Итак, первый шаг — сейчас я отвожу эту жратву домой. Заглушить снегоход нельзя, отогреть его будет негде, так что вываливаю все свои соображения на жену, стоя в прихожей, а потом позорно сбегаю, оставив её наедине с кучей жратвы в коробках. Сам еду в домик в поместье, беру там две канистры с бензином, укутываю их, прокладывая карбоновыми пластинами от подогреваемой одежды, гружу на волокушу вместе с инструментами — топором, лопатой, ломиком. Набор юного взломщика. Возвращаюсь к заправке — надо шест светоотражательный воткнуть снова, буду на него наводиться, чтобы не блукать. Затем жму по-над трассой в сторону пещер, искать новую базу. Придётся рискнуть и не тащиться на первой грузовой передаче, а идти в нормальном ходовом режиме, надеясь, что и трансмиссия выдержит, и аппарат в снег не закопается. Не знаю, как, но добраться до пещер, не знаю где, но оборудовать базу — такую, чтобы сохранить тёплым снегоход и отдохнуть в тепле самому. Меня уже сейчас пошатывает от усталости, а что будет, пока доеду? Может, сначала загнать снегоход в домик, прогреть печку и отоспаться? Нет, время на исходе, я не знаю, как скоро температура упадёт до предела, который я не смогу компенсировать никакой одеждой и подогревом. Может, через неделю, а может, через три дня. Итак, вот сейчас увязываю коробки — и домой… Или не домой? Может, сразу за канистрами — и в путь? Всё равно на новую базу, где бы она ни была, придётся закидывать еду, так почему бы не эту? А сколько времени сэкономлю… Жена, конечно, расстроится и испугается, но я по рации ей объясню, что к чему, она поймёт. Ну, я надеюсь…

За этими рассуждениями не сразу заметил, что «Бэд Санта» чем-то явно взволнован. До этого он мирно торчал статуей на вершине купола, подставляя твёрдое сегментированное пузо струе тёплого воздуха, а сейчас вскочил, как-то расщеперился, ощетинился набором шипов и лезвий, став с виду больше, как раздувшийся перед дракой кот. Топчется на вершине купола, разворачиваясь то вправо, то влево, крутит глазастой башкой, щёлкает челюстями и вообще всячески выражает беспокойство. Это кто ж рискнёт напасть на такое существо, хотел бы я знать? Ой, нет, не хочу я этого знать, а уж тем более — видеть… Я тоже невольно стал озираться, обшаривая окрестности лучом фонаря, но ничего, кроме снега, не разглядел. Может, мне пора валить? Или, наоборот, спуститься вниз и спрятаться?

Поверхность под ногами сильно вздрогнула, толкнув в подошвы. С логотипа заправки слетела шапка снега. Неожиданно сильно закружилась голова, до резкой боли заложило уши — так сильно, что я аж вскрикнул, обхватив руками голову. Мне показалась, что она сейчас лопнет. Как будто аварийное всплытие на подлодке. Над снежной поверхностью полыхнул невыносимо яркий свет, и я успел увидеть летящий на меня огромный снежный вал. Он подхватил меня, закрутил, бросил в сторону — и я погас, треснувшись обо что-то затылком.

Пришёл в себя через неизвестное количество времени, но, видимо, небольшое, потому что ещё жив, а не превратился в сосульку. Ничего не видно, но при этом почти ничего и не болит. Кроме головы, она трещит, и сильно. Пошевелиться удалось не сразу. Я лежу, пытаясь вспомнить советы тем, кто попал под лавину, но ничего не вспоминается, потому что голова ещё и соображает туго. Подо мной что-то зашевелилось, да так мощно, что меня дёрнуло, поволокло, и я снова куда-то навернулся, на этот раз, правда, невысоко, и сознания не потерял. Наоборот, обрёл возможность двигаться и протёр от налипшего снега стекло маски. Первое, что увидел — бензиновый факел и заиндевелое лицо охранника-самоубийцы. Не самое приятное зрелище, но второе не лучше — надо мной, нервно подёргивая острыми конечностями, навис «Бэд Санта». Кажется, он недоволен, хотя богатством мимики его лицо может поспорить с пассатижами. Наверное, я в него врезался, подброшенный снежным шквалом, и он теперь считает, что я во всём виноват. Вон, ледяной тоннель верху проломлен — это, видимо, мы с ним пробили дыру, причём, судя по тому, что я жив, в основном это был он. Рассматривая тоннель, заметил странное — его верхняя часть сильно и ровно светится, перебивая даже игру бензинового пламени на ледяных стенах. Неужели там что-то горит? Или это снегоход развернуло фарами на купол и упёрло вплотную? Ох, как там мой снегоход? Пережил ли? На него моя последняя надежда…

«Бэд Санта» перестал махать на меня конечностями, и, неожиданно ловко сложившись в поясе, выскочил в низкий тоннель к заправке. Кряхтя и еле сгибая ноги, я пополз на четвереньках за ним. Страшно подумать, как бы я расшибся, если бы не куча слоёв надетой на мне одежды. А так — ничего особенного, только окоченел весь, пока лежал, еле двигаюсь.

Выскребся к заправочному терминалу. Фонарь погас и обратно не включается, запасной не могу найти. Но, как ни странно, всё видно. Кажется, слегка светится сам снег, его верхний слой, там, где кончается козырёк заправки. Что же там творится, снаружи? В самом здании, правда, темно, но я так изучил дорогу к люку, таская коробки с едой, что без проблем нашёл лестницу наощупь. Скрипя и охая, как старый дед, поднялся, уперся в крышку. Она неожиданно легко распахнулась, и я так и застыл на верхней ступеньке.

Над снежным полем невообразимо сияет настоящее солнце.

Яркое, совершенно не зимнее светило отражается от снежного покрова так, что глаза режет. Рыхлый верхний слой снега сдуло, теперь чёрная крыша заправочного терминала подставлена солнечным лучам и даже, кажется, нагрелась до плюсовой температуры, но сильный порывистый ветер вымораживает меня едва ли не сильнее, чем мороз. От снегохода и волокуши с припасами не осталось и следа, понятия не имею, куда они делись. Идти пешком нет сил. Голова болит, глаза слезятся, я никак не могу понять, тепло вокруг или холодно, потому что ветер сходит с ума, кидаясь попеременно с разных сторон. То достает порывом стылого воздуха даже сквозь куртку, а то вдруг дует горячим, как из фена. В одну секунду вокруг конденсируется и осыпается инеем туман, в конструкции заправки периодически что-то громко щёлкает от теплового расширения — нагретая солнцем крыша не хочет больше дружить с промороженным до минус ста зданием. Я жду, пока организм как-то оклемается от пережитого и справится с происходящим, чтобы отправиться домой, и безуспешно вызываю по радио жену.

— Любимая, ответь, приём!

Тишина. Подозреваю, что ураган смёл к чёртовой матери антенну, хорошо, если не с крышей вместе…

— Любимая, ответь, как слышишь, приём?

— Кто там в канале развлекается? Что ещё за песни про любовь? А ну, свалил с частоты бегом! Тут люди работают, а он «любовь — морковь» разводит! На общественные работы захотел, любовничек? В политотделе давно не был? Могу устроить!

Я вскочил с крыши, на которой сижу последние полчаса, потому что ноги уже не держат, и закрутил головой. Ничего не разобрал — снег слепит на солнце так, что боюсь ожога сетчатки.

— Кто на связи? — спросил я в гарнитуру.

— Дед Пихто! Вторая рабочая группа, кто же ещё? — недовольно крякнул наушник. — А ты что за хрен?

— А я тут… — я растерялся, не зная, как объяснить, что именно я за хрен. — Я тут был, пока мир не сломался…

— Мир что? — удивляется голос в наушнике. — Нихрена не понял… Да приём же!

— Ну, когда стало темно, потом холодно… — неуверенно бормочу я в гарнитуру, обалдев от сюрреализма этого радиосеанса.

— Что? Ты эспээл, что ли? Тьфу, блин… Ну, с фрагментом переместился? — орёт мой невидимый собеседник так, что в канале пошли амплитудные искажения.

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Наверное.

— Стоп, ты где? Скажи, где ты находишься, быстрее! Приём-приём-приём! — и, видимо, в сторону, забыв отпустить кнопки передачи, тише. — Слыхал, Степаныч, живой эспээл на таком мелком фрагменте! Ну, премия нашшш…

Отпустил, наконец, тангенту, дав мне ответить.

— Я на крыше заправочной станции, — сообщаю я. — Не знаю, как точнее сориентировать, приём!

— Это где ледяной хуй торчит? — спрашивает голос непонятное. — Стоп, вижу тебя, вижу, стой, где стоишь!