Шеф кивнул.

– Но он тоже глупый, – сказал Ларри. – Билли ведь не насмехается над гангстерами, выставляя героем себя. Всем достается.

– Вы что, действительно не знаете, кто я?

– В общем, нет.

– Это хорошо, – ответил Шеф, втайне разобиженный. – Я не хочу, чтобы обо мне всем было известно. Этого мне как раз и не нужно. А данный сериал привлечет ко мне и к моей организации ненужное внимание.

Ларри Крем беспомощно пожал плечами.

– Понимаю, понимаю. Не знаю только, что, по-вашему, я могу тут поделать.

– Я вам уже сказал. Я не хочу, чтобы сериал снимали.

– Если бы вы были гетеросексуальным, стало бы лучше?

Философ был настолько шокирован, что достал свой пистолет тридцать восьмого калибра. Заметив пушку, Шеф едва заметно качнул головой. К тому времени, когда Ларри оглянулся посмотреть, что происходит, она уже вернулась в кобуру.

– Я и так гетеросексуален, – холодно отозвался Шеф.

– Извините, извините. – Ларри потянулся тронуть Шефа за локоть, почувствовал холодок и в последний момент убрал руку. – Я говорил про ваш персонаж в сериале. То есть про персонаж, который, как вам кажется, списан с вас.

– Я не верю, что этот писака сумеет выдать хоть что-нибудь, что я бы одобрил. Я же с ним встречался. Он не знает, что такое уважение.

– Тут вы недалеки от истины. Он даже меня послал к черту и моих коллег тоже.

Шеф фыркнул.

– Вы только подтверждаете мои слова. Я не хочу, чтобы вы снимали по чему-либо, что вышло из-под пера Билли Дая.

– Что? Никогда?

– Никогда.

Ларри Крем вздохнул.

– Вы человек чести? – спросил Шеф. – Даете мне слово.

Ларри позволил себе хохотнуть.

– Вы говорите как какой-нибудь мафиози.

Пристально и очень холодно Шеф оглядел Ларри с головы до ног.

– Извините, извините. Даю слово. Обещаю.

Шеф понял, что Ларри скажет что угодно, лишь бы выбраться из этого дома живым. И глазом не моргнув, глава банды принял решение.

– И вообще выпейте еще. Валяйте. У нас не деловой разговор. Давайте расслабимся. Любите женщин?

Ларри спросил себя, не ослышался ли он. Шеф кивнул Философу, который встал и открыл дверь. Вошли две женщины – обе в нижнем белье с оборочками. Одна была светловолосая, молодая и худенькая, с плоским животом, другая – крупная и мясистая, с огромными грудями и угрюмым лицом.

– Мой друг – важная шишка на телевидении. В соседней комнате четыре бутылки шампанского на льду. Побалуйте его, и он устроит вам роль в "Улице Коронации".

Женщины как будто удивились. Но не настолько, как Ларри:

– Я... Это не...

– Прошу, не благодарите, – твердо сказал Шеф. – Все за наш счет.

* * *

Женщины измотали Ларри. Когда за ним пришел Чистюля, Ларри лежал на спине на полу в гостевой спальне. Подняв, Чистюля посадил его на кровать и подал одежду.

– О'кей, мистер Крем. Думаю, пора отвезти вас домой.

Ларри оглядел комнату. Ему было трудно сосредоточиться.

– Где большая девочка? – заплетающимся языком вопросил он. – Я хочу тетю с большой грудью.

Чистюля милостиво улыбнулся.

– Если хотите, прихватим ее с собой. Хотите взять ее с собой?

– Да, пожалуйста, – сказал Ларри.

– А теперь будьте паинькой, надевайте штаны.

Ларри захихикал.

– Знаете, на кого вы похожи? Вы похожи на этих... на металлистов. – И чтобы было понятнее, начал лабать на воображаемой гитаре.

– Смешно, – сказал Чистюля. – А теперь одевайся, мать твою.

* * *

Ночь выдалась холодная. Дыхание Ларри, когда он вышел к припаркованному у дома "ягуару", заклубилось паром. Философ уже ждал за рулем, мотор работал. Крупная деваха Фиона сидела на заднем сиденье, завернувшись в гигантскую норковую шубу. Она прижалась к Ларри и укрыла шубой их обоих.

– А ты послушный мальчик, да?

– Сомневаюсь, – ответил Ларри.

Философ и Чистюля рассмеялись. Машина тронулась, вскоре открылись ворота с электронным замком, и они вырулили на шоссе. Лапая Фиону, Ларри вдруг нащупал что-то металлическое и твердое – наручники.

– Видели, что у нее тут? – хохотнул Ларри.

– Единственное, как она может кончить, – бросил Чистюля.

– Надо же, кто говорит, – фыркнула Фиона. – Когда в последний раз ты трахался задаром?

Ларри с Философом загоготали, Чистюля угрюмо нахмурился.

Машина неспешно сошла с основного шоссе и остановилась перед коваными чугунными воротами. Выйдя, Чистюля открыл тяжелый навесной замок, отвел створки ворот и вернулся в машину. Ларри наблюдал за происходящим в пьяном счастливом тумане. Фиона, словно ободряя, гладила его по руке.

Они двинулись по длинной, обсаженной деревьями аллее. Деревья шелестели и гнулись на ветру. Аллея повернула раз, другой. Из окна Ларри увидел сотни могил.

– Почему мы тут остановились?

– Потому что я до смерти ссать хочу, – сказала Фиона.

Гангстеры рассмеялись.

– Высший свет, – сказал Чистюля.

– Рабочий класс, – поправил Философ.

Открыв дверь машины, Фиона глянула в зеркальце на Чистюлю.

– Кто-нибудь из вас со мной сходит? Там ужасно темно.

– Отвали, – бросил Чистюля. – Просто присядь за машиной. Мы не будем подглядывать.

– Вот еще. За кого ты меня принимаешь?

– За толстую шлюху, – ответил Чистюля, и гангстеры заржали.

– Эй, зачем вы так? – сказал вдруг в приступе галантности Ларри и похлопал Фиону по руке. – Не бойся, деточка, я с тобой пойду.

Фиона повела его прочь от машины, по проходу между гробницами. Держа за локоть, она тянула его мимо крестов и могил. Наконец Ларри, чертыхаясь, остановился перевести дух. Пиджака на нем не было, только тонкая лиловая рубашка, да и ботинки он надел без носков и теперь мерз. И все еще был очень пьян. Повернувшись, Фиона толкнула его на кованую ограду.

– Пособи.

Ларри бездумно протянул правую руку. Фиона щелчком застегнула один наручник у него на запястье, другой – на ограде. Ларри рассмеялся.

– Извращенка...

И попытался свободной рукой облапать ее за грудь. Но пальцы сжали лишь холодный воздух. Фиона уже удалялась.

Погремев наручниками, Ларри понял, что оказался в западне.

– Эй! – крикнул он. – Вернись сейчас же!

Его трясло от холода и страха.

Прямо перед ним высилась вычурная гробница, в стене которой был высечен оскалившийся череп. Из висков у него росло по ангельскому крылышку. Глянув влево, Ларри решил, что ему почудилось какое-то движение, и, прищурившись, попытался вглядеться в темноту. Ничего, наверное, ошибся. Но нет. Вот еще что-то шевельнулось.

Кто-то приближался.

Медленно шел к нему по тропинке.

Фигура в черном. Незнакомец надвигался мучительно медленно и остановился всего в нескольких ярдах. Лица Ларри не видел, только силуэт мальчишеской головы.

– Слушай, – сказал Ларри. – Не знаю, кто ты и что ты, но у меня есть деньги. Мы можем договориться.

Голос Ларри, как и его тело, отчаянно дрожал.

– Бояться нечего, – негромко и спокойно произнес незнакомец.

Ларри преисполнился надежды: голос-то – женский. Он говорите женщиной.

– Господи милосердный, а я на минуту заволновался...

Ему всегда везло с женщинами. Уж женщина-то, конечно, не причинит ему вреда!

– Я не причиню тебе боли, – сказала она, словно прочла его мысли.

На глаза Ларри навернулись слезы благодарности.

– Можно мне глоток воды? – попросил он.

Она словно бы задумалась.

– Пожалуйста?

И увидел во мраке, как она кивает. Потом она резко повернулась вправо.

– Принесите ему воды! – крикнула она.

Там никого не было. Но этого Ларри не знал. Когда он повернулся посмотреть, к кому она обращается, женщина выстрелила ему в голову.

Она сдержала обещание.

Боли не было.

И бояться тоже было нечего.

11

Любовь жестоко воздает сторицей,

Страшней, чем ненависть, голод и смерть;

Глаза и губы у нее – голубицы,

А дыханье алчное, как смерть.

Алджерон Чарльз Суинберн (1837 – 1909). «Satia te sanguine»