— Крик не поможет, уверяю тебя, — сказал я.

Не то чтобы я имел что-то против громких звуков, просто большая часть задней стены была застеклена и кто-нибудь из соседей мог услышать.

— Это может только вывести меня из себя, а тебе вряд ли этого хочется. Откровенно говоря, это просто не в твоих интересах. Во всяком случае, не на этом этапе.

И тут я увидел, что она делает, и пришлось поторопиться, чтобы положить этому конец. Женщина держала в руках мобильник, который был спрятан за микроволновкой, и собиралась нажать клавишу быстрого набора номера.

Я отобрал у нее телефон.

— Я в восторге, — сказал я. — Правда. И от идеи, и от исполнения. Почти сработало. Как я уже сказал, я восхищен. Но никогда, ни за что не вздумай больше вытворять ничего подобного!

И тут я ударил ее. На этот раз по-настоящему.

Забавное это дело — бить женщин, и старое как мир. В наши дни это не приветствуется. И потому, когда бьешь женщину, чувствуешь, будто сделал хороший такой шаг, как всегда, когда делаешь недозволенное. Будто открываешь дверь, войти в которую у большинства не хватает мужества. Ты понятия не имеешь, что там, по ту сторону двери. Есть вероятность, что там не окажется ничего хорошего. Но ведь это же дверь, не так ли? Хотя бы что-то за ней должно быть. Это кажется разумным. Иначе ее просто не было бы. Если так и не откроешь ни одной двери, не узнаешь, что же ты упустил.

Женщина упала, и я оставил ее лежать. Я обошел дом, собирая по пути все телефоны. Я не собирался их разбивать, просто хотел сложить куда-нибудь, чтобы она не нашла.

На этом этапе я чувствую себя и хорошо, и плохо одновременно. Все идет прекрасно, точно в соответствии с планом, если бы у меня вообще был какой-нибудь план. Все просто здорово, и я спокоен, уверен в себе и нахожусь в приятном возбуждении. Люблю такое состояние. Но что-то подсказывает мне, что еще не все в порядке. Не знаю, что именно. Никак не могу уловить.

Так что я просто не обращаю на это внимания. Вот что я делаю. Просто думаю о чем-нибудь другом. Я сделал себе чашечку чаю — перешагнув через лежащую женщину, чтобы пройти на кухню, — и положил туда пару ложек сахару. Так гораздо лучше, если уж откровенно. Я проверил, дышит ли женщина, — она дышала — и пошел в гостиную.

Я сел на диван и занялся ее телефоном.

Я просмотрел адресную книгу и нашел несколько пунктов, которые не оставляли сомнений. «Мамин мобильник» — не трудно догадаться, о ком это, правда? Несколько девичьих имен — явно близкие подруги. А вот всего одна буква: «Н». Подозреваю, это ее дружок (обручального кольца на ней нет, но все в доме говорит о том, что здесь живут двое), тут мне приходится немного подумать, и я останавливаю выбор на имени Ник. Хозяйка этого дома не похожа на тех, кто стал бы встречаться с Найджелом, или Натаниэлем, или Норманом (ясное дело, ничего не имею против этих имен, но она просто не того типа). Так что первым делом я отправил сообщение «Н».

Потом набрал «мамин мобильник».

В течение нескольких секунд идут гудки, затем голос женщины средних лет отвечает: «Привет, дорогая». Конечно, я ничего не сказал. Только слушал ее голос. Она несколько раз повторяет приветствие — сначала смущенно, потом с раздражением и, наконец, обеспокоенно. Потом отключает связь.

Достаточно. Я услышал достаточно, чтобы получить о ней некоторое представление, а большего мне и не нужно. В конце концов, это было бы неестественно, если бы друг девушки никогда не слышал голос своей тещи. Так что я послал ей сообщение, в котором говорилось, что этот номер набрался случайно, все в порядке и я (она, разумеется, — ведь ее матушка полагает именно так) позвоню позже, чтобы поговорить толком.

Минуту спустя пришел ответ: «Хорошо, милая». С этим разобрались.

Через пятнадцать минут возле дома, пыхтя и отдуваясь, появляется «Н». Он открывает дверь своим ключом и несется прямиком в гостиную, уже предвкушая увидеть, как его девушка лежит там обнаженная и только его и ждет. По крайней мере, именно такое впечатление я создал в сообщении, которое послал от ее имени.

Он так и не увидел меня за дверью. Зато, к сожалению, увидела женщина. Когда я перешагивал через его тело, я заметил, что она уже очнулась, а значит, видела, как опустился кирпич, который прикончил ее дружка. Досадно, по тысяче причин досадно. Переход должен быть гораздо более плавным, а так только возрастет отчуждение.

Но зато теперь у меня есть его бумажник, который мне очень пригодится. Кредитные карты, водительские права — куча всего. И что вы думаете? Это действительно был какой-то Ник. Что и требовалось доказать.

Я знаю, что делаю.

Сейчас она наверху, на втором этаже. Ее зовут Карен, теперь я знаю. Это хорошее имя. Я немного попрактиковался по-разному произносить его. По большей части с радостными интонациями, но попробовал и несколько строгих вариантов, так, на всякий случай. Не знаю точно, где Карен сейчас, но думаю, в туалете. Там можно запереть дверь. Она, похоже, скоро опять начнет кричать, так что я должен придумать, что с ней делать. Там, наверху, двойные рамы стоят не везде. С последним выплеском я справился, включив телевизор на полную громкость. Этим можно будет пользоваться только до определенного предела. Но кто знает, каковы эти пределы? Они вовсе не настолько узки, как можно было бы подумать. Вдруг оказывается, что ты можешь ударить человека. Можешь слушать музыку, о которой никогда раньше не знал, и научиться любить ее. Можешь отказаться от всей той дребедени, которую насоветовал покойный мистер Аткинс: ты действительно можешь поесть картошки, если тебе вдруг захотелось, — именно этим мы и займемся чуть попозже, когда Карен успокоится и мы с ней сможем сесть рядом, как настоящая семейная пара, и мирно поужинать.

А пока я собирался просто сидеть на этом уютном диване, курить все, что захочу, и смотреть передачи, которых никогда раньше не видел. Судя по видеокассетам, Карен и Ник любят документальные фильмы. Мне лучше привыкнуть к этому. Никогда не был поклонником такого кино, но попробовать что-нибудь новенькое было бы неплохо. Потому что теперь все должно быть другим. Потому что это должна быть чья-то другая жизнь, а не мое дерьмовое старье — те же знакомые лица, все то же самое. Чуть позже, переключая каналы, я натыкаюсь на одну из этих передач, где показывают разные домашние видеозаписи. Мне нравится их смотреть. Это мои любимые. Люблю смотреть на все эти дома, сады, жен, собак. Совсем другие жизни и такие разные. Потрясающе. Если же мне станет скучно, я отправлю сообщения парочке ее подруг.

Раньше я волновался, но сейчас я спокоен. То, что я тогда чувствовал, был просто маленький червячок сомнения. Но сейчас с этим покончено. Если у тебя есть все необходимое, ты можешь все. Признаться честно, я питаю большие надежды. Я собираюсь полюбить жизнь Ника. Эта женщина очень миленькая. Куда лучше, чем последняя. Насколько я понял, Ник был агентом по продаже недвижимости. Раз плюнуть. Уж с этим я справился бы, а вот мастер по ремонту телевизоров из меня был дерьмовый, честно скажу. Во всяком случае, за два дня я не смог этому научиться. Еще немного, и люди начали бы звонить или приходить, желая получить назад свои «ящики», и заметили бы, что я не тот парень, которому они их оставляли, а телевизоры так и не починены. Беспокойная жизнь. Например, сегодня, через десять минут после того, как я ушел из того дома, должна была подъехать машина, чтобы забрать ту женщину и увезти ее на прекрасный обед с шампанским и весельем. Я знал об этом. Это было записано у них в календаре, который висел на том самом холодильнике в стиле ретро. Именно это, наверное, и заставило меня поторопиться. Два дня — слишком короткая жизнь, и я не хотел уходить так скоро, но я не знал, как выйти из положения.

Так или иначе, той еще не надоела ее жизнь. Она не хотела начинать заново. Не хотела ничего, кроме того, что у нее уже было.

Не важно. Я люблю перемены. Я думаю, эта жизнь может оказаться иной. Может продлиться дольше. Что ж… если честно, обычно у тебя есть всего три или четыре дня. Но эта жизнь определенно будет проще, чем предыдущая. Менее напряженная.