Тут они поняли, что такое настоящее тепло. И настоящее излучение. Солнце приобрело угрожающе гигантские размеры, словно титаническая печь, языки пламени из которой вытягивались на четверть миллиона миль. Начали действовать термоэлементы, и температура несколько понизилась. Затем снова включились маршевые двигатели, начав торможение, медленно и постепенно выводя корабль на орбиту вокруг гигантской печи.

Час за часом двигатели гудели, ревели и грохотали. Становилось все жарче, хотя термоэлементы трудились вовсю. Радиосвязь с Землей прекратилась на второй день с начала торможения — потоки солнечной радиации полностью блокировали ее. Маккей и Бернс знали, что еще способны вести передачи, но больше ничего не могли принимать. Сигналы «Прометея» должны были получать станции на Луне, где всепроникающая статика Солнца была уже бессильна, чтобы заглушить их.

— Нам нужно побыстрее выходить на орбиту, Джон! — Маккей лежал на своей койке, усталый и ослабевший. — Я старый человек и боюсь, что долго не выдержу.

— Тогда нам придется тормозить резче, — озабоченно ответил Бернс. — А в этом случае, возможно, не удастся выйти на расчетную идеальную круговую орбиту.

Великий Старик грустно улыбнулся:

— Если мы не поспешим, Джон, никакая орбита уже не будет иметь для меня значения.

Маршевые двигатели взревели громче, перегрузка слегка увеличилась, но торможение стало более энергичным. Однако прошло еще целых три дня, прежде чем они смогли выйти на эксцентрическую орбиту и вспомогательными двигателями погасить вибрацию корабля, который вздумал было повернуться к Солнцу черной стороной.

Доктор Маккей почувствовал немалое облегчение.

Однако минуло еще три недели, прежде чем они закончили корректировку орбиты. Пришлось трудиться день за днем, определяя эфемериды и время от времени давая кораблю легкий импульс.

Наконец «Прометей» вышел на круговую орбиту радиусом в три целых и семьдесят три сотых миллиона миль.

Маккей и Берне взялись за исследовательские работы.

Им приходилось несладко. Обращенный к Солнцу борт корабля был постоянно раскален докрасна. А внутри «Прометей» казался горячей печью — термоэлементы оказались не способны справиться с теплом.

— Ах, Джон, — пожаловался через неделю Великий Старик. — Все-таки в некоторых отношениях на Земле было лучше. Там можно было получить хотя бы сигналы точного времени. А здесь даже пространство искажено.

Могучая масса и энергия Солнца деформировали пространство таким образом, что спектральные линии стали иными. Иными стали и приборы корабля — титанические электромагнитные поля искажали их показания. Однако работа продолжалась, ведь даже в таких условиях могучий ум Маккея был способен обнаружить определенные закономерности.

К счастью, термоэлементы не только отводили тепло, но и производили энергию, позволявшую поддерживать жизнедеятельность корабля, восстанавливать кислородные запасы и накапливать водород в одном из пустых топливных баков.

Маккей и Бернс продолжали вести наблюдения и расчеты. Через шесть месяцев им стало казаться, что в их жизни никогда не было ничего иного, кроме нестерпимо ослепительного света, стоило задействовать оптические приборы, да смертоносного излучения, стоило выйти за пределы защищенных стен лаборатории и жилых помещений без скафандра. Увы, большая часть корабля была столь же проницаема для жесткого солнечного излучения, как и космическое пространство.

Однако постепенно они притерпелись, привыкли к необходимости посылать ежедневные отчеты с отрицательным результатом и к невозможности услышать ответный сигнал с Земли.

А потом обнаружился и третий вариант развития событий. Скорость их постепенно падала. Фактически они двигались по спирали, приближаясь к Солнцу. Примерно через семьдесят пять лет им предстояло оказаться в пределах досягаемости его протуберанцев. Это грозило гибелью кораблю, однако для людей третий вариант оставался чисто теоретическим — задолго до этого должна была опуститься одна из чаш на весах судьбы: или атомная энергия, или неизбежная смерть.

Близость Солнца давала себя знать и в другом. Серые глаза Маккея сделались бледно-голубыми и налились кровью; его кожа сначала стала темно-коричневой от проникавшего ультрафиолета, затем покрылась синими пятнами. Кожа Бернса тоже изменилась, но глаза его выдерживали лучше, поскольку он был моложе. Тем не менее Маккей даже не сомневался в том, что достигнет своей цели. Он смотрел в горячее сердце Солнечной системы, изучал форму протуберанцев и наблюдал за титаническими отливами и приливами раскаленной добела плазмы.

Ушел в историю год 2050-й, а за ним быстро последовали годы 2051-й и 2052-й.

Исследователи ничего не знали о событиях, происходящих на Земле и на планетах, для них существовал только «Прометей» да чудовищное солнечное пламя.

Наконец, в феврале 2053 года, они оказались на пороге великого открытия.

— Джон, — сказал однажды Маккей тихим голосом, — я думаю, разгадка тайны близка. Думаю, мы можем добиться своей цели, Джон!

Бернс вгляделся в четкие спектральные линии на графике, лежавшем перед Маккеем, перелистал страницы дневника, полные расчетов, измерений и данных.

— Не вижу ничего особо нового, доктор. Не очередной ли это ложный след?

— Надеюсь, нет, Джон. Видите эту тонкую линию? Узнаете ее?

— Нет, — медленно ответил Бернс. — Нет, не думаю. Она находится слишком высоко для линии сорок семь восемьдесят один. Не знаю, что здесь может быть…

— Здесь ничего не может быть, — тихо сказал Маккей. — Абсолютно ничего. Это запрещенная линия. Для натрия эта линия невозможна, Джон. Это трансформация, которая просто не может иметь места. Но она произошла, и я намерен выяснить, каким образом. Если я смогу повторить подобное…

— Но это мало что даст, доктор. Даже если вы сможете воспроизвести это изменение, создать эту линию, вы будете столь же далеки от разгадки, как и от Сириуса. Или, если уж на то пошло, хотя бы от Земли.

— Однако я смогу узнать нечто новое, Джон. Вы забываете… Ведь когда я буду знать об атоме все, я буду знать и то, что нам требуется. Если я буду знать обо всех существующих изменениях и об их причинах, я смогу воссоздать их сам. Ах, если б только можно было заглянуть в сердце Солнца всего лишь на несколько миль глубже!..

— Это невозможно, доктор! — Бернс вздохнул. — Свет, этот ужасный свет! Даже на солнечные пятна больно смотреть…

Маккей упрямо качнул головой:

— Зато возможно провести расчеты и сделать больше фотографий большего числа таких линий. И возможно проверить, каковы были показания приборов, когда мы получили эту.

Показаний оказалось более чем достаточно. Маккей и Бернс воспроизвели обнаруженную линию, а затем получили еще несколько невозможных линий.

Это был ключ к разгадке. Все оказалось не столь сложно. Они взялись за проектирование соответствующей установки и закончили работу в сентябре, три года и один месяц спустя после того, как отправились в полет.

Четыре месяца они собирали установку и провели испытания зимой, в январе. (Хотя какая, к черту, зима там, рядом с Солнцем!)

Между тем зрение Маккея быстро ухудшалось. Впрочем, это уже не могло волновать Великого Старика: его работа подошла к концу. Как потому, что он был не в состоянии продолжать ее, так и потому, что продолжение не требовалось — 14 января 2054 года энергия атома стала подвластна человеку! Великая Тайна, которой Маккей отдал более полувека, перестала существовать.

Однако глаза старика уже не смогли увидеть результат столь долгих трудов.

— Включаю, Джон!

Раздался щелчок.

Маккей услышал отчетливое гудение. А потом донесся рев — новая машина восторженно приветствовала свое рождение и своего родителя.

Тонкие губы старика раздвинулись в довольной улыбке, а негнущиеся пальцы любовно погладили теплый металл и гладкое стекло.