Но система рухнула, артерии города мгновенно закупорились. Автомобили в силу малого умения и полного отсутствия опыта вождения у водителей царапали друг друга, стукались и даже в исключительных ситуациях таранили. За пару часов больницы успели забиться хлынувшим потоком пострадавших.

Но и этого было мало. Если кто-то долбанул своей недорогой машиной престижный автомобиль, внезапно остановившийся перед ним, и при этом оба водителя оказались в состоянии выйти из них, то мгновенно вспыхивал конфликт. А если при этом получивший удар автомобиль въехал в стоявшую машину перед ним, а та по цепочке в следующую (по принципу домино), то конфликт перерастал в общественный беспорядок.

Так на этом проклятом перекрёстке и случилось. Серенький невзрачный минивен впечатался в зад вставшего в конец пробки шестиместного белого лимузина, тот в результате слегка тронулся с места и долбанул стоявший перед ним жёлтый автобус. У минивена и лимузина при толчке гравикомпенсаторы сработали как надо, а в автобусе, похоже, их работу давно не проверяли, и несколько пассажиров получили по синяку или ушибу. С одной стороны, будь они поодиночке, то ничего бы не случилось — ну, ударился, ну, ругнулся, и всё. А вот когда рядом с тобой точно такой же «раненый», а позади него ещё два десятка, последний из которых таки заметил, из-за чего их долбануло — тогда этот последний мгновенно указывает на виноватого. И разгневанный народ высыпает из автобуса на улицу, но теряется и начинает бить сам себя.

— Это ты меня толкнул! — кричал кто-то из толпы. — У меня из-за тебя башка трещит!

— Сам дурак! — летело в ответ. — Надо было держаться за поручни!

— Какие, к чертям, поручни?! Я зря что ли двадцать лет эти гравикомпенсаторы монтирую?

— Руки бы тебе вырвать за такую работу!

— Так вот из-за кого мы пострадали! Бей его!

— Кого?

— Да какая разница? Главное, чтоб не меня…

И в таком духе. Человек тридцать свалилось в единую кучу, облепив со всех сторон три пострадавших транспортных средства, и било друг другу морды. Из вставших за ними машин выглядывали любопытные люди, кто-то пытался дозвониться до полиции и скорой помощи, кто-то снимал на видео, а кто-то побежал разнимать дерущихся. Конечно, они быстро вливались в драку и только усугубляли её.

— Идиоты, — мрачно заметил Макс, взобравшись на крышу их служебной машины.

— Полностью с тобой согласен, — подтвердил Дима. — Неужели нельзя было решить всё мирным путём?

В отличие от своего напарника, он не рискнул вылезать из машины. Здесь он чувствовал себя в относительной безопасности. К тому же, он сообщал диспетчеру через бортовой терминал, что они прибыли на место, и описывал ситуацию.

— Всем стоять! — крикнул в толпу Макс, но его приказ утонул в общем гуле. — Эх, сюда бы ЭМ-гранату. Штук десять, чтоб на всех хватило.

— Или большую электросеть, — предложил лейтенант, вспомнив ощущения от взрыва такой гранаты.

— Нет, — поморщился Макс. — Слишком гуманно для них.

Его бы воля, он бы сейчас взял и расстрелял толпу из его табельного пистолета, или взял бы обрез у Димы, который, кстати, денег за него пока ещё не вернул. Никаких переговоров, уговоров и прочих соплей. Они нарушают — значит, виноваты; раз виноваты, значит — наказать!

Макс оглянулся на напарника. Нет, пухлому парню это не понравится, надо попробовать ещё раз.

— Внимание, толпа нарушителей! — гаркнул он, набрав предварительно в лёгкие побольше воздуха. — Если вы через пять секунд не сдадитесь и не ляжете лицом вниз, то я открою огонь на поражение из своего табельного оружия! Время пошло!

Если его кто и услышал, то не обратил внимания. Мало ли какой там дурак влез на крышу машины и начал орать про применение силы? Не до него, тут кулаки во все стороны летят!

— Что ж, я дал им шанс, — пожал плечами Макс.

За обрезом ему было лень тянуться. К тому же, это было незаконно.

Он вытащил пистолет из кобуры, выставил на панели предел выходной мощности на семь СЭЗ — ровно столько, чтобы самые чувствительные вырубились на несколько минут, а самые стойкие к электричеству почувствовали очень болезненные, но отрезвляющие уколы.

— Получайте, засранцы!

И он открыл огонь по толпе, лихорадочно нажимая пальцем на пусковую кнопку и дёргая ствол в разные стороны, чтобы перекрыть со всех сторон пришедшую в ужас толпу. Никто не должен был сбежать.

— Народ негодует, — заметил Тимур, одновременно отправляя в рот остатки кекса.

— Ну, так мы этого и добивались, — кивнул Воробьёв. — Кстати, а почему здесь так холодно стало? Такое ощущение, что за окном минус двадцать! Вроде, рано ещё для морозов.

— А и вправду, — с удивлением признал Тимур.

В отличие от своего начальника и одновременно близкого друга, холод он ощущал в меньшей степени — помогал горячий чай. Сам Воробьёв же просто сидел напротив Тимура за небольшим обеденным столиком в своём кабинете и ёжился от холода.

— Зря я от горячего отказался, — пожалел он. — Нет, не понимаю! Отопление работает или нет?

— Должно, — ответил Тимур. — Я лично врезался в общегородскую сеть неделю назад. Тогда всё работало.

— Мы же за него не платим, может, они и отключили его?

— Не держи меня за идиота, их систему защиты от нелегального подключения и ребёнок обойдёт, она же совсем картонная! По возросшему потреблению тоже не могут вычислить, здесь линии старые, утечки на каждом углу. Скажи спасибо полузаброшенному корпусу «Астола» в паре кварталов отсюда — если бы не они, город бы просто отрубил эту линию за ненадобностью.

Воробьёв нахмурился:

— Так может, они и отключили?

— Вряд ли, — Тимур потянулся за вторым кексом. — Утром корпус точно работал, я мимо него проходил. Тебе чаю отлить немного? А то у тебя нос посинел.

— Давай.

Воробьёв залпом выпил парящую на холоде жидкость (Тимур плеснул её на самое донышко бокала — у самого мало осталось), после чего не вытерпел и встал со стула. Подошёл к окну, пощупал батарею.

— Холодная. — сказал он. — Градусов пятнадцать, она даже комнату остужает, получается.

— Быть не может! — воскликнул Тимур. — Какого хрена?!

Он тоже подошёл к окну и пощупал батарею.

— Проклятье! Неужели термический бак в подвале накрылся?

В коридоре раздались чьи-то шаги. Воробьёв торопливо, пока проходящий мимо них не скрылся, подбежал к двери в коридор и обнаружил за ней идущего с беззаботной улыбкой Петрова. Он был одет в свою уличную куртку, похоже, только что пришёл.

— О, добрый день, — остановился он у двери.

Они пожали друг другу руки. Рука у Игоря оказалась приятно тёплой для замёрзшей жилистой кисти Воробьёва. Хоть так можно погреть её.

— Привет, — сказал Воробьёв. — Ты вниз?

— Э… ну да.

— Будь другом, принеси две кружки чая, да погорячее.

Тимур, словно перед этим прочтя мысли своего друга, уже протягивал оба бокала Игорю. Тот помялся секунду, но кружки взял.

— Хорошо, — согласился он. — Что-нибудь ещё?

— Да, — кивнул Воробьёв. — Не знаешь, что за фигня творится с отоплением? На улице не двухсотый день (примечание: календарная система в середине двадцать первого века изменилась, так как Григорианский календарь был признан не эффективным. С тех пор применяется система позитивного тринадцатимесячного календаря, в котором все месяцы по дням равны двадцати восьми и начинаются всегда с понедельника. Двухсотый день — примерно девятнадцатое Июля по Григорианскому календарю)!

— А, — сообразил Игорь. — Так это моя идея! Мы с Рюдом её реализовали сегодня утром. Внедрили червя на городскую ЦСТС (примечание: Централизованная Система Теплового Снабжения).

— На фига? — возмутился Воробьёв. — В наших планах ничего подобного не было! Что за самодеятельность?!

Улыбка на лице Игоря угасла.

— Я лишь хотел проявить инициативу, — спокойно ответил он. — Я посчитал, что благодаря таким мерам в этом городе каждый заметит, как сильно он стал зависеть от всей этой автоматики. Уж ни это ли мы пропагандируем — отказ от автоматизации большинства процессов? И не этого ли мы хотим, чтобы все поняли, какую мысль мы несём? Все, а не только те, кто выходит на улицы. В Новой Самаре пять процентов жителей покидают свои дома только раз в месяц! А вы оба знаете, что такое пять процентов от нескольких миллионов? Это те, кого бы вы без меня обошли своим вниманием!