Луны на небе не оказалось, но снег светился собственной белизной. Темный силуэт Бату нес перед собой лопату, наполненную снегом, напоминающую огромную ложку, полную разлетающегося света, продолжавшего сыпаться вокруг. Шел снег, и дым от сигареты Эрика поднимался все выше и выше.

Он пересек дорогу и подошел к Бату, который стоял, вглядываясь вниз, в Расщелину Озабл. Внизу было темно, но не темнее той черноты, к которой весь остальной мир, включая Эрика, уже привык. Снег падал в Расщелину точно так же, как падает во всем остальном мире. Но все же ветер, поднимающийся снизу, беспокоил Эрика.

— Как ты думаешь, что там внизу? — спросил Бату.

— Страна зомби, — ответил Эрик. Он почти ощутил вкус этого слова. — Зомбурбия. У них там внизу есть все. Даже полагают, у них где-то есть кинотеатр для автомобилистов, где показывают старые черно-белые фильмы ужасов, всю ночь до утра. Зомбийские церкви, где проводятся собрания «Анонимных Алкоголиков» для зомби, в цокольном этаже, вечером по четвергам.

— Да ну? — откликнулся Бату. — И зомби-бары тоже есть? А где они проходят свою зомби-службу?

Эрик сказал:

— Мой приятель Дэйв как-то раз спустился туда вниз на спор — мы тогда еще учились в средней школе. Он еще потом рассказывал нам разные истории. Говорил, что собирается поступать в Зомби-университет и получать там полноценную стипендию, с учетом того, что живые люди там, внизу, — меньшинство. Правда, вместо этого он уехал в Аризону.

— А ты спускался? — спросил Бату, показывая пустой лопатой в сторону узкой, ненадежной тропинки, уходящей в Расщелину.

— Я никогда не ходил в колледж. Никогда не был в Канаде, — сказал Эрик. — Даже затем, чтоб пивка попить, когда учился в средней школе.

Всю ночь из Расщелины приходили зомби, держа пригоршни снега. Они несли снег через дорогу на автомобильную стоянку и оставляли его там. Бату, как обычно, был в своем офисе, отправлял факсы, и Эрик был этому рад, поскольку Бату не видел, на что способны зомби.

Зомби заходили в магазин, оставляя после себя мокрые следы соли и талого снега. Эрик терпеть не мог вытирать пол после зомби.

Он сел на прилавок лицом к дороге, надеясь, что скоро проедет Чарли. Пару недель назад Чарли укусила мужика, который привез свою собаку в приют для животных, чтобы ее усыпить.

Мужчина притащил к ним собаку потому, что та его укусила. Так он заявил, но Чарли сказала, что если бы они видели этого мужика и его собаку, то сразу же поняли бы, что у собаки была на то веская причина.

Мясистое предплечье мужика кольцами обвивала татуировка в виде русалки, и сам вид этой русалки был противным: чешуйчатая тушка, затянутая в корсет, маленькие черные глазки, кислая клыкастая улыбка. Чарли сказала, что русалка так и напрашивалась, чтобы эту руку укусили, так она и поступила. А когда она это сделала, собака просто рехнулась. Мужик, пытаясь отодрать Чарли от руки, выронил поводок. И собака, не разобравшись — а может, скорее разобравшись, но не до конца, — вцепилась в ногу Чарли, вонзив зубы в икру.

Им обоим — Чарли и хозяину собаки — понадобилось накладывать швы. Но именно собака была обречена. И ничего не изменилось.

Начальник хотел было уволить Чарли из приюта, собственно, он ее уже уволил, но не сразу, а в ближайшем будущем. Просто пока не нашлось никого, кто сменил бы ее, и поэтому она осталась работать там еще на несколько дней, под другим именем. Все, кто работал в приюте, понимали, почему ей пришлось укусить мужика.

Чарли сказала, что собирается проехать через всю Канаду. Может, не останавливаясь, до самой Аляски. Поехать и посмотреть, как медведи роются в отбросах.

— Перед тем как впасть в спячку, — рассказывала она Бату и Эрику, — медведица ест особую пищу. Орехи и специальные листья. Она спит всю зиму, так ни разу и не помывшись. И вот она просыпается весной — и у нее страшный запор, и первым делом ей надо освободиться от распирающего ее дерьма. Тогда она идет и кидается в реку. И там из нее все выходит, почти все. Когда она вылезает из реки, шерсть ее покрыта льдом. Она неистовствует, обезумев от ярости, и при этом неуязвима, будто на ней — доспехи. Это ли не здорово? Такая медведица может позволить себе укусить все, что пожелает.

Снег все падал. Иногда он прекращался. Проехала Чарли. Эрику приснились плохие сны. Бату не ложился спать. Когда заходили зомби, он шел следом за ними по магазину и делал записи. Зомби все было до лампочки. Похоже, они ни о чем не думали.

На Бату была голубая пижама, которая нравилась Эрику больше всех. На ней вздымаются бело-голубые волны в стиле Хокусая, и на самом гребне волн болтаются лодки с совами — очень серьезными и умными. Если подойти поближе, видно, что совы крыльями сжимают газеты, а если еще приблизиться — можно прочитать дату и заголовок:

Бату много времени потратил на то, чтобы заново разложить сласти, на этот раз разделив их на жевательные конфеты и леденцы. Неделю назад он расположил их таким образом, что по первым буквам названий сластей, если читать слева направо, а потом вниз, можно было прочитать первое предложение из романа «Убить Пересмешника», а потом еще и строчку из турецкой поэзии. Что-то о луне.

Зомби вошли и вышли, и Бату убрал свою тетрадь. Он сказал:

— Я пошел бы еще дальше и поставил здесь вяленое мясо из Сладких Папиков. Чем тебе не сласть. И к тому же долго жуется. Так долго, что замучишься жевать. Жевательная Мясная Резинка.

— Пенный Мясной Напиток, — непроизвольно подхватил Эрик. Они всегда придумывали продукты, которые никому никогда не пришло бы в голову купить и которые никто никогда не стал бы продавать.

— Податливая Свинина. Подумаешь о ней — она уже во рту, вот это свинина! Помнишь эту рекламу? Она может жить у нас, — сказал Бату. Это были все те же старые речи, но с каждым разом он произносил их чуть более настойчиво. — «Ночи-Напролет» нужны женщины, тем более такие женщины, как Чарли. Она в тебя влюблена, а я ничуть не возражаю.

— А как же ты? — спросил Эрик.

— А как же я? — переспросил Бату. — У нас с Чарли есть турецкий язык. Мне этого хватает. Да разве мне что-нибудь нужно? Мне даже сон уже не нужен!

— О чем ты говоришь? — сказал Эрик. Он терпеть не мог, когда Бату говорил о Чарли, если не считать того, что ему нравилось слышать ее имя.

Бату сказал:

— «Ночь-Напролет» — чудесное место, чтобы создать семью. Здесь есть все, что необходимо. Подгузники, «венские сосиски», «волшебные» маркеры с запахом винограда, «Лунные пироги» — дети любят «Лунные пироги» — и однажды, когда они подрастут, мы научим их вести учет.

— Это — противозаконно, — буркнул Эрик, — Это Марсу нужны женщины. А не «Ночи-Напролет». И у нас закончились «Лунные пироги». — Он повернулся спиной к Бату.

Некоторые пижамы Бату нервируют Эрика. Он в жизни их не наденет, хоть Бату и сказал, что он может носить любую приглянувшуюся ему пижаму.

Например, на одних пижамных брюках океанский лайнер идет между айсбергов. Какой-то мужчина с огромными ножницами гонится за женщинами, а их длинные волосы развеваются за ними, подобно красным и желтым флагам, — так быстро они бегут. И здесь же — паутины с домами. На вышитой пижамной куртке запечатлена свадьба бородатой женщины и акробата, который взгромоздился на шелковый шнур, натянутый над проходом в церкви. Цветы несет лилипутка. В бороду невесты кто-то вплел розы и ландыши. У священника нет рук. Он стоит у алтаря словно аист, рукава его ризы скреплены сзади и подняты вверх, напоминая расправленные черные крылья, Библию он держит пальцами левой ноги.

На пижамных брюках вышита брачная ночь.

Некоторые из пижам однотонные, но только с лицевой стороны. Эрик как-то раз сунул было ногу в одни штаны, прежде чем заметил, что на них с изнанки.