— Слушаю! — отвечает мужской, немного хрипящий, голос.

— Папа?! — спрашиваю я и смаргиваю слёзы, застилающие глаза в эту секунду.

— Мира! — выдыхает он. — Ну, наконец-то!

— Наконец-то? — задаю очередной вопрос, не зная, как начать разговор и объяснить, почему я вообще звоню.

— Как ты нашла мой номер?

— На страничке в соцсети… — отвечаю я, а сердце уже так сильно бьётся, что вот-вот вырвется наружу.

— Я создал её в надежде на то, что однажды ты захочешь найти.

— Почему сам не нашёл меня? — я понимаю, что не в этом направлении желала развивать разговор, но слова срываются с губ раньше, чем я успеваю закрыть рот.

— Твоя мама ничего не рассказывала?

— Думаю, что ваши версии будут расходиться.

Отец хихикает, и мне кажется, улыбается в эту секунду.

— Когда она связалась с другим мужчиной, она забрала тебя, свои вещи и ушла. Она сменила номер телефона, уволилась с работы. Я пытался отыскать вас, но попытки не увенчались успехом. В полицию обращался, но мне говорили, что мать имеет на ребёнка куда больше прав, чем отец. В итоге в суде мне сказали то же самое и посоветовали отпустить, если я даже не знаю, где вы живёте. Я нашёл тебя только три года назад… Но побоялся звонить. Мира, обо всём лучше поговорить лично, если ты готова встретиться.

— Готова? — вопрос адресован, скорее всего, мне самой, но я всё-таки задаю его и сразу же отвечаю: — Да. Для того и позвонила.

— Приезжай в любое время. Я в пригороде живу.

— А твоя жена не будет против? Дети?

— У меня нет жены и детей, — с горечью отвечает отец. — Когда ты сможешь приехать?

— В пятницу! Если ты не против!

— Я только «за». Чем раньше ты приедешь, тем лучше. Мне хотелось бы поговорить обо всём с тобой, увидеть, как ты выросла…

— Я приеду… Ты только адрес мне напиши в соцсети или сообщением.

— Да. Отправлю. Сейчас. Спасибо.

— За что?

— За то, что нашла в себе силы сделать шаг первой!

Я улыбаюсь. Мы с отцом договариваемся о встрече, и я отключаю телефон. Разговор вышел сухим, скомканным и без эмоций. Я не ожидала слёз и просьб простить за ошибки прошлого, нет… Да и сама не планировала плакать, но сейчас слёзы текут по щекам, и я не могу ничего с этим поделать.

Мама говорила, что он ушёл… Просто собрал вещи и ушёл от нас. Отказывался платить алименты и не хотел видеться со мной, а на деле всё вышло иначе, как я и предполагала.

Я кладу яблоко на журнальный столик, потому что доедать его пропало желание. Вытираю щёки, потому что сырость разводить в квартире не планировала. Глажу живот рукой и говорю своему ребёнку, что я дам ему всё, что смогу, только бы он был счастлив, но теперь понимаю, что изначально поступила неверно… Из-за бывшего я отказалась доверять мужчинам, но ведь был шанс встретить настоящего и беззаветно полюбить его… А я заранее лишила ребёнка полноценной семьи, можно сказать, что поступила, как моя мама. От этой мысли становится горько на душе, но я стараюсь избавиться от неё. Поднимаюсь на ноги и хочу пойти подремать, когда в дверь звонят. Я приближаюсь, смотрю в глазок и замираю. Курьер стоит с огромной охапкой красных роз.

— Вы, наверное, ошиблись, — говорю я, открыв дверь.

— Родионова Мирослава Евгеньевна? — спрашивает он, глядя в бумажку.

— Всё верно.

— Тогда я по адресу. Пожалуйста, распишитесь в получении.

Я расписываюсь, принимаю цветы и закрываю дверь. Ставлю букет в вазу, в которой уже давненько не было цветов и достаю открытку.

«Надеюсь, что ты сможешь простить меня однажды. Вольский».

Как приторно официально…

Нюхаю цветы, источающие сладкий аромат, и улыбаюсь.

Простить не прощу, а за цветы — спасибо.

В башке всё переворачивается и отказывается укладываться. Как Мирослава связана с клиникой я толком не понял, но из головы не выходят слова Лены из сна: «Так ты встретишь женщину, которую полюбишь так же, как когда-то любил меня».

Я никогда не смогу полюбить Мирославу — это уж точно. Да и никого не смогу, потому что в моём сердце всё ещё теплится любовь к той, что оживила меня однажды — к моей Лене.

День проходит как всегда: рутинно, муторно, по-рабочему. Нам наконец-то удаётся запустить строительство дома по новому проекту, что не может не радовать. Все мелкие детали улажены, и дело остаётся за малым — начать строительство. Парни снова хотят отметить, собравшись вместе в баре, но я не планирую идти с ними. На этот раз я говорю Владимиру, что у меня назначена встреча с женщиной. По сути, так и есть, потому что я решаю поехать на кладбище и отвезти своей жене букет цветов.

В цветочном магазине я выбираю самый свежий букет, чтобы простоял как можно дольше, забегаю в магазинчик напротив и беру бутыль с водой: всегда ставлю цветы именно в неё, так они могут продержаться несколько дней. Лена любила хризантемы, но в этот раз их нет, и я покупаю жёлтые розы. Сам не знаю, почему мой выбор пал именно на них.

Могилу я нахожу быстро, даже с завязанными глазами отыскал бы её, потому что я был тут каждый день первые два года после её смерти. Готов был спать в обнимку с этой землёй, которая укутывала мою девочку, как пуховое одеяло.

— Ну, здравствуй, милая! — говорю я, закрывая за собой калитку.

Лена смотрит на меня с фотографии, украшающей памятник, и улыбается. У неё такие красивые большие глаза… На секунду я представляю Миру и понимаю, что они абсолютно непохожи, как пламя и лёд. Кладу на землю букет, ставлю недалеко воду и провожу подушечками пальцев по снимку, медленно сползая на буквы её имени «Орлова Елена Евгеньевна». Ухмыляюсь от того, что единственное сходство моей жены с Мирославой — отчество.

— Прости, хризантемы сегодня свежие не завезли…

Я откручиваю с бутыли крышку и поливаю цветы, посаженные на могиле: их привезла тёща из-за границы и попросила время от времени ухаживать за ними, хоть особого ухода они не требуют. Воды остаётся чуть больше половины, я делаю один жадный глоток и ставлю в бутыль цветы. Осторожно размещаю её у памятника, встаю с корточек и делаю шаг назад.

На меня снова накатывает горечь. Это так больно: слушать раздирающую тишину, которая рвёт сердце в клочья, кромсая его, выскребая внутренности костлявой рукой, и напоминая о том, что всё кончено.

— Знаешь, а ведь я выполнил твою просьбу… Я пошёл в центр репродукции и всё сделал, как ты и просила, вот только что-то пошло не так: в моей жизни появилась женщина, которая раздражает меня. Чертовски. Она выводит меня из себя, потому что пахнет тобой, но она — не ты! Она никогда тобой не станет и не заменит тебя. Ты просчиталась, милая! Я никого и никогда не смогу полюбить так же сильно, как любил и люблю тебя!

Я не двигаюсь с места: просто стою и смотрю на памятник. Вспоминаю, сколько раз хотел присоединиться к ней и обрывал себя, ведь Лена точно в раю, а я не хочу в ад, где мы с ней уже никогда не сможем встретиться. Говорят, что время лечит, но оно всего лишь даёт завуалированное облегчение, послабление, а когда снова накатывает, то хочется волком выть, орать от боли, которая снова всколыхнулась внутри. Я как сейчас вижу тут открытый гроб, и её лицо. Лена лежала там словно живая… Сердце начинает щемить, но звонок телефона вырывает меня в реальность.

— Да, Владимир! — отвечаю я чуть хрипловатым голосом из-за кома, сдавившего горло.

— Иван Александрович, тут Артур Тамерланович пришёл с юристом. Требует, чтобы вы вернулись, потому что у него есть какие-то веские аргументы для возвращения «Атланты».

Я изгибаю правую бровь от удивления, потираю переносицу свободной рукой и бросаю взгляд на памятник.

— Я скоро буду. И скажи Артуру Тамерлановичу, что он глубоко пожалеет о том, что оторвал меня от важного дела.

Владимир покашливает, уж не знаю, о чём он подумал в эту секунду, но мне плевать. Отключаю телефон и ещё раз окидываю взглядом памятник и могилу:

— Спи сладко, любимая! — шепчу я и ухожу, борясь с горечью, которая теперь разъедает изнутри, напоминая кислоту.