Кэрран запихнул тело в фургон Саймана.

— Я дам тебе знать, что узнаю, — сказал Сайман.

Мы смотрели, как он уезжает.

— Как ты думаешь, что все это значило? — спросил Кэрран.

— Я думаю, он боится моего отца. Он хочет отомстить.

— Думаешь, он нас сдаст?

— Нет. Кроме того, если ты не можешь доверять ледяному гиганту, управляющему страшным фургоном с мертвым телом внутри, кому ты можешь доверять?

Кэрран усмехнулся.

— Он знает, что на всей этой улице живут оборотни, и никто из них не является его поклонником. Он въехал в пасть зверя посреди ночи. Странно. Я удивлена, что он не позвонил заранее.

— Он не мог, — сказал Кэрран. — Я сломал телефон.

— Как?

— Я разломал его.

Я повернулась и посмотрела на него. Кэрран гордился своим самообладанием, особенно теперь, когда стал отцом. Он не бил кулаками стены, не ломал мебель и не кричал. Даже его рев обычно был рассчитан. Как бы я не доставала и не раздражала его, я только однажды видела, как он потерял контроль над собой без всякой причины. Наблюдение за тем, как он швыряет гигантские валуны с горы, было незабываемым опытом. Но он никогда раньше ничего у нас не ломал.

— Зачем ты разбил телефон?

— Я пытался уложить Конлана спать, а телефон продолжал звонить.

— Это ненормально.

— Я знаю. Поддался импульсу.

— Ты не поддаешься импульсам. Что с тобой происходит?

— Кто знает.

— Кэрран?

— Твой отец готовится напасть на нас, этот чертов фейри-убийца разгуливает по Атланте, людей варят, какая-то задница присылает тебе коробки с цветами, ножи и делегации облажавшихся монстров, наш сын плакал, и этот идиот из «Саншайн Риэлти» снова звонил и спрашивал, не хотим ли мы продать дом. Итак, я сжал телефон, и он сломался. Я куплю новый.

— Я передумала, — сказала я. — Вместо спарринга, давай пойдем и хорошенько помоемся, пока ребенок спит.

— Ммм. — Выражение его лица приобрело задумчивый оттенок.

— Хотя, нам может не повезти, и он проснется, когда мы будем подниматься по лестнице.

— Я понесу тебя, — сказал он мне. — Так будет тише.

— Нет, не надо.

— Ты топаешь, как носорог.

— Я скольжу, как бесшумный убийца.

Его глаза сияли.

— Как симпатичный носорог.

— Симпатичный?

— Угу.

— Видишь, теперь ты решил свою судьбу. Мне придется убить тебя…

Он поцеловал меня. Это началось нежно и тепло, как будто я бродила темной, холодной ночью и нашла теплый огонь. Я погрузилась в это, соблазненная обещанием любви и тепла, и внезапно оно усилилось, становясь горячим, обжигающим. Его рука скользнула в мои волосы. Я прислонилась к нему, страстно желая ощутить тепло…

— Снимите комнату! — крикнула Джордж с другой стороны улицы.

Черт возьми. Мы оторвались друг от друга. Краем глаза я увидела, как Джордж выбросила мусорный пакет в мусорное ведро. Она ухмылялась.

Золотые искры засверкали в глазах Кэррана, так ярко, что его глаза засияли. Ну, что насчет этого?

— Мы поднимемся наверх и примем ванну, — сказал он. — Я не слишком горд, чтобы просить.

Я тоже, и если бы он поцеловал меня снова, то узнал бы об этом.

— Что, если сын проснется и начнет колотить в дверь ванной, пока мы возимся в ванне?

— Я пригрожу вымыть его, и он сразу же снова уснет.

Он взял меня за руку, поцеловал пальцы, и мы поднялись наверх.

ПРОБЛЕМА с сыном, который обнаружил, что он оборотень, была двоякой. Во-первых, Конлан был гиперактивным малышом. Во-вторых, львы — это кошки, а кошки любят прыгать. Особенно им нравится набрасываться на своих счастливо спящих родителей, а затем прыгать вверх-вниз по кровати, разминая когти.

— Сейчас шесть… — подскок — утра. Подскок. — Я думала… — подскок — вы охотитесь… вечером.

— Мы… — подскок — легко приспосабливаемся… — Подскок. — Львы… сумеречные… активны в… сумерках.

— Можем ли мы… сделать его… менее активным?

Кэрран схватил Конлана и прижал к кровати.

— Прекрати раздражать свою маму.

— Равраравара!

— Почему он все время перекидывается? Разве он не должен оборачиваться один или два раза в сутки, а затем отключаться?

— Он особенный, — сказал Кэрран, удерживая Конлана одной рукой.

Я застонала и положила подушку на лицо. Мы вчера припозднились, и это того стоило, но мне действительно не помешало бы еще часок поспать. Или пять.

— Я могу отвести его на задний двор, — предложил Кэрран.

— Нет, я не сплю. — Я сползла с кровати. — Должно быть, он слишком устал от всех этих изменений формы. Теперь мы за это расплачиваемся.

— Видишь? В изменении формы есть некоторые преимущества.

— Конечно… — Я потащилась в ванную. Мне понадобится большая чашка кофе и, по крайней мере, две таблетки аспирина, чтобы пережить утро.

Когда я спустилась вниз, Дерек и Джули были у нас на кухне. Коробка все еще находилась на столе вместе с несколькими энциклопедиями про символы. Я обреченно посмотрела на Дерека заспанными глазами. — Почему ты не спишь?

— Кэрран хочет, чтобы я пошел в Гильдию.

Я взяла чашку кофе и села рядом с Джули.

— Что-нибудь нашла?

— Это может быть символом интеллекта в исламском мистицизме. Если разбить этот символ на символы пламени, получится: «Очень хорошо — Сомнительно — Очень хорошо». Это может быть, а может и не быть частью шифра иллюминатов. Я вполне уверена, что это не знак бродяги.

Я вздохнула. У нас были убитые люди и древние мерзости, бегающие по улицам, но ура, по крайней мере, бродяги не будут стоять у нас на пути.

Я просмотрела стопку заметок Джули. Символ был на что-то похож. Я просто не могла вспомнить, где я его видела.

Кэрран вошел в кухню, неся Конлана в человеческом обличье младенца. Малыш менял форму чаще, чем я могла сосчитать.

— Роланд готовится к вторжению, — сказал Кэрран. — Мы узнали вчера.

И Джули, и Дерек замерли.

— Итак, что это значит? — спросила Джули. — Война? Когда?

— Мы не знаем, — ответила я. — Это зависит от того, с какого бока он решит зайти. Он не вернул Хью из изгнания, иначе мы бы узнали об этом, так что, по крайней мере, здесь мы в выигрыше.

— Д'Амбрей все еще может оказаться проблемой, — сказал Кэрран.

— Сомневаюсь. Прошла пара лет с тех пор, как он подавал какие-либо признаки жизни, — пробормотала я, листая страницы. На одном из рисунков Джули была изображена волнистая линия внутри кругов с двумя точками в центре. Я определенно видела это раньше, но где?

— Может быть, он женат и счастливо живет в какой-нибудь крепости, — сказала Джули.

У меня вырвался короткий смешок.

— Хью?

Она не ответила, и я подняла глаза. У Джули было упрямое выражение лица, твердая линия подбородка. Точно. Я и мой длинный язык. Хью был связан с моим отцом так же, как Джули связана со мной. Он был ее единственным примером того, какое будущее уготовано тому, кто связан нашей кровью. Я все время забывала, что каждый раз, когда речь заходит о Хью, мне нужно было быть осторожной с тем, что я говорю.

— Я знаю, ты хочешь, чтобы он обрел искупление, но Хью не такой. Он разрушитель. Он громит все вокруг. Если он до сих пор не вернулся, чтобы убить меня или кого-либо из нас, он, вероятно, мертв. Женитьба и остепенение не для него. Что не значит, что такое не для тебя, но это не для него.

— Иногда ты не видишь дальше собственного носа, — сказала она.

— Иногда ты, ставишь на пьедестал не того человека, и когда он подводит тебя, это причиняет боль.

Она допила чай и встала.

— Мне нужно в Крольчатник. Кто-то рисует знаки на стенах. Вчера я провела кое-какие исследования, так что мне нужно пойти посмотреть, права ли я.

— Подожди. А как насчет этого? — Я ткнула пальцем в волнистый рисунок.

Джули поморщилась.

— Когда я вижу магию, иногда она ясная или сияющая, а иногда туманная, больше похожая на мглу. Магия на коробке похожа на туман. Она перемещается, колеблется и как бы скручивается внутри кругов в узор. Я не знаю, намеренно это или просто магическое вмешательство. — Она повернулась к двери.