Но однажды, накануне четырнадцатого дня рождения Роя, все рухнуло, когда Фредди, отправившись по поручению на лесопильню, каким-то образом попал под циркулярную пилу, и его рассекло от груди до бедра. Он прожил еще два дня. Брат дважды приходил к нему в больницу, и оба раза Фредди отказывался видеться с ним. Прямо перед тем, как умереть, в присутствии Роя, он спросил мать, слышит ли она пение ангелов. Она снова принялась рыдать и сказала, что не слышит. «Какой прекрасный город», — ответил он. И умер.

Отец Тедфорда никогда больше не упоминал о происшедшем. Его мать говорила об этом только со своей сестрой и еще одной близкой родственницей. У них еще была дочь, Мина, которая простудилась и умерла в возрасте семи лет.

Его отец превратился в одного из тех людей, которые исчезают куда-то, как только все отвлеклись. Казалось, он уходил просто ради ощущения движения. Его мать развила теорию о том, что Провидение посылает на Землю таких людей, как Фредди, чтобы сделать всех счастливыми, а затем, когда их не станет, открыть всем глаза на добродетели.

Через месяц после того, как все случилось, Тедфорда нашли спящим на дороге; рот его был полон сырого лука, а в руке был нож.

Никто никогда не говорил с ним об отказе его брата видеть его. Пока не умер его брат, он мог бы назвать свою жизнь совершенно никчемной.

Небо треснуло зарей по линии горизонта. Первая ночь прошла благополучно, подумал он, выглядывая из-за полога палатки. Ему даже удалось поспать. Пока он натягивал верхнюю одежду, стены палатки дергались и надувались на ветру. Руки и спина болели после вчерашней гребли. Сырой холодный воздух забирался под рубашку — в рукава и вдоль спины.

Прошлой ночью, когда он погасил свой фонарик, ему пришло в голову, что в течение следующих двух месяцев он будет так же далеко от человеческой помощи, как если бы находился на Луне. Если бы с ним случилось что-то серьезное, только его собственные качества могли бы его спасти.

Старина Тейт любил говорить, особенно когда замечал, что Тедфорд совсем уж странно себя ведет, что на свете существует столько отличных друг от друга людей, сколько существует матерей, родивших их, и жизненных испытаний, выковавших их характер, и на одном и том же ветру каждый издает свою собственную мелодию. Понемногу Тедфорд обнаружил, что совершенно не приспособлен для работы в конторе землеустроителя, как постепенно пришел он и к осознанию своей неспособности объяснить кому-либо еще то благоговейное стремление к жизни, которое внушал его душе образ Carcharodon Megalodon.

Существо обитало даже в тех его грезах, которые не имели отношения к морю. Однажды он произнес его имя во время церковной службы. Перед лицом Carcharodon Megalodonон все еще оставался пещерным человеком, сидящим на корточках перед изображением, им же самим нарисованным на стене, и зачарованным его магическими свойствами.

Но временами, когда он мыслил уже как школьник, он хотя бы решался признаться себе в своей проблеме и воспринять Жизнь, как она есть, жизнь ради жизни, в готовности принимать любые обстоятельства. Зашнуровывая ботинки, он убеждал себя в том, что хочет увидеть само животное, а не свой страх и восторг перед ним.

Пятнадцать миллионов лет назад такие монстры были царями всего живого, владыками времени; затем, в течение многих веков, изменения практически не затрагивали их, и так до тех пор, пока в живых не осталось лишь нескольких, находящихся на границе исчезновения. Жизнь текла вокруг них, оставляя их позади. Чудовищ, о которых наука имела представление, и тех, что были ей неизвестны. Образование северного ледникового покрова и увеличение южного во время плейстоцена повлекло за собой резкое снижение уровня моря, открыв континентальные шельфы вокруг Австралии и Антарктиды и загнав всё разнообразие океанской жизни в глубокие изолированные впадины. Тедфорд был убежден, что где-то в таких впадинах, через которые проходит холодное и богатое пищей глубинное течение, судя по всему, берущее начало у берегов Антарктиды и идущее дальше на север ко всем материкам мира, и обитала его добыча, время от времени поднимаясь на поверхность в одних и тех же отдаленных зонах кормления.

Какой процент поверхностиморя был исследован? Даже если забыть о его абиссальных глубинах, — глупцы, взад и вперед бороздящие своими ревущими машинами одни и те же морские пути, со всей уверенностью заявляют, что в океане уже не осталось ничего необычного. За пределами же этих узких маршрутов, по которым все путешествовали, царила неизвестность. Он находился теперь в неисследованной области размером с Европу. Он был в краю удивительных историй. А он всегда жил ради удивительных историй.

Первый день поисков пошел прахом, когда волна захлестнула его каяк в нескольких футах от лагеря. Он провел весь оставшийся день трясясь от холода, и ему пришлось разбирать камеру и проверять, не попала ли в неё вода. Второй день был загублен, когда он поскользнулся на ледяном склоне возле палатки и вывихнул лодыжку. Рассвет третьего дня оказался пасмурным и зловещим и, пока он снаряжал каяк, превратился в ледяной дождь. Четвертый занялся ясным и солнечным, и он лежал в палатке, замерзший и промокший, с пульсирующей болью в лодыжке, не в силах поверить, что все наконец меняется к лучшему.

В конце концов он заставил себя подняться, спешно оделся и провел некоторое время на слепящем солнечном свете, скалывая ледяную корку с рулевой поверхности каяка. Он позавтракал чаем и сухофруктами. Море было спокойным. Он погрузил камеру и ружье в непромокаемых чехлах в багажную корзину на носу каяка, повесил на шею компас, положил карты в карман куртки, забрался на сиденье и оттолкнулся веслом ото льда. Его маленькая палатка осталась ждать его на берегу.

Он отправился на восток, вдоль подветренной стороны острова. Тот оказался больше, чем он предполагал. Он видел потеки гуано на некоторых скалах, но в остальном — никаких признаков жизни. Гребля немного отвлекла его от боли в лодыжке, и лед проплывал мимо со скоростью пешехода. Время от времени ему приходилось огибать нечто похожее на подводные ледяные рифы.

Самый восточный из островов показался сквозь кольцо окружавшего его тумана. Судя по тому, что он мог видеть из своей маленькой подпрыгивающей на воде лодки, это был самый большой остров из трех. В воде вокруг него было больше ледяного крошева — возможно, из открытого океана по ту сторону острова. За остаток дня он дважды проплыл вокруг него, с каждым разом все медленнее. Он не нашел никакого бледно-голубого льда, никакого куполообразного навеса или потайного прохода. К концу второго круга он отчаялся и немедленно стал бранить себя за отсутствие мужества.

Солнце опускалось. На юге, где-то очень далеко, ледяные поля простирались от горизонта до горизонта, и торчали пики, высотою превосходившие топ мачты.

Он еще немного покачался на растущей волне, чувствуя себя загнанным в тупик, а затем отгреб на сотню ярдов от берега и начал новый круг, с другой точки.

На полпути, на северной стороне, внутри ледяного грота на высоте пятидесяти футов он разглядел что-то желтое. Несколько минут он плавал из стороны в сторону, пытаясь унять возбуждение и обдумывая, как можно было бы туда добраться, и, в конце концов, нашел подходящий, на его взгляд, маршрут. Еще полчаса ушло на то, чтобы найти надежную привязь. Когда он, наконец, начал взбираться, до заката оставалось всего около часа.

Даже с его лодыжкой, подъем оказался проще, чем ожидалось. Наверху он обнаружил недавнюю стоянку, устроенную с подветренной стороны выпуклого бока покрытой льдом скалы. Там были банки из-под мясных консервов и старая бутылка. Содержимое небольшой кожаной сумки было, судя по всему, сожжено. Остались только две тетради и стилограф. Тетради были пусты.

Он предположил, что все это — дело рук Хевельмана. Возможно, корабль, который он нанял, ожидал его где-нибудь на расстоянии, пока он совершал остальную часть путешествия один.