Видкун уговорил его погостить у них с женой и немедленно подъехал на турбазу. Он сказал, что сохранил о нашей семье самые теплые воспоминания, и подробно расспросил брата, как я поживаю. Видкун вел себя радушно, деликатно и по-настоящему гостеприимно, рассказывал мне брат, но чувствовалось — стряслось что-то ужасное. «Никогда не бывал в доме, который казался бы таким пустым», — объяснил брат. Обильный пасхальный обед тянулся долго и безрадостно. Видкун поначалу поддерживал беседу, потом замолк. Его жена рано ушла спать, и хозяин с гостем остались за столом вдвоем.

— Мой сын, — вдруг заговорил Видкун. — Мой сын тоже отправился путешествовать за границу. Как вы. Поехал в Америку, которую я ему так расхваливал. Два года назад поехал.

Сын Видкуна прибыл в Нью-Йорк, пожил там с неделю, а потом поехал автобусом через всю страну. Ему хотелось поглядеть на окрестности и воочию убедиться, что страна большая. Он договорился с друзьями встретиться в Йеллоустоне. И вот где-то на пути в Йеллоустон он исчез.

Получив это известие, Видкун тотчас вылетел в Нью-Йорк. Полицейские показали ему протокол, позволили поговорить со свидетелем, который последним видел его сына, когда тот садился в автобус. После этого мальчика никто не видел. Три месяца разыскивал его Видкун — его или хотя бы какие-то сведения о нем, дважды проехал он тем самым автобусным рейсом туда и обратно, расспрашивая всех попутчиков. Все знакомые и близкие Фрейнов верили — будь у мальчика такая возможность, он возвратился бы домой. Они все были так печальны, сказал мой брат.

Годы и годы спустя я, помимо собственной воли, все представляла себе Видкуна, который едет тем автобусом. Стекло перед ним запыленное, и, когда огни пролетают мимо, оно выглядит то как окно, то как зеркало. В кармане у него фотография сына. Я видела, как он заставляет себя перекусывать хотя бы раз в день и как он просит каждого встречного взглянуть на фотографию. «Нет, — отвечают ему. — Нет». Такой долгий путь. Такая огромная страна. И кто только может тут жить?

Ненавижу эту историю.

Видкун, давным-давно вы сделали мне замечательный подарок, и в ответ я тоже кое-что подарю вам.

Во-первых, я не стану менять финал у этой истории. Она ваша. Никакого волшебства, никакого хитроумного спасения, никаких неожиданностей под занавес. Раз вы не в силах ничего сделать, то и мне незачем.

А во-вторых, поскольку вы подарили мне книгу, где вот таких историй не было ни единой, я обещаю, что больше не стану писать ничего подобного. С возрастом я все больше жажду счастливого финала. Никогда, никогда больше не буду я писать о ребенке, который исчезает бесследно. У всех моих дудочников будут негромкие голоса и мягкие манеры. И не будет таких потеряшек, которых Крысиный Король не мог бы отыскать и привести домой.

Эрик — ночь, а Бату — день. Девушка по имени Чарли — луна. Каждый вечер она ехала мимо круглосуточного магазинчика «Ночь — Напролет» в своей вытянутой, громыхающей, зеленой старушке «шевроле», и рядом с ней сидела какая-нибудь собака, которая выглядывала из окна машины. Каждый раз это были разные собаки, но морды у них одинаково светились блаженством. Все они были обречены, но не знали об этом.

Круглосуточный магазинчик «Ночь-Напролет» был чем-то похож на космический корабль «Старший Энтерпрайз» из сериала «Звездный Путь» или на «Кон-Тики»[25] — такой же самостоятельный организм, полностью обеспеченный всем необходимым. Бату не уставал это повторять. Они больше не торговали по старинке. Они словно отправились в путешествие, чтобы сделать открытие, во время которого им нельзя оставлять магазинчик, даже ради прачечной. Бату стирал свои пижамы и еще кое-какую форму в раковине, в подсобке. Он даже для Эрика стирал одежду. Вот таким другом был Бату.

Всю свою смену Эрик ждал, когда проедет машина с Чарли. Сначала она направлялась в сторону приюта, а потом, заступив уже на свою смену, брала в машину собак и ездила мимо магазина туда и обратно, два или три раза за ночь, свет фар ее автомобиля выхватывал глубокую Расщелину Озабл, яркой вспышкой ударяя по витринам «Ночи-Напролет». Каждый раз сердце Эрика подпрыгивало при звуке проезжающей машины.

Порой в магазин заходили зомби, и он всегда был с ними любезен, тщетно пытаясь понять, что им нужно, а иногда заходили настоящие люди и брали конфеты, сигареты или пиво. Зомби никогда не показывались, когда появлялись настоящие люди, а Чарли никогда не заходила, когда у них бывали зомби.

Чарли напоминала героиню греческой трагедии — Электру или Кассандру. У нее всегда был такой вид, будто она только что подожгла свой любимый город. Эрик думал о ней так еще раньше — до того, как узнал о собаках.

Иногда, если у нее в «шевроле» не было собак, Чарли заходила в магазинчик «Ночь-Напролет», чтобы взять бутылку «Маунтин Дью», а потом она и Бату обычно садились на обочину. Бату учил ее турецкому языку. Иногда Эрик тоже выходил наружу, чтобы выкурить сигарету. Вообще-то он не курил, но ему обязательно нужно было посмотреть на Чарли, увидеть, как лунный свет тянется к ней, будто рукой. Порой она оглядывалась на него. Из Расщелины Озабл поднимался ветер, он задувал на автомобильную стоянку при магазинчике, трепал штанины пижамы на Бату, уносил сигаретный дым, выпущенный Эриком. Челка у Чарли взлетала наверх, открывая лоб, после чего девушка приглаживала ее пальцами.

По словам Бату, он вовсе не заигрывал с Чарли. У него и в мыслях не было ничего такого. Он интересовался ею потому, что она интересовала Эрика. Бату нужно было знать все о Чарли, так как он хотел понять, насколько она подходит Эрику и магазину «Ночь-Напролет». Уж очень велика ставка.

Зачем Бату так много пижам? Вот что хотел понять Эрик. И в то же время ему не хотелось показаться чрезмерно любопытным. В «Ночи-Напролет» не так уж много места. Если Вату захочется, чтобы Эрик узнал о пижамах, когда-нибудь он сам об этом расскажет. Это ведь так просто.

Не так давно Бату обнаружил, что ему достаточно спать не более двух-трех часов, что в каких-то случаях было хорошо, но в каких-то — совсем нет. Эрик подозревал, что он смог бы придумать, как поговорить с Чарли, если бы Бату укрылся где-нибудь в кладовке и сладко спал, видя собственные сны, а не плел интриги, заигрывая с ней от имени Эрика так, что Эрик даже слова не мог вставить.

Эрик даже отрепетировал начало разговора. Чарли спросила бы: «А где Бату?», и Эрик ответил бы: «Спит». Или даже: «Спит в кладовке».

История Чарли: она работала в ночную смену в приюте для животных. Каждый вечер, приходя на работу, Чарли проверяла список, чтобы узнать, для каких собак настал черед. Она брала этих собак — тех из них, кто был более или менее здоров и покладист, — и катала по городу в последний раз. После этого она привозила их обратно и усыпляла. Делала им укол. Она сидела на полу и гладила их до тех пор, пока они не переставали дышать.