Миновало еще несколько поколений, а раздор кипел, как похлебка на медленном огне. Время от времени жители Хау устраивали вооруженные вылазки на противоположный берег реки, который полагали своей землей. Спорная территория занимала примерно половину длины реки, а река называлась Алон и достигала тридцати ярдов в ширину, сужаясь там, где берега поднимались до пяти футов в высоту. На северной оконечности спорной территории были хорошие запруды, где водилась форель.
Вылазки жителей Хау неизменно встречали яростный отпор со стороны мейунцев. Каждый раз, когда хаунцам удавалось отвоевать себе кусок земли на западном берегу Алона, они возводили на захваченной территории полукруглую стену, начинавшуюся прямо от воды. В таких случаях мейунцы собирали дружину, шли штурмом на укрепления врага и оттесняли хаунцев обратно на противоположный берег, рушили возведенную ими стену и строили свою — на восточном берегу реки, простиравшуюся в глубь суши на полмили.
Однако пастухи-хаунцы привыкли пригонять стада на водопой именно в этом самом месте. А потому они тотчас принимались рушить стену, выстроенную мейунцами. Мейунские воины начинали палить по ним, подстреливая то пастуха, то корову. И тогда вновь вскипала ярость хаунцев, и новый вооруженный отряд выходил за крепостные стены Хау, шел в атаку и отвоевывал у мейунцев часть западного берега реки Алон. Тут вмешивались миротворцы. Совет Отцов города Мейуна собирался на совещание, и Совет Матерей города Хау тоже собирался на совещание, и общими силами они издавали указ, повелевавший воинам прекратить стычки, и посылали парламентеров и дипломатов туда-сюда через реку Алон, и пытались прийти к какому-нибудь решению, и терпели неудачу. Иной раз, впрочем, им удавалось приостановить военные действия, но вскоре находился какой-нибудь хаунский пастух, что перегонял свое стадо на чужой берег, на богатые пастбища, где всегда пас свой скот, а мейунские пастухи ловили его, преграждали ему путь и отводили его стадо в свои загоны, а оскорбленный хаунский пастух со всех ног мчался домой, призывая гнев Бальта на головы дерзновенных воров и обещая вернуть свой скот. Или разгорался спор между двумя рыболовами, удившими форель в тихих заводях Алона повыше брода для скота, — рыболовы начинали перекрикиваться через реку и каждый утверждал, что это его, именно его (мейунская или хаунская) река, и оба спешили по домам, призывая к борьбе с гнусными браконьерами. И все начиналось с самого начала.
Жертв в этих стычках было не так уж много, но все же именно им оба города были обязаны определенным процентом смертности среди молодых мужчин. Наконец Совет Матерей города Хау порешил, что эту кровоточащую рану следует залечить раз и навсегда, и без кровопролития. Как это часто бывает, на решение их натолкнуло научное открытие. В те времена на медных рудниках Хау была изобретена мощная взрывчатка, и Матери придумали, как с ее помощью остановить войну.
Они призвали к себе большой отряд рудокопов. Сутки копали и взрывали рудокопы под бдительной охраной лучников и стражников, и через сутки течение реки Алон изменилось на те самые спорные полторы мили. С помощью взрывчатки рудокопы устроили плотину и вырыли канал, по которому теперь текла вода — дугой вдоль границы, которая их устраивала, на полторы мили к западу от прежнего русла. Новое русло Алона шло по линии развалин — тех самых стен, которые хаунцы когда-то выстроили, а мейунцы разрушили.
После этого хаунцы послали на другой берег, через луга, своих глашатаев, и те пришли в Мейун и весьма вежливо и церемонно объявили его жителям, что с сего дня меж двумя городами вновь воцарился мир, поскольку граница, на которую мейунцы всегда претендовали, а именно восточный берег реки Алон, отныне будет вполне приемлема для жителей Хау, покуда хаунским пастухам позволено будет приводить стада на водопой в привычные для них места на восточном берегу.
Большая часть Мейунского совета жаждала согласиться с этим решением. Они осознали, что хитроумные женщины Хау отобрали у них законную территорию; но, в конце концов, речь шла всего лишь о клочке прибрежных пастбищ не больше двух миль в длину и меньше полумили в ширину, да и права мейунских рыболовов удить в западных заводях никто более не оспаривал. И они уже были почти готовы официально объявить о согласии, но тут воспротивилось упорное меньшинство совета, которое наотрез отказывалось поддаваться на такой гнусный обман. Генерал-кормилец произнес пламенную речь, в которой с нажимом напомнил совету, что каждая пядь этой земли обагрена кровью героических сынов Мея и осенена священным звездным плащом богини Тарв. После такой речи проголосовать за согласие не удалось.
Правда, мейунцы не успели пока изобрести такую мощную взрывчатку, как в Хау, но ведь вернуть реку в прежнее русло всегда гораздо легче, чем пустить ее по руслу искусственному. Толпа энтузиастов-горожан под охраной лучников и стражников перекопала берега Алона и за ночь вернула им прежние очертания.
Никакого сопротивления эти действия не встретили, и обошлось без кровопролития, поскольку Совет города Хау, провозгласив мир, запретил своим стражникам нападать на строителей-мейунцев. Генерал-кормилец, стоя на восточном берегу Алона и не встретив отпора, почуял, что в воздухе пахнет победой, и возгласил: «Вперед, соратники! Сокрушим гнусное хаунское отродье раз и навсегда!» И тогда, по словам летописца, мейунские солдаты и стражники хором издали боевой клич и ринулись по лугам к городу Хау, а за ними толпа горожан, которые явились на берег, чтобы помочь вернуть Алон в прежнее русло.
Они вихрем преодолели эти полмили и ворвались в город, но городская стража была готова к вторжению — как и мирное население, которое сражалось с непрошеными гостями яростнее тигров, защищая свои дома. Кровавая схватка длилась час, генерал-кормилец был убит наповал — ему размозжило голову тяжеленной маслобойкой, которую швырнула из окна какая-то разъяренная домохозяйка, — и мейунское войско в беспорядке отступило к Алону. Там мейунцы сомкнули ряды и до ночи защищали берег реки, но потом хаунцы оттеснили их за Алон и тем пришлось искать спасения в стенах Мейуна. Стражники и мирные жители Хау не предпринимали попыток штурмовать Мейун, но двинулись в обратный путь, опять заложили взрывчатку и копали всю ночь, чтобы вновь пустить реку по избранному ими руслу.
Поскольку технологии уничтожения — это поистине моровое поветрие, заразнее любой чумы, то неудивительно, что вскоре мейунцы тоже научились изготавливать взрывчатку не хуже вражеской. Удивительно лишь то, что ни одна из враждующих сторон так и не стала использовать взрывчатку в качестве оружия. Едва заполучив взрывчатку, мейунцы собрали войско и под предводительством человека в только что изобретенном чине генерал-сапера отправились к плотине, взорвали ее и вернули реку в правильное — разумеется, с их точки зрения — русло. Река потекла прежним путем, а войско во главе с генерал-сапером победоносно вернулось в Мейун.
И тогда из-за стен города Хау вышел отряд, возглавляемый Верховным Инженером, назначенным по указу рассерженного Совета Матерей, и эта высокоученая команда провела весьма хитроумную работу на берегу Алона, в которой было задействовано немало взрычатки и лопат, и они перегородили старое русло и углубили новое, так что Алон радостно зажурчал по новому пути.
Таким образом, оба враждующих города-государства выражали взаимные территориальные претензии по большей части взрывами, и в ходе этого бурного выяснения отношений погибло немало солдат и мирных граждан и еще больше коров. Как известно, любые технологии имеют свойство со временем совершенствоваться, и потому обе стороны постепенно разработали еще более мощную взрывчатку, которую, однако, никогда не использовали в шахтах, дабы избежать кровопролития; нет, эта взрывчатка служила только одной цели, великой и справедливой (мейунской или хаунской): вернуть реку Алон в подобающее русло.
Едва ли не на протяжении столетия два города-государства тратили все свои силы и средства на достижение этой грандиозной цели.
