— Хота… Позволь мне забрать её с собой.

— Нет, Арон, уже поздно. Вам не дадут уйти. Уходи один.

— Я могу вывести вас к морю!

Старик помолчал.

— Да, Зое говорила мне. Но не сейчас. Надо, чтобы всё забылось. Прошу тебя — уходи. Так будет лучше для всех.

— И для неё?

— И для неё.

И тогда я, безмозглый дурак, решил уйти. Хота понял это и поднялся. На пороге он обернулся:

— Ты принёс мне много горя, чужеземец, но Зое до сих пор любит тебя, и я тоже буду любить тебя, пока живу. Прощай.

Тогда я ничего ещё не понял. Обида грызла меня. Я всё бросил! Пришёл к ним! Хотел вывести к морю! Я плюнул на карьеру! На свою привычную жизнь! А они… так… Хотя, конечно, совесть подсказала: дело ещё и в твоём самолюбии, Степанов. Хотел вывести анулейцев к морю, а Управлению и всем-всем доказать, что твои рассказы про них — не выдумки.

Я перебрал рюкзак, мысленно поблагодарил Зое за еду в удобной кожаной сумке, набрал воды и отправился в обратный путь.

Я быстро сбился с пути — почему, сам не знаю, ведь шёл здесь уже четвёртый раз. Нога болела страшно, не очень помогла заживлятка. Понятно, почему хромал Хота: его тоже ранили Хвосты, когда он оттаскивал от меня Зое.

И уже позже, когда понял, что совсем заблудился, когда съел все запасы и выпил всю воду, когда не шёл, а полз, когда наконец лес расступился и засияла бесконечная холмистая степь (а мне показалось — мираж), теряя сознание, я понял, что Зое умерла…

…Меня подобрали археологи — так мне сказали потом. При мне не было ни рюкзака, ни куртки, ни обуви. Только чудесный нож болтался на поясе разорванных штанов с пятнами крови, и пустая кожаная сумка лежала рядом. Я бредил и звал кого-то.

Археологи перевезли меня в свой лагерь, потом на Большую землю. Скитался я, как выяснилось, три недели.

…Все уверяют меня, что ничего не было. Всё привиделось. А нож? Повезло вам, Андрон Михайлович, такая находка! Мы копаем, копаем, одни черепки да осколки, а тут — законченная работа, и как новенькая, и вязь-то по ножнам такая же, как на черепках и башне…»

Больше в тетради ничего не было, только несколько чистых листов и корешки от выдранных. Мы долго молчали.

— Значит, Степанов — отец Локи… — задумчиво сказал Максим.

— Бедная Зое! — дрогнувшим голосом сказала Роська. — И Степанов бедный…

— И Локи, — сказал Максим.

— И Хота, — добавил я.

У Максима на штанах были такие большущие карманы, что, по словам Вероники, в каждом могло поместиться по ведру картошки. В одном Максим всегда носил блокнот с ручкой и пачку ванильных сухариков, которые обожают шуршуны. Во второй карман он положил тетрадку: так надежнее.

— Надо вернуть ее Степанову, — сказал Максим.

— Бедный Степанов, — опять вздохнула Роська…

Прошло три дня, а Локи всё не появлялся. В Городе не беспокоились, наверное, это было принято, что ведун уходит надолго.

Однажды пришёл старик Хота, Локин дед. Он, правда, был очень стар. Сгорбленный, худой, весь седой. Хота долго не мог заговорить.

— Дедушка Хота, — сказала Роська, подсаживаясь к нему, — вы что-то хотели сказать нам, да?

Хота положил руку на Роськину голову, наверное, погладить хотел.

— Наш ведун… — сказал он шёпотом, — так давно ушёл он, и всё его нет. Я уже ходил в Старый Город, но его нет там. Что мне делать?

— Но он же ведун, — осторожно начал Максим, — что с ним случится?

— Что угодно может случиться с неопытным мальчишкой в лесу. А Локи такой невнимательный, такой рассеянный!

— Локи?! — вскричали мы почти хором.

Старик вдруг усмехнулся и весело посмотрел на нас:

— Вы думаете, я не знаю? Локи тоже думает, что не знаю. Глупый мальчишка! Разве цветом кожи обманешь того, кто вырастил его? Кто знает его лучше, чем он сам себя знает. Эхе-хе-хех! Не знаю, зачем он обманывает весь народ, и Отцов, и Вождя. И пока не узнаю, я буду молчать. Но… его так давно нет! А в лесу так опасно!

Тут мы не выдержали и всё ему рассказали. Хота слушал, молчал, только седая голова его опускалась всё ниже.

— Пойду за Локи, — сказал Хота и у самого выхода добавил: — Сегодня Совет. Может, у вас хватит смелости рассказать всё Отцам, если вы не верите, что этот человек — Посланник Богов?

Когда Хота ушёл, мы вдруг услышали отдалённый гул. Тут же в Городе поднялась страшная суета, все прятались по домам, гул нарастал.

— Это… это вертолёт! — закричала Роська.

— Мальчики, это нас ищут!

Мы рванулись к выходу, но два Хвоста вбежали к нам в шалаш. Они были очень напуганы. На их, обычно невозмутимых, лицах написан был ужас.

— Громкая птица! — крикнул один, другой сгрёб рвущуюся Роську и меня и повалил на пол. Он прижал ладонями наши головы так, что мы чуть не задохнулись!

Гул вертолёта ещё был слышен какое-то время, потом всё стихло. Хвосты отпустили нас и безмолвно вышли.

У нас не было сил ни плакать, ни возмущаться.

— Теперь нас никогда не найдут, — с горечью произнесла Роська.

— Значит, надо выбираться самим, — сказал Максим.

Легко сказать! Нас неусыпно караулили, а после вертолёта даже перестали выпускать гулять. Один раз мы услышали, как пришли Бир и Ола, как они требуют пустить их к нам, но им не разрешили.

Когда начали сгущаться сумерки, к нам в шалаш пришёл Игорь.

— Ярослава Андреевна, вас вызывает Совет Отцов. Даже не знаю, почему только вас, — едко усмехнулся он. — Держитесь достойно, дитя моё. И помните: спасти вас сможет только Посланник Богов, Игорь Онтов будет бессилен.

До чего же противная у него улыбка! А раньше я считал его даже красивым!

Роська растерянно оглянулась на нас. Максим пожал её руку и еле заметно кивнул: держись, мол.

Когда Игорь с Роськой ушли, мы решили пробраться к беседке Отцов и послушать, что там будет происходить, но не тут-то было. Немой Хвост, крепко взяв нас за плечи, вернул в шалаш. Подумаешь! У нас давно есть лазейка.

Совет Отцов собирался в круглой беседке, совсем не похожей на все другие сооружения анулейцев. Семь столбов упирались в деревянную крышу, увитую плющом и вьюном, пол был земляной, а вокруг беседки густо разрослись шиповник, малина, боярышник. Около каждого столба стояла каменная скамейка, украшенная затейливым орнаментом.

В беседке даже в самый жаркий день было прохладно и сумеречно.

Хвост, сопровождавший Роську до входа, почтительно поклонился и ушёл. Все Отцы были уже в сборе, пустовало только одно место, предназначенное для Локи. Игорь стоял у входа, скрестив руки на груди.

— Кажется, он волнуется, — шепнул Максим.

Мы с ним нашли укромное местечко в зарослях. Отсюда было всё отлично видно и слышно. Правда, приходилось лежать на земле и не шевелиться, но нам было не до комфорта. Замерев и почти не дыша, мы наблюдали за тем, что происходило в беседке.

Роська переступила порог. Все Отцы смотрели на неё, но она смелая, она не испугалась, не растерялась, она открыто смотрела на Вождя, не опуская глаз. И правильно! Почему мы должны бояться? Мы пришли к ним с миром. Пусть Игорь боится.

Вождь наконец-то перестал разглядывать Роську, оглядел всех Отцов, вздохнул и сказал:

— Солнце и Дождь вашим словам и мыслям.

Потом повернулся к Роське:

— Мы слышали, тебя зовут Роса?

— Да, — сказала Роська. — Роська, Ярослава.

Вождь досадливо покачал головой, не понимая.

— Ты дочь Дождя?

Все внимательно смотрели на Роську. Мы с Максимом переглянулись. Она была в замешательстве. Ведь от её ответа сейчас зависит, быть может, что с нами будет. Может, если она скажет «да», нас отпустят? Если, конечно, поверят. Слишком уж много вестников Богов свалилось в последнее время на анулейцев. Роська, наверное, тоже об этом подумала, потому что решительно вскинула голову и сказала правду: