Воин, замыкавший отряд, оглянулся на бегу. Черный Пес неотступно мчался за фаримами, и слюна капала с его окровавленных клыков.

Вернувшись домой, фаримы ударились в победную пляску, но пляска получилась неподобающая — ведь фаримы не понесли потерь и потому не было павших, которые одобрительно смотрели бы на воинов мертвыми глазами, сжимая в окоченелых руках окровавленные мечи. А двое пленниц сидели, закрыв лицо руками, и рыдали. И только Черный Пес глядел на победный танец фаримов, сидя под деревьями и оскалив пасть.

Все деревенские собачки-крысоловы попрятались под хижинами.

— Скоро мы вновь устроим набег на хоа! — торжествующе крикнул юный Гим. — Великий Пес поведет нас к победе!

— В бой и к победе вас поведу я, — вмешался вождь Йу.

— Вас поведут наши советы, — возразил глава старейшин, Имфа.

А женщины то и дело наполняли кувшины хмельным медом, чтобы мужчины смогли упиться допьяна, но сами, как всегда, держались в стороне от празднования победы. Они собрались при свете звезд возле сушильни и переговаривались.

И когда мужчин одолел хмель и они заснули там, где сидели, две пленницы из деревни хоа попытались бежать под покровом ночи. Но путь им преградил Черный Пес — он щерил зубы и рычал, и пленницы в испуге повернули назад.

Кое-кто из местных жительниц пришел навестить пленниц, завязалась беседа. Женский язык, в отличие от мужского, в обоих племенах был одинаковым, поэтому собеседницы без труда понимали друг друга.

— Откуда этот пес взялся, на нашу голову? — спросила жена Имфы.

— Неизвестно, — отвечала старшая из пленниц. — Когда наши мужчины отправились в набег, этот зверь оказался во главе отряда и первым кинулся на ваших воинов. Наши старейшины стали кормить его олениной, живыми кроликами и собаками-крысоловами, и прозвали его Великий Пес Победы. Но сегодня он напал на нас и принес победу вашим воинам.

— Ну так мы тоже можем покормить этого пса, — сказала жена Имфы. И женщины некоторое время обсуждали, чем накормить зверя.

Тетушка Йу принесла с сушильни целый мешок вяленой оленины, жена Имфы сдобрила мясо приправами, а затем тетушка Йу отправилась к Псу и бросила еду перед ним на землю.

— На, песик, — сказала она.

Черный Пес подошел поближе, оскалился и ворча стал грызть мясо.

— Хороший песик, — сказала тетушка Йу.

И женщины разошлись по домам. Тетушка Йу отвела пленниц к себе в хижину и дала им подстилки и одеяла.

Наутро воины-фаримы проснулись с тяжелой головой и ноющим телом. Они увидели и услышали, как их дети собрались стайкой, словно птички, и громко щебечут. Но вокруг чего они собрались, на что глядят?

То был окоченевший труп Черного Пса, а из него торчали десятки острог.

— Это женщины его убили, — сказали воины.

— Отравленным мясом и острогами, — пояснила тетушка Йу.

— Но мы не давали вам совета убивать Пса, — возмутились старейшины.

— И тем не менее мы это сделали, — объявила жена Имфы.

С тех пор хоа и фаримы совершали набеги друг на друга с сообразными перерывами, и сражались, как предписывала традиция — до первых убитых, в строго отведенном месте, и с победой возвращались домой, неся с собой павших, которые смотрели мертвыми глазами на победную пляску. И все были довольны.

В стародавние времена было в Махигуле два города-государства — Мейун и Хау, которые соперничали в торговле, науке и искусствах, а еще постоянно ссорились насчет границы, разделявшей их пастбища.

Миф об основании Мейуна гласил, что когда-то, на заре времен, богиня Тарв провела упоительную ночь с неким смертным, пастухом по имени Мей, и в награду одарила его дивной красоты плащом, синим, усеянным звездами, как ночное небо. И сказала она юноше так: если расстелет он плащ, то вся земля, которую плащ покроет, станет местом основания великого города, а сам Мей — властелином того города. Мей решил, что город получается маловат — футов пять в длину и три в ширину, но тем не менее он выбрал место на одном из лугов, принадлежащих его отцу, и расстелил дар богини на траве. И тогда плащ стал расти и разворачиваться, и разворачивался все шире и шире, пока не покрыл все земли меж двух рек, маленького Унона и Алона, который был побольше. И как только Мей обозначил границы своего города, плащ вернулся на плечи владельца. Мей был предприимчив, он основал город и правил им долго и счастливо, а после его смерти город продолжал процветать.

Что касается мифа об основании Хау, то в нем говорилось, что однажды некая дева по имени Хау уснула теплой летней ночью прямо на отцовской пашне. И с небес обратил на нее взор бог Бальт и тотчас овладел ею — все больше по привычке. Хау пришла в ярость — она никакого права первой ночи Бальту предоставлять не собиралась. Оскобленная Хау объявила Бальту, что нажалуется его супруге. Чтобы унять Хау, Бальт пообещал ей, что она родит от него сто сыновей, которым суждено будет основать великий город на том самом месте, где их мать утратила свою девственность. Хау, обнаружив, что беременна в таком масштабе, разъярилась еще пуще и отправилась прямиком к супруге Бальта — богине Тарв. Та не в силах была вернуть Хау утраченное и отобрать приобретенное волею Бальта, но кое-что изменить все-таки было в ее власти. И потому в положенный срок Хау родила не сто сыновей, а сто дочерей. Со временем все сто выросли в весьма предприимчивых девушек и основали город на ферме деда по материнской линии, и правили им долго и мудро, и после смерти их город продолжал процветать.

К несчастью, западная граница фермы, принадлежавшей отцу Хау, шла изогнутой линией, пересекая реку — ту самую реку, на которую пришелся восточный край звездного плаща Тарв.

Целое поколение жители городов, потомки Мея и Хау, обсуждали, какому из них принадлежит этот полумесяц земли, который в ширину едва достигал полумили, а потом не выдержали и обратились к первоисточнику — к богу Бальту и его супруге Тарв, дабы те разрешили их спор. Но и божественная чета не смогла прийти к согласию в этом вопросе — как, впрочем, и во всех других вопросах.

Бальт отвернулся от жителей Хау и не желал ничего слушать. Раз он некогда сказал Хау, что все ее потомки будут владеть этой землей и править этим городом, так тому и быть, а что они все уродились девочками — не его дело.

Тарв, которой была свойственна некоторая честность, тем не менее не испытывала особенно теплых чувств к множившемуся потомству ста незаконнорожденных дочерей своего супруга, а потому сказала, что она одарила Мея звездным плащом до того, как Баль обесчестил Хау, а потому по закону первенства право на эту землю принадлежит Мею, и так тому и быть.

Бальт посоветовался с некоторыми из внучек, и те напомнили, что этот клочок земли к западу от реки некогда был частью фермы их отца, и было это по меньшей мере за сотню лет до того, как Тарв одарила Мея звездным плащом. Несомненно, сказали внучки, то, что плащ чуть-чуть захватил землю отца Хау, произошло случайно, по недосмотру, который жители Хау, так уж и быть, простят потомкам Мея, если те заплатят скромную компенсацию в шестьдесят быков или десять мер золота. Одну десятую золота отольют в форме листа и принесут в качестве покрова на алтарь Великого Бальта в городе Хау. И на том конец спорам.

Тарв же ни с кем советоваться не стала. Она заявила: мол, в тот день, когда ее уста изрекли, что вся земля, которую покроет плащ, станет территорией города, она имела в виду именно это и ничего другого — не больше, но и не меньше. И если жители Мейуна возжелали украсить алтарь Звездной Тарв в своем городе золотым листом (что они уже сделали), это похвально, но никоим образом не может повлиять на ее решение, основанное на свершившемся факте и подкрепленное божественным правосудием.

И вот тогда-то оба города не выдержали и взялись за оружие, и с того самого времени Бальт и Тарв более не играли никакой роли в описываемых событиях, сколь бы бурно и упрямо ни враждовали их потомки и адепты, жители Мейуна и Хау.