волосы имеет черные, вьющиеся, глаза карие, бороду бреет, носит бакенбарды… Паспорт ему выхлопотала Изабелла, когда Варшаву посетил новый прусский король Фридрих-Вильгельм III с супругой и шурином. Двадцатисемилетний Фридрих-Вильгельм сменил на троне отца, скоропостижно скончавшегося от судорожного припадка, только в ноябре прошлого года. Во время церемонии присяги в Кёнигсберге, столице Прусского королевства, новый король обратился к своим подданным с речью на двух языках: немецком и польском, — и вообще всячески старался показать, что его правление будет в корне отличаться от царствования его отца. Хватит уже дворцового разврата, непомерных трат, необдуманных поступков. В Пруссии не будет так, как во Франции, потому что король — с народом, и два миллиона поляков не пожалеют о том, что стали его подданными. Очаровательная королева Луиза сопровождала супруга в этой поездке, хотя и носила под сердцем их третьего ребенка. Она живо расспрашивала графиню Огинскую о делах ее мужа, непритворно интересуясь его судьбой. Паспорт ему доставили в Гамбург вместе с любезным письмом от принца Вильгельма Оранского: «Искренне рад, что могу оказать Вам услугу и содействовать Вашему выезду на родную землю и возвращению в лоно семьи».

Возвращению… Высокое июльское небо опрокинулось в неглубокую реку, по которой плыли белые облачка, и от этого кружилась голова. Зеленые поля убегали вдаль, среди разбросанных тут и там маленьких рощиц, ложков и перелесков. Остается проделать еще пару сотен верст пути; от Стрыкува не ехать дальше на Каленчев, а свернуть вправо, на Бжезины. Дальше Варшавы ему путь заказан. Он не может посетить ни одно из своих бывших поместий, потому что они теперь либо в России, либо в Австрии; он, граф Михал Клеофас Огинский, должен жить из милости в имении жены, доставшемся ей от отца, и благодарить короля Пруссии за то, что дал ему пристанище! У него нет ни родины, ни друзей, рассеявшихся по всему миру или ушедших в мир иной, ни денег — у него отняли всё! Мать умерла, отец уже лет десять как в могиле, сводные братья далеко… У него осталась только Изабелла.

Они не виделись три года. Сразу бросилось в глаза, как она постарела: домашнее платье без корсета, отяжелевший подбородок, утратившая свежесть кожа, слишком яркие пятна румян, набрякшие веки и этот взгляд — оценивающий, расчетливый, без искры чувства. Конечно, и он уже не мальчик. Но боль, кольнувшая его при встрече, была не жалостью к ней или к себе. Его обманули. Поманили миражом, надеждой, он карабкался в гору, обдирая руки, не останавливаясь, не глядя по сторонам, а теперь оказалось, что вершины он так и не достиг и каким-то образом оказался на противоположном склоне, и нет пути обратно, и молодости не вернуть! Он словно попал в немецкую сказку, в которой заколдованный мальчуган просыпается утром старым горбуном, и все гонят его прочь…