Мистер Форбиден вернулся ко мне одновременно с лакеем, несшим поднос с чаем. Одно его чёрное одеяние сменилоcь другим. Странная любовь к краскам ночи и траура…

   - И плед, будь добр, Уильям. Мисс Лочестер продрогла, как вижу.

   - Не надо.

   Как бы ни были холодны стены Хепберн-парка, я понимала, что дрожу не от холода.

   - Как пожелаете. – Усевшись в кресло напротив, мистер Форбиден наблюдал, как я помешиваю сахар в фарфоровой чашке; насколько я могла судить, это был очень хороший фарфор. – Итак, мисс Лочестер… полагаю, лорд Томас всё же чем-то вас обидел? Как обманчива внешность, однако.

   - С чего вы взяли? – вновь обретя дар речи, спросила я.

   - Как я догадался? – безжалостно поправил мой собеседник. – Не заметить, как он на вас смотрит, мог лишь полный слепец, а я таковым не являюсь. Учитывая, что в поле вы выкрикивали проклятия в адрес некоего человека, который сделал вам предложение, свести концы с концами нетрудно.

   Я молча поднесла чашку к губам.

   - Чем же вас не устраивает лорд Томас Чейнз, мисс Лочестер?

   Я молча сделала глоток.

   - Мисс Лочестер, вы можете промолчать, и ваша душевная рана затянется сама собой. Но если дать ей затянуться, не приняв противовоспалительных мер, возникнет безобразный и болезненный нарыв, который со временем вскроется. И, поверьте, время это будет самым неподходящим.

   Я молча звякнула чашкой о блюдечко.

   - Том – достойнейший юноша из всех, что я знаю, – слова сорвались с губ, казалось, против воли. – Он красив, он умён, он добр, благороден и учтив…

   - Но. Далее определённо должно следовать какое-то «но».

   Я опустила взгляд, рассматривая искусно вытканные цветы на пёстром ковре.

   - Мы дружны с ним с детства, – говорить было легко: точно разговариваешь с кем-то, знакомым давным-давно. – Чейнзы всегда большую часть года проводили не в Ландэне, а здесь, в Энигмейле…

   - Их поместье?

   - Да. Тому было скучно там одному, и он часто отлучался в Грейфилд, к ближайшим соседям. К нам. С высочайшего позволения отца, конечно. - Я сделала ещё глоток. – Он всегда относился ко мне очень бережно. Поэтому я не сразу поняла, когда… когда…

   - Когда из друга обратились для него в возлюбленную? – мистер Форбиден склонил голову к плечу, разглядывая меня, словно диковинного зверька. – Но чем же всё-таки вас не устраивает лорд Томас, мисс Лочестер?

   - Это, знаете ли, слишком личный вопрос.

   Он пожал плечами.

   - Как знаете. Скажу только, что вам не пристало особо воротить нос. Сын самого графа Кэрноу – блестящая партия для девушки из рода вроде вашего, не блещущего ни древностью, ни богатством. Α для девушки, от которой предпочтёт держаться подальше любой приличный молодой человек, тем более.

   - Я чем-то вас оскорбила, что вы решили сделать оскорбление взаимным?

   - Это не оскорбление, мисс Лочестер, а констатация факта. Невеста должна быть мила, скромна, послушна, ничего не знать и ничего не желать от этой жизни. Смелость, дерзость, желание расправить крылья… всё это не в чести. Готов поспорить, все званые вечера вашей матушки вы просиживали взаперти в своей комнате, потому что стоило вам попасть в общество, как вы начинали говорить; но приличной девушке дозволено говорить лишь тогда, когда к ней обращаются, и не более чем нужно, чтобы выразить благодарность за то, что на неё обратили внимание. А между тем окружающие так напыщeнны, так глупы, и так хочется внести в их пустую болтовню хоть что-то настоящее… Omnium rerum quarum usus est potest esse abusus, virtute solo excepta. Знаете, что это значит?

   - «Может быть злоупотребление всеми вещами, которые употребляются, за исключением одной только добродетели».

   - О, так вы ещё и образованы? Тем хуже для вас. Какие языки вы знаете?

   - Я свободно говорю на фрэнчском и знаю латынь.

   - Α! Тогда для вас ещё не всё потеряно. Два языка – в пределах нормы. Вот когда девушка знает три-четыре, как в Руссианской империи… для наших соотечественников это уже слишком.

   - Autant de langes qu’un homme sait parler, autant de fois est-il homme*; но наша гувернантка просто не могла научить нас большему.

   (*прим: кто знает много языков, тот живёт жизнью многих людей (фр.)

   - Скажу вам, мисс Лочестер, что я обычно сам был своим учителем. И, должен признать, всегда оказывался своим любимым учеником.

   Я прищурилась:

   - Мистер Форбиден, осмелюсь предположить, что гордыня – главный ваш грех.

   - Ошибаетесь, мисс Лочестер. Если говорить о грехах, то я в одинаково добрых отношениях со всеми семью. - Он улыбнулся моей оторопи. – Кстати, это возвращает нас к добродетели и к тому, что в наших гостиных даже из неё умудрились сделать доходный товар. И вы, не сочтите за оскорбление, по меркам почтенных матрон не cлишком-то дорого стоите.

   - И вы не считаете это оскорблением?

   Почему-то я не была сердита. Забавно, но наш разговор странным образом меня… веселил?

   - Констатацией факта, повторюсь. К примеру, сейчас вы в комнате наедине с посторонним мужчиной. Более того, почти незнакомым посторонним мужчиной. Не боитесь, что я посягну на вашу честь? Ведь мы, мужчины, только об этом и думаем, завидев молоденькую девушку… если верить почтенным матронам.

   - Нет, не боюсь.

   - Только за это любая добропорядочная девица будет иметь полное право презрительно от вас отвернуться.

   - Возможно, я подтвержу ваше невысокое мнение о моей персоне, но мне будет абсолютно всё равно.

   Я действительно не боялась. Возможно, напрасно.

   Особенно если вспомнить события сегодняшнего утра.

   - Вы подтвердите моё мнение, но отнюдь не невысoкое. – Он сидел, с королевским достоинством откинувшись на спинку кресла, соединив кончики длинных пальцев. – Мисс Лочестер, я не знаю, что плохого сделал вам Томас Чейнз, но я могу сказать одно: вы рождены не для него, а он – не для вас. Вы – дикая птица, загнанная в клетку условностей. Он обмотает вашу клетку нерушимой цепью бесконечных аристократических обязанностей.

   - Кто вы такой, чтобы об этом судить?

   - Человек, который достаточно пожил на этом свете. И повидал больше, чем ваши достопочтенные родители, вместе взятые. - Он улыбнулся: не порочной, а вполне приветливой, лишь хитрой немного улыбкой. – Вы противоречите мне, хотя я высказываю ваши же мыcли, которых вы страшитесь. Не думаю, что лорд Томас когда-нибудь сможет постичь хотя бы тень этих мыслей.

   Я помолчала, глядя в окно, плачущее под ударами тяжёлых капель.

   - Забавно, – вдруг произнесли мои губы, - я никогда в жизни ни с кем не разговаривала так… просто. А с вами… человеком, едва мне знакомым…

   - Существует родство душ, мисс Лочестер. В том, что вы – моя духовная родственница, я убедился, едва вас увидел. Растрёпанная, с пылающими щеками и серым штормoм в глазах – до чего же вы были хороши, фомор побери! Особенно пoсле двух часов, проведённых в стерильном обществе вашей пустоголовой сестрицы и матушки, похожей на сушёную рыбину.

   - Я не давала вам никакого права оскорблять мою семью.

   - Ваше право, мисс Лочестер, мне совершенно ни к чему. Впрочем, прошу прощения. - Мистер Форбиден поглядел в окно. - Мне каҗется, или вам немного полегчало?

   - Немного, – поколебавшись, согласилась я.

   - Тогда, пожалуй, я велю подать экипаж. Ливень не думает утихать, а дома вас скоро хватятся. Не имею ни малейшего желания способствовать тому, чтобы вас посадили под замок.

   - А вам какой интерес?

   Поднявшись на ноги, он подал мне руку:

   - Надеюсь ещё не единожды разбавить своё одиночество приятной беседой с моей очаровательной родственницей.

   Я вложила свои пальцы в его ладонь почти без промедления.

   Пока мистер Форбиден отдавал распоряжения, я стояла под зонтом, который мне любезно одолжили, и с любопытством оглядывала окрестности. Окутанный ливневой дымкой мир казался нереальным. Может, я всё-таки сплю?..