— Кроме того, он хочет признания, ответственности и власти. Он хочет подняться по иерархии власти клана. По своей сути он буда, и ему нужны другие буды, чтобы признать, насколько он хорош.

— Хорошо.

— И то, и другое — средства для достижения цели. — Рафаэль наклонился вперед. — Чего он действительно хочет, так это…

— Безопасности, — сказала я ему. — Я учила его почти четыре года, Рафаэль. Он вырос без мужского образца для подражания в адском месте, поэтому, когда он пришел в клан, он зациклился на тебе. Он хочет быть тобой. Уважаемым, успешным, опасным альфой. Я поняла все это давным-давно.

— Он работает на меня последние шесть месяцев, — сказал Рафаэль.

— Ага.

Рафаэль прикусил губу.

— Нет смысла пытаться быть дипломатичным, поэтому я просто собираюсь сказать это. Девятнадцатилетние буды думают своими яйцами. Мы с Андреа тратим половину нашего времени на то, чтобы удержать их подальше от лагеря Джима по транспортировке камней.

Как и Кэрран, Джим постоянно улучшал Крепость, добавляя башни, стены и туннели для побега. Значительная часть этих улучшений была создана будами в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет, выполняющими общественную работу по версии Стаи за различные нарушения. Казалось, что буды не могли оставаться в стороне от неприятностей, а Джим всегда приветствовал бесплатную рабочую силу.

— Асканио отличается от своих сверстников, — сказал Рафаэль. — Он думает головой и руководствуется стратегией в своих решениях. Когда мы отправили его в Кентукки, он попал в… — Рафаэль замялся, — … попал в беду. Он справился с этим. Лучше, чем я.

— Я не сомневаюсь, он такой.

— Он нужен нам, а мы нужны ему. И я понимаю, что моя матушка бросила его тебе, и ты потратила четыре года на то, чтобы его стабилизировать, обучить и выдолбить его таким, какой он сейчас, и теперь, когда он полезен, мы хотим его вернуть, и это несправедливо. Прости. Я твой должник. Весь наш клан в долгу перед тобой.

— Вы мне ничего не должны. Я сделала это для него, не для вас.

— Но ты сделала эту работу, и кто-то должен ее оценить. Я здесь, чтобы сказать, что мы признаем это и не забудем. Если ты предъявишь ему это, он никогда не уйдет от тебя. Он не сможет. Его чувство преданности не позволит. Но он не будет счастлив здесь. Он хочет признания и принятия от Стаи. Нравится тебе это или нет, ты не просто кто-то, Кейт. Ты — Ин-Шинар. Чем дольше ты будешь держать его при себе, тем труднее ему будет отделиться от тебя.

Ему просто пришлось швырнуть мне это в лицо. Я вздохнула.

— Ты видишь здесь какие-нибудь цепи, Рафаэль?

— Нет. — Его улыбка была печальной.

— Тогда ладно. Он наемный работник. Он волен делать все, что хочет. С сегодняшнего дня я снимаю его с учета. Он может вернуться в любое время, но я перестану звонить.

— Спасибо, — сказал он.

— Дело не в тебе. Он должен заниматься тем, что делает его счастливым.

Рафаэль снова кивнул. Он выглядел несчастным.

Я позволила ему сорваться с крючка.

— Как поживает малышка Би?

Он ухмыльнулся.

— Мальчик-волк пытался украсть ее игрушку на пикнике на прошлой неделе. Она погналась за ним, отобрала игрушку и избила его ею до крови.

— Ты, должно быть, горд.

— О, да.

— Увидимся, Рафаэль.

— Ты справишься, Кейт.

Он ушел.

Ну, вот и все. Я почувствовала странную пустоту. Больше никаких смешных острот. Больше никакой вымученной латыни. Больше никаких непристойных шуток. Все к этому шло уже некоторое время, но я все еще чувствовала себя опустошенной.

Дерек вошел в офис.

— Чего хотел Рафаэль?

Я покачала головой.

— Ничего важного.

Дерек посмотрел на бутылку сидра и вытащил два маленьких бумажных пакетика из бумажного пакета побольше. Восхитительный аромат мексиканских специй наполнил воздух. Мягкое тако с курицей. Мое любимое. Ближайшее мексиканское заведение находилось примерно в двух милях отсюда. Он пошел за ними ради меня.

Я встала, взяла два бокала, открыла сидр и налила нам немного. Он опустился в кресло для клиентов и откусил свое тако. Я прожевала свой. Ммм, восхитительно.

— Я собираюсь вернуться в Серенбе завтра, — сказал он. — Я хочу провести более широкие поиски. Посмотрим, смогу ли я напасть на след.

— Хорошо, — сказала я.

Мы пожевали еще немного.

— Ты когда-нибудь хотел стать богатым? — спросила я.

Дерек перестал жевать.

— Нет.

— Я имею в виду, тебе когда-нибудь хотелось больше денег?

Он пожал плечами.

— Мои счета оплачены. У меня достаточно денег на еду, на инструменты для работы, могу купить рождественские подарки. Что еще мне может понадобиться?

Я кивнула. Мы пили сидр и ели тако, и это было здорово.

ДВА БОЛЬШИХ СЕРЫХ глаза смотрели на меня с круглого лица, освещенного утренним светом, проникающим через кухонное окно. Конлан отодвинул овсянку.

— Не.

— Да.

— Мням.

Я скрестила руки на груди.

— Бабушка вчера угощала тебя медовыми кексами?

Его глаза загорелись.

— Баба!

— Бабушки здесь нет.

Мой сын издавал «ном-ном».

Когда я была беременна, я старалась избегать опасных занятий, из-за чего у меня оставалось много свободного времени. Я проводила его за чтением книжек о детях. В этих книгах было предельно ясно разъяснено, что нельзя давать сладости ребенку до того, как ему исполнился год, иначе ты станешь ужасной матерью. В тот момент, когда ложка меда касалась губ ребенка, на лбу его мамы появлялось «Ужасная мать», навсегда клеймя ее как неудачницу в воспитании детей. Я объясняла это Мэхону и Марте. Они слушали, кивали и соглашались, а затем продолжали игнорировать меня. Они угощали его медом и разными сладостями с медом с тех пор, как он научился держать их в своих крошечных ручках, а потом лгали мне об этом в лицо. С родителями, медведями-оборотнями, со стороны мужа были свои проблемы.

— Ты не получишь меда. Ты будешь есть овсянку.

— Не. — Он отодвинул хлопья.

— Ладно. Тогда ты останешься голодным.

— Мням!

Говоря детским языком, мой сын развивался со скоростью света. В тринадцать месяцев словарный запас большинства младенцев состоял из трех-четырех слов. Мама, папа, пока, о-о-о. Эксперты назвали этот этап пассивным овладением языком. Мой пирожочек составлял короткие предложения и спорил со мной о меде. В такой момент я не понимала, горжусь я или расстроена. Возможно, и то, и другое.

— У меня сегодня много работы, — сказала я ему. — И ни бабушка с дедушкой, ни тетя не смогут присмотреть за тобой, потому что у них дела клана. Итак, ты остаешься со мной.

— Мням. — Конлан шмыгнул носом.

— Я не веду переговоров с террористами. Овсянка или ничего.

Я положила немного овсянки в свою тарелку из кастрюли, добавила соли и масла и отправила в рот ложкой.

— Ммм. Я собираюсь съесть все это и буду довольной и сытой.

Конлан наблюдал, как ложка отправилась в мой рот. Раз. Два… Три…

Он придвинул к себе миску и принялся за еду с ложкой. Голод не тётка. Мой сын не был оборотнем, но определенно ел как оборотень.

Я облизала ложку. Сегодня обещался быть напряженный день.

Зазвонил телефон. Я подняла трубку.

— Алло.

— Привет, Кейт, — сказал Лютер.

Он не назвал меня язычницей или троглодитом. Дела плохи.

— Как все прошло?

— Ты была права. Они извлекли кости.

Мне потребовалось время, чтобы переварить это.

— Что отпугнуло насекомых?

— Мы пока не знаем. Вещество магически инертно, но не лишено магии. На м-скане оно отображается синим, но я не могу сказать, связано ли это с человеческими останками или с природой самого раствора. Твой эмпат рядом?

— Нет. — Джули все еще была с Кэрраном. Мне бы хотелось, чтобы они были дома.

— Жаль.

— Вы нашли нечеловеческую кровь в каком-нибудь из домов?

— Мы нашли волосы, — сказал Лютер. — Жесткие, красновато-коричневые, короткие. В одном из домов кто-то вырвал их у нападавшего.