Андрей подвигался, высвечивая вдоль и поперек помещение вакуум–створа — изрядно помятое металлопокрытие палубы, обшарпанные стены, трубопроводы пневмокоммуникаций, телескопические штанги двух манипуляторов захвата, округлый корпус драккара с высокой кормой. Ступоходы драккара сложены на паучий манер — коленными шарнирами кверху. Нет, что за чушь в самом деле — пинок в спину и отблеск!.. Странный отблеск — словно бы перед носом шевельнули зеркальную дверь с зелеными катофотами.

Он выключил фары и наклонился немного вперед, копируя прежнюю позу ради эксперимента. Подождал. В темноте догорал остывающий шов на штанге захвата. Эксперимент не удался: темнота и спокойствие. Ни ударов в спину, ни отблесков… “Ну хорошо, — подумал Андрей, — отблеск мне просто привиделся. Обмануться глазами — куда ни шло. Но обмануться спиной!..”

— Как дела, шкип? — спросил шлемофон голосом Аганна.

Андрей, продолжая осмысливать ситуацию, ответил:

— Порядок. Великолепный вид на созвездие Девы. Попутно провел визуальное наблюдение Спики.

— Случилось что–нибудь? — настаивал Меф.

— В темноте всегда опасаешься, как бы чего не случилось.

— Светильники пробовал?

— Ты мог бы припомнить, когда они светили у тебя в последний раз?

Шлемофон промолчал. Андрей представил себе, как Аганн стоит там, у пульта, вытирает ароматической салфеткой свои веснушчатые руки — все сплошь в синяках, царапинах, ссадинах.

— Давай воспользуемся фарами “Казаранга”, — предложил Меф. — Все равно мне надо выводить его перед тобой на рысистые испытания.

Андрей осветил “Казаранга”. Н-да… Конек–горбунок. С грацией машины Уатта. Или паровоза Черепанова. Шевельнулось слабое подозрение… Он осмотрел носовую часть лыжеобразно загнутого кверху днища, круглые копыта ступоходов с щетиной геккорингов и втянутыми в пазы крючьями когтей, глянцево–серый пузырь керамлитового блистера кабины. Задержал взгляд на отверстии клюза с торчащим из него кончиком щупальца, втянутого в корпус гибкого манипулятора.

— Меф, кроме обогрева, на борту катера что–нибудь включено?

— Нет. Катер на полуконсервации. Давай подведем к нему шланги заправки и кабель дистанционного контроля. Кстати, проверишь, как действуют вакуум–гифы^*.

— Действуют оперативно. Кабель агрегата сварки был у меня все время внатяжку: стоило выпустить пистолет из рук — только я его и видел.

— Соскочила пружина фиксатора… А что ты подваривал?

— Упор на штанге захвата. Полуцилиндр держался там на одном честном слове.

— Спасибо, — тихо произнес Аганн.

— Номера шлангов и кабеля для драккара?

— С восьмого по десятый.

— Понял. Буду на приеме.

Андрей поковылял в обход “Казаранга”. Настороженно, с оглядкой. Странное ощущение, будто пинок в спину должен вот–вот повториться, не покидало его, хотя было ясно: катер здесь ни при чем. Устаревшие флаинг–машины такого типа были знакомы ему еще со времени курсантской летной практики, и теперь, иногда натыкаясь на них, он ничего, кроме жалости, к ним не испытывал. Подозревать “Казаранга” в способности к самопроизвольным действиям не было оснований. Абсурд. Это все равно что опасаться пинка от кухонного холодильника. Впрочем, здешние холодильники тоже не без греха…

Лучи фар осветили участок стены, сплошь утыканный короткими хоботами вакуум–гифов. На одном из хоботов висел утерянный сварочный пистолет. Андрей нашел гифы под нужными номерами и потянул на себя концы шлангов и кабеля, для удобства собрав их в пучок. Экономным усилием отрывая геккоринги от металлонастила, раскачиваясь и мысленно поругивая невесомость, с крутым наклоном тела вперед поволок эту связку к драккару. Как волжский бурлак на поразительной картине Ильи Ефимовича Репина.

— Готово, кэп! — сообщил он Мефу и для порядка подергал крепежные муфты разъемов. — Твой “Казаранг” на привязи. Я отойду, пожалуй, немного в сторонку, а ты заставь эту музейную редкость выпрямить ноги.

— Понял, шкип. После заправки дашь звуковой пароль для контакта. Командовать катером будешь сам.

Андрей отковылял к внешнему краю палубы на выходе из вакуум–створа. Край обрывался в звездно–черную пустоту. На нем сохранились две секции поручней релинга^* (было же время: в вакуум–створах делали поручни!). Сохранилась и надпись по краю медной наклепкой: АНАРДА. Танкер класса “дальний-АН”, последний из танкеров–ветеранов знаменитой юпитерианской флотилии… Решение снять его с транспланетных линий опоздало лет этак на десять.

Глядя на звезды, Андрей внезапно нашел объяснение удару в спину: газовый метеорит! Простота объяснения неприятно его поразила. Медленно соображаем, шкип, все данные для догадки были, что называется, под рукой. А главное, была “под рукой” прямоугольная пасть вакуум–створа, открытая в ледяную тьму. Комочки смерзшегося газа с замысловатыми траекториями скоростных миграций не редкость в лунных системах Дальнего Внеземелья.

Внизу (если смотреть с края палубы) звездно–черная пропасть резко переходила в угольно–черную, совершенно беззвездную бездну. Провал в распахнутом мире звезд, овеществленный образ самой Бесконечности… С трудом осознаешь, что дело обстоит как раз наоборот: перед глазами всего лишь большая заслонка — ночное полушарие ледяного Япета (вдобавок погруженное в конус тени Сатурна). Недаром философски настроенный персонаж “Махабхараты” Ману сказал: “Запредельное, То, Самосущее образа не принимает”. А жаль. Иллюзия овеществленного образа Бесконечности — одна из самых редчайших и впечатляющих.

Взмах ногой между стойками поручней — из палубного клюза^* выскользнул, развернувшись, словно змея, страховочный фал. Андрей поймал концевой карабин, выключил фары и, защелкнув карабин на поясном кольце, плавным толчком катапультировал себя из вакуум–створа наружу; непроизвольно втянул голову в плечи, ошарашенный многоголосным треском в шлемофоне.

Глаза слепил зеленый бортовой огонь, облицовка борта едва угадывалась во мраке, а шлемофон разливался пронзительно–певучим стрекотом: объединенный хор по меньшей мере миллиардной армии цикад. Он попытался вообразить, откуда здесь, на задворках Сатурн–системы, может распространяться в эфире такое мощное радиострекотание. Пожал плечами, насколько это позволил сделать скафандр. Многоголосый стрекот был скорее забавен, чем неприятен.

Зеленый бортовой огонь и входная щель вакуум–створа сместились кверху, и он понял, что остаточное ускорение, сообщенное телу рывком фала, потихоньку заносит его под брюхо танкера. Он посмотрел на Япет. Пустынный и практически еще не тронутый людьми спутник Сатурна укрыт плотным мраком — ни огонька. Но постепенно обострившееся зрение начинает вылавливать в недрах тьмы красноватые пятна. Это, конечно, иллюзия. Начинает казаться, будто пятна вспухают лохматыми клубами, темнота становится слоистой и распадается на смутно видимые, непонятные глазу отдельности…

Он почувствовал, как его прижимает бедром к борту танкера, и локтем подстраховал себя от удара. На шершавой, покрытой защитным слоем поверхности рука нащупала кромку паза, и ему стало ясно, что он налетел на крышку лацпорта сливного тамбура. Дальше по борту, вплоть до хвостовых трегеров^*, обозначенных лиловыми огоньками габарит–сигналов, должны быть еще два десятка лацпортов. “Анарда”, даром что неказиста на вид, несла в своем чреве сорок танков и два балкер–трюма. Андрей усмехнулся, припомнив, как был изумлен, когда обнаружил, что оба трюма буквально завалены гранулированной пластмассой.

Тем временем завершился цикл затмения ночной стороны Сатурна Япетом — из–за края планетоида медленно выплывал узкий пурпурный серп гигантской планеты, перечеркнутый лезвием Кольца. В срединной части серпа пылал самоцвет — кроваво–красный рубин сказочного достоинства. Это сквозь самый верхний слой атмосферы Сатурна уже пробивались лучи маленького, по–неземному злого Солнца.

— Вышла из мрака младая… с перстами пурпурными Эос!.. — пробормотал Андрей, вспоминая полузабытые строки.