Максим ходил с нами редко. Вечно у него находились дела: то вещи распаковать, то школьную программу просмотреть и начать нагонять, то Фонд библиотеки изучить, то Веронике помочь… Иногда мы видели, что он один уходит к морю или сидит у Чуда-Юда. Часто бывал Максим и у дяди Фаддея на Маяке. Мы не обижались. Роська говорила:

— Он всегда такой задумчивый. Думает-думает о чём-то, даже и не дозовёшься.

А я понял, что можно дружить и с девчонкой, если она такая, как Роська. Роська не хуже меня лазила по деревьям и скалам; нашла брод в речке Янке, мы построили там на берегу шалаш и подолгу сидели в нём, говорили обо всём на свете. А ныряла Роська лучше нас с Максимом вместе взятых. С разбега и с места, с любой высоты, солдатиком и ласточкой. И в воду входила почти без брызг. Я только завистливо вздыхал — мне так никогда не научиться.

Однажды мы втроём купались в Слюдяной бухте, и Роська прыгнула прямо с Хребта Дракона. Мы с Максимом смотрели, как она летит к нам, в воду, и у меня даже сердце остановилось.

— Представь, — сказал Максим. — Она даже нигде не училась прыгать. Говорит, что всегда умела. Тренеры по прыжкам в воду из-за неё чуть ли не в драку, а она только плечами пожимает: зачем мне это?

Роська вынырнула рядом, тряхнула мокрой головой и крикнула:

— Смотрите, что я нашла! Со дна достала…

На Роськиной тонкой руке болталось железное погнутое кольцо. На нём синими искрами сверкали четыре крупные приплюснутые бусины.

— Ух ты… — выдохнул Максим. — Здорово! Дашь одну?

— Только надо кольцо распилить, — кивнула Роська.

— У нас есть ножовка по металлу, — сказал я; мне тоже хотелось бусину, но попросить я не решался.

Роська посмотрела сквозь бусину на солнце и воскликнула:

— Ой, смотрите, внутри дельфин!

И правда, в каждой бусине был силуэт дельфина. Как так сделали? И откуда здесь эти бусины? Что это: украшение, талисман древнего народа? Может быть, того самого?

Дельфины на ощупь как резиновые. Когда их гладишь, кажется, что это мокрая надувная лодка, нагретая солнцем. И они совсем не опасные. Даже их зубастые пасти не пугают. Афалине Насте я постоянно язык чешу, ей нравится. Дельфин никогда не обидит человека.

Всё это я говорил Роське, потому что она стояла у бассейна и боялась. Я упросил Ивана пустить нас ненадолго поплавать, потому что Роська меня замучила — так ей хотелось поближе пообщаться с дельфинами, — а теперь застыла на дощатом мостике, опустила глаза и сказала:

— Листик, я боюсь… их.

Максим чуть-чуть улыбнулся и сел на край бассейна, опустив ноги в воду. К нему тут же подплыл могучий Гермес. В этом бассейне он был заводилой. Чуть поодаль резвились Ёлка и Настя. Они делали вид, что не замечают меня, хотя раньше, стоило мне появиться у бортика, они высовывались из воды и пытались затащить меня к себе.

Роська не сводила с Максима глаз. А он ничего, не из трусливых…

— Видишь, Максим не боится, — сказал я Роське.

— Максим храбрый.

— А ты нет?

— А я — нет.

Гермес ткнулся рострумом в колени Максиму. Максим ойкнул и посмотрел на меня весёлыми глазами. Подошёл Иван и сказал ему:

— Спустись, он хочет поиграть.

Максим засмеялся и плюхнулся в воду.

Роська еле заметно вздохнула.

— Давай, на «три-четыре» — прыгаем, — предложил я.

— Ну… давай…

— Не бойся, — сказал ей Иван. — Они детей любят. Только… ты плаваешь хорошо?

— Да.

— Тем более.

— Ну, давай, Рось — заторопил я. — Три-четыре!

— Нет! — взвизгнула Роська и отступила.

— Ну, Ро-оська… Чего ты трусишь?

Я резко дёрнул её за руку. Мы с шумом упали в воду в полуметре от Максима и Гермеса. Это была любимая шутка Лёши Смелого — сделать милое лицо и сдёрнуть человека за руку — в воду. Но Роська не оценила. Она наглоталась воды и ещё полчаса дулась на меня. Только когда ласковый и глупый Вавилон позволил ей себя оседлать и провёз два круга по бассейну, Роська крикнула:

— Листик, какие они хорошие!

А я что говорил?!

После такого знакомства мы стали частыми гостями в Зелёном бассейне. Именно в Зелёном, потому что Иван пускал нас всегда и без нотаций. Не то, что остальные! Да и «зелёные» дельфины нравились нам больше всех других. Иван обучал их всяким фокусам, иногда они показывали целые представления.

— Он дрессировщик? — спросила как-то Роська про Ивана.

— Ну… нет. Он диссертацию по дельфинам пишет.

Но диссертация диссертацией, а подопечные Ивана были настоящими артистами. Особенно Настя и Ёлка. Настя лучше всех прыгала через обруч, а Ёлка обожала всевозможные украшения. Мы бросали в воду обручи, банты, связанные кегли. Ёлка подцепляла это рострумом или хвостом и могла целый день носиться с ними по бассейну. Её потому и прозвали так, что она напоминала новогоднюю ёлку.

Больше всего дельфины полюбили Роську. Наверное, потому, что она лучше нас плавала и могла подолгу выдерживать их игры.

Однажды мы, как обычно, играли с дельфинами, как вдруг я услышал испуганный Роськин голос:

— Максим! Что с тобой?

Я обернулся к Максиму. Он застыл в воде, ухватившись за плавник терпеливого Вавилона, и как-то слишком тупо смотрел перед собой. Я бросил возню с Настей и подплыл к нему.

— Ты чего?

Максим помотал головой и опять уставился перед собой. Мы с Роськой переглянулись.

— Слышите? — шёпотом спросил Максим.

Мы прислушались. Где-то рядом раздался шорох, похожий на шуршание полиэтиленовых пакетов.

— А, — махнул я рукой, — это шуршунчики.

— Кто?! — в один голос воскликнули Осташкины.

Пришлось объяснять, что звук это появляется на Лысом очень часто. То в Посёлке, то в лесу, то около бассейнов и вольеров, в камнях на Пристани и даже в домах, а уж в Центре от него просто деваться некуда. Источник звука найти оказалось невозможно, ясно было только, что он перемещается, состоит из множества объектов и имеет определенные привычки (например, любит сборища людей и, вероятно, запах фотопроявителя). Наконец, решили, что это какие-то микроскопические жучки или что-то в этом роде.

— Если микроскопические, почему звук такой громкий? — удивился Максим.

— Ну… я не знаю, Максим. Никто этим не занимался, энтомологов у нас нет. Жуки так жуки. Назвали шуршунчиками и перестали обращать на это внимание. Вроде стрекота кузнечиков. Никому это не интересно.

— Мне интересно, — твёрдо сказал Максим и ушёл под воду. — Вавилону надоело бездействие.

Мы поплыли к лесенке.

— Что может быть интересного в жуках, — пожала плечами Роська. — Пойдём лучше посмотрим Холмы, про которые Листик рассказывал. Пойдём, Максим?

— Мм-м-м, — помычал Максим, — идите одни, я лучше почитаю.

— Ну, Макси-и-им… — умоляюще протянула Роська, а я молчал. Бесполезно Максима упрашивать, даже пытаться не стоит.

С этого дня с Максимом что-то случилось. Целыми днями он бродил неприкаянный по Посёлку с блокнотом и ручкой, исследовал камни в Заливе и Слюдяной бухте, доски, из которых сложен причал, даже в Центр пробрался и ходил там с лупой.

— Что он ищет? — спрашивали все.

— Шуршунов, — всерьёз отвечали мы с Роськой.

Взрослые в ответ ухмылялись или качали головой.

Я тоже не очень-то верил в эту затею, но с каждым днём всё больше удивлялся: глаза Максима разгорались странным блеском.

И вот настал день, когда Максим, запинаясь и смущаясь, поведал нам о тайне шуршунов. Едва дослушав до конца, мы помчались к Веронике, хоть она и не была в восторге, что её оторвали от дел.

… — Подождите, подождите, так вы утверждаете…

— Максим утверждает.

— Ах, Максим! — Вероника стала мерить большими шагами комнату. — Итак, Максим, ты считаешь, что этот шуршащий звук издают животные?

— Да. Обыкновенные млекопитающие.

Максим вроде бы говорил спокойно и уверенно, и только быстрое моргание выдавало его волнение.