— Разыскать его они, конечно, могут, сеньор, — сказал старик, — но войти в него, пока жив старый Хосе, им не скоро удастся, а придется порядком повозиться, потому что он не хуже их владеет оружием.
— Браво! Я знал, что вы иначе не ответите, произнес дон Мигель, крепко пожимая старику руку. — Эх, если бы в моем распоряжении была хоть сотня таких людей как вы, тогда сразу прекратились бы страдания нашей родины!.. Однако, до свидания до вечера. Не забудьте запереть за нами ворота и двери.
— Не забуду, сеньор, будьте покойны, да хранит вас Бог!
Доктор уже прощался с донной Гермозой, когда дон Мигель возвратился в гостиную.
— Я еду провожать вас, доктор, — объявил молодой человек.
— Это будет совершенно напрасный труд, — возразил Парсеваль. — Я хорошо заметил дорогу и надеюсь найти ее один.
— Мне все равно нужно побывать дома, поэтому я и хочу воспользоваться случаем ехать в вашем обществе, — сказал молодой человек.
— А! Ну это дело другое. В таком случае я очень рад. Едем.
— Сию минуту, доктор... Милая Гермоза, — обратился дон Мигель к кузине. — Я приеду не раньше семи часов вечера, а днем пришлю Тонилло узнать о состоянии больного. Пока прощай. Покойной ночи. Не бойся ничего и не забудь утром отослать своих слуг.
— Если я и боюсь, то только за тебя и за твоего друга! — с живостью проговорила молодая женщина.
— Я знаю это, но могу уверить тебя, что все кончится благополучно.
— Сеньор, дон Мигель дель Кампо надеется на свои крупные связи, — с добродушной и ироничной улыбкой заметил Парсеваль.
— Еще бы! — воскликнул дон Мигель. — Не даром же я числюсь советником его превосходительства, сеньора министра дона Фелиппе, и членом-корреспондентом Народного Общества. Кроме того, я нахожусь под особым покровительством сеньоров Анхоренас!
Все это он проговорил с такой комичной важностью, что все невольно рассмеялись.
— Смейтесь, смейтесь! — продолжал он. — Однако, если бы не эти преимущества, которые мне служат лишь для того...
— Едем же, Мигель! — перебил доктор.
— Да, и то пора... До свидания, Гермоза!
Он поцеловал изящную руку молодой женщины и вышел вслед за доктором, простившимся с хозяйкой почтительным поклоном.
Глава V
КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ
Проводив Парсеваля, дон Мигель со своим слугой поскакал домой, где тотчас же вошел в свой кабинет-библиотеку. Комната была освещена громадной бронзовой лампой, стоявшей посредине на длинном и широком письменном столе.
Пора нам, однако, поближе познакомить читателя с этим молодым человеком, которому предстоит играть самую видную роль в нашем рассказе. Дону Мигелю было не более двадцати пяти лет от роду. Среднего роста, прекрасно сложенный, смуглый, темноволосый, с голубыми глазами, орлиным носом, пунцовыми губами и ровными, снежно-белыми зубами, он был очень хорош собой. Мужественные черты его благородного лица дышали умом и энергией. Судя по его балагурству с доном Луисом, можно было подумать, что это один из тех бесшабашных весельчаков, которым все нипочем, которые все делают только порывами и, прикрываясь подчас маской деловитости, ради хвастовства, берутся за великие дела, но окончить их не могут. В действительности же дон Мигель был не по летам серьезен и благоразумен и, как будет видно из последующего, но только не любил выставлять это на вид, а, напротив, находил нужным разыгрывать пустого, легкомысленного человека, чем и сбивал многих с толку. Балагурил же он с доном Луисом просто из нежелания показать ему, что находит его положение опасным.
Дон Мигель дель Кампо был единственным сыном дона Антонио дель Кампо, богатого землевладельца на юге, родственника знаменитых сеньоров Анхоренас, которые в свою очередь состояли в родстве с Розасом. Благодаря этому, а также своему громадному состоянию, они пользовались большим влиянием в федеральной партии своего отечества.
Дон Антонио дель Кампо был человек очень честный и прямой, горячо стоявший за федерацию и служивший ей сначала при Лопесе, затем при Даррего, а теперь при Розасе. Делал он это потому, что плохо понимал значение слова «федерация», чего, впрочем, не понимали и девять десятых всех федералистов, начиная с 1811 года, когда полковник Артигас первый произнес это слово, чтобы иметь повод возмутиться против правительства, и вплоть до 1829 года, когда этим словом воспользовался дон Хуан Мануэль Розас, возмутившийся против всего справедливого и честного.
Но еще более федерации, хотя он и посвящал ей все свои силы, дон Антонио любил своего единственного сына. Видя в нем, когда он был еще ребенком, замечательные способности, дон Антонио дал ему блестящее образование в надежде, что из него со временем выйдет профессор или, но крайней мере, доктор какой-нибудь науки.
В описываемое нами время дон Мигель был на втором курсе юридического факультета Буэнос-Айресского университета, но за несколько месяцев перед тем, по причинам, которые мы объясним после, он перестал посещать лекции.
Он жил совершенно один в доме, за исключением того времени, когда у него гостили лица, направленные к нему его отцом из провинции, как, например, в описываемый нами день.
Войдя в свой кабинет, дон Мигель опустился в вольтеровское кресло перед письменным столом, взял перо, пододвинул к себе портфель с бумагой, достал несколько чистых листов и принялся писать, но потом вдруг отбросил перо, облокотился на стол, подпер голову руками и замер.
Через несколько минут глубокого раздумья он встрепенулся и воскликнув: «Нашел, этим средством я всем отведу глаза!»— он снова взял в руки перо и написал одно за другим следующие письма.
«5-го мая, 2 с половиной часа утра.
Милая Аврора!
Ты всегда уверяешь, что обязана мне своим умственным развитием. Если это правда, то ты, конечно, не откажешься доказать мне свои успехи, исполнив маленькое поручение, которое я дам тебе. Надеюсь, что ты увидишь в моей просьбе ясное доказательство моего полного доверия к тебе.
Узнай, пожалуйста, что говорят в кружке донны Августины Розас и донны Марии Жозефы Эскурра о происшествии, случившемся нынешней ночью около бухты Резиденции, как оно истолковывается, кого называют участниками в нем; вообще разузнай все, что касается этого дела.
Будь поосторожнее, в особенности с донной Марией Жозефой; старайся не показывать виду, что ты интересуешься этим делом, наведи на него разговор как бы мимоходом. Хорошо, если бы тебе удалось сделать так, чтобы она заговорила о нем сама.
Ты, разумеется, понимаешь, моя дорогая, что мне нужно знать это вовсе не из пустого любопытства, и не распространишь свои милые капризы, которыми иногда сводишь меня с ума, на серьезное дело, от которого зависит, быть может, вся моя будущность. Целую твои прелестные ручки бессчетное количество раз.
На веки твой Мигель».
— Бедняжка! — пробормотал молодой человек, перечитав это письмо. — Волей-неволей приходится втягивать и ее в политическую смуту... Впрочем, она так умна и ловка, что не навлечет на себя и тени подозрения. Легче проникнуть в тайны луны, чем в мысли Авроры, когда она захочет скрыть их; поэтому бояться за нее нечего... Ну, теперь примемся за второе письмо... В нем нужно будет прежде всего подвинуть часы вперед.
Быстро написав второе письмо, он перечитал его про себя. Оно было следующего содержания:
«5 мая 1840 г., 9 час. утра.
Сеньору дону Фелиппе Арано.
Высокоуважаемый сеньор и друг!
Пока вы неустанно бодрствуете и со свойственной вам энергией побеждаете все опасности, окружающее правительство, некоторые из подчиненных вам представителей власти, из духа, оппозиции и жажды интриг, пользуются своим положением только для того, чтобы подкапываться под правительство, совершенно игнорируя свои прямые обязанности.
Так, например, полиция больше старается выказывать свою независимость от вашего авторитета, чем делать то, для чего она специально назначена.
Вам известно, что на прошлой неделе свыше сорока человек эмигрировали из города под носом у полиции, не встретив ни малейшего сопротивления с ее стороны, хотя она обладает достаточными средствами для того, чтобы задержать и гораздо большее число людей, когда только захочет. Факт этот своевременно был мной сообщен вам, а вами доложен его превосходительству сеньору реставрадору; сеньор же Викторика нашел нужным делать вид, что ему ничего неизвестно. Вы знаете, что он очень не любит, когда его превосходительство узнает что-нибудь через вас.
Вот, например, сегодня ночью, в двенадцатом часу, я проходил мимо дома сэра Вальтера Спринга и заметил возле бухты большую толпу пеших людей, окруженную конными. Насколько я мог понятьв отдалении, пешие пытались эмигрировать на каком-то судне. Близко я не подходил, не желая быть узнанным кем-нибудь, поэтому и не знаю, чем окончилась вся эта история.
Я убежден, что если вы об этом происшествии наведете справки в полиции для доклада его превосходительству, то ничего важного не узнаете, поэтому я осмеливаюсь посоветовать вам произвести разведку частным путем. В целях охраны интересов правительства, важно в точности знать число и имена лиц, хотевших эмигрировать, а это может быть сделано только помимо полиции.
Я буду у вас сегодня после обеда; до тех же пор вы, вероятно, успеете собрать все нужные сведения, и мы тогда вместе обсудим доклад сеньору реставрадору.
С глубоким уважением имею честь быть
Вашим покорнейшим слугой.
Мигель дель Кампо».
