Сколь простирается наш взгляд, всюду черные волны бьются о стены мира…

Всадники, бледные, как смерть, в забрызганных кровью одеждах, реют в атмосфере, потрошат воздух острыми серпами, раскидывают сети в предзакатной Мгле.

Кто может, пусть взглянет на них, — эти достойные выкормыши Ада ловят души, спешно возносящиеся к небу. Они охотятся на дорогах, ведущих в рай.

Их копья нанизывают души в такт истекающим секундам и нашим накалившимся сердцам — искрам вселенского пожара. Им неведома жалость, так же как и мы не знаем пощады. Мы пролили достаточно крови, своей и чужой, чтобы помнить о тонкостях извращенного воздаяния.

Мы терпели голод и лишения, чтобы видеть этот час.

Мы испытывали взлеты и падения, чтобы через долгие века восстать вместе со Тьмой во всем своем величии, и облачиться в пурпурные ткани.

Мы завоевали Дьяволу легионы отверженных душ, и громили непорочные полки божеской армии.

Мы были сухими поленьями, когда огонь Ада питался нашей плотью.

И ныне, в выжженных клеймах на наших душах отчетливо читаемо — Преисподняя. Это — имя Победы.

Что нам страсти и страдания человечества, в сравнении с жертвами, приносимыми нашему Властителю? Лишь ржавые трофеи, сложенные у наших ног.

Мы не колеблемся, когда время так близко.

У нас осталось несколько мгновений на то, чтобы опустить свой взор на колышущиеся хоругви, несущие вязь христограмм лабарумы. Чтобы взглянуть в лица воинов несметных вражеских ратей, и в студенистые ряды ангельского войска, подернутые рябью белоснежных крыл.

Наш взгляд способен проникать в самое их нутро, из пестрого разнообразия выхватывать их сущности прицелами наших глаз и прожигать негодованием, взращенным в освобожденных душах, неподвластных устрашению.

Остались считанные секунды на то, чтобы расстелить свитки, испещренные кровавыми стрелами — Disposition Zum Angriff.

Предстоит феерическое зрелище —

первый этап войны —

объятые пламенем болота.

Человечество, ставшее более низким, чем Ад христианских пустословов, человечество, погрязшее в трясине пороков, в жиже неконтролируемых страстей, ищет пути вседозволенности и плодит паразитов. Его претензии на святость и грех невообразимо завышены.

Миллиарды его нечестивых глоток раззявлены в требовательном вопле о справедливости.

В этом они единодушны.

Расы и нации, делящие меж собой одну участь, поражены проказой. Они пленники общей лжи. Зависть, лицемерие и предательство — самые страшные гетии их отношений.

Уравнивая их в правах, веют ветра Чумы, Хвори и Мора. Из темных проемов дверей, распахивающихся в неземные пределы, они ворвались, как вестники всеобщей Гибели. Въедаясь в податливые покровы, они кочуют по иллюзиям хрупкого равновесия, отданного человеческим соблазнам.

И так же из недр болезнь рвет паразитирующие мечты цивилизаций. Рыхлые законы сотрясают гнойное нутро. Жидкая мораль не держится в пористых артериях и растекается слизью, что сущее наслаждение для мокриц в рясах. Окруженные мертвыми идолами, они строят свою власть, свои храмы.

Распадающаяся плоть человечества струпьями покрывает конструкцию из бездыханных принципов и идеалов.

Столпы, на которые опирается его «вера» и его «непогрешимость», это также его кости, разъедаемые эрозией христианских учений, крошащиеся под непомерной тяжестью диадем алчности, венчающих многочисленные головы, грызущиеся меж собой.

Пока не придет Тьма, и не заставит их замолчать, черные ото лжи, кощунственные рты отхаркивают пустые слова о всеобщем благе, и вдыхают то унаследованное проклятие, что стало разъедающим ядом для легких человечества, и вирусом в его крови.

Подобно Пилату, человечество умывает тысячи своих рук перед каждым грязным делом, и не внемлет тому, кого называет богом. Но навечно въевшаяся копоть несмываема с миллиардов грубых душ. Они пахнут жертвенным дымом, курятся серой.

Возлюбленные чада божии тысячи лет более чем упрямо идут по стопам Иуды.

Для них пример повесившегося запечатлен в веках, и топот марширующих ног заглушает призывы распятого на кресте раба.

И ныне зыбкие тропы теряются, упираясь в границы, за которыми грядой возвышаются острые клыки темных законов.

Человечество в смятении.

В дерзновенных вспышках своеволия оно ведет войну с богом. Оно отторгает все заветы, и спешно заключает взаимоисключающие пакты.

Сумеречные божки так называемого технического прогресса не защитят человечество.

Поиски им «нового» бога, создание многочисленных религий, говорит лишь о том, что человечество окончательно сбилось с пути к вратам рая.

Растерянность отравляет умы и выедает глаза, видящие только непроницаемый частокол безнадежности.

Ускользнувшее от клюки доброго пастыря стадо разбредается в разные стороны, и неспособно уже собраться по зову архангельской трубы.

Здесь и везде,

отныне и навсегда,

падшее человечество, слепое человечество,

— законная наша добыча.

Мы слышим стенания и проклятия, они сливаются в многоголосый гул, перерастают в рев.

После величественной фуги Преисподней теперь они ласкают наш слух своей страстью.

Мы видим потные, согбенные спины и раболепно выставленные в небеса ягодицы. Исполосованные бичами хребты народа, кирки и мотыги.

Их мозолистые руки строили град на семи холмах, их руки поднаторели в строительстве каменных мешков по заказу испанских фра, их скрюченные пальцы вырывали пищу из глоток себе подобных, а их языки не знали усталости.

Своими деяниями они открыли нам путь, отдавая предпочтение нашей удаче, уступая под натиском нашей фурии. Они проложили сквозь топи гать и выстелили ее ковровой дорожкой. Все было готово к тому, чтобы мы вошли, даже не выпачкав своих ног.

Они не рады — они ввели в свой дом Ад. Они встречают нас потоками грязи, льющейся из их ртов и неумелыми попытками нас остановить.

Но слишком поздно теперь, когда разверзлась Преисподняя.

Смотрите, небеса густеют, верхние и нижние их уровни забиты до предела желавшими попасть туда и уплатившими назначенную цену, светопрестольные казематы наполнены богоизбранными узниками, отныне они заточены навечно.

Небеса трещат по швам под собственной тяжестью, от ощущения собственной значимости, полыхают огнями и молниями, рвутся от давящих изнутри противоречий. Прорехи щедро ссыпают белую и приторную, дурманящую манну. Это — кость, брошенная собакам, аванс за послушание.

С земли обреченной тянутся руки, украшенные стигматами, голодные жадные рты застыли в оскале, глаза узрели, как белый цвет темнеет в атмосфере, сочится кровью, орошает их слезами. Теперь они знают, что скоро выпадет обильный урожай пепла небес. Обманутые, они вопят, обиженные, они стонут.

И молят о разрождении небес спасителем.

Мы принесли бесценный дар — спасение от бога и самого человечества. Их крик: «Hostis Humani generis» относится к нам.

О нет, мы метим гораздо выше, и всей полноты нашей ненависти достоин один только бог. Как презираем мы человечество за порок, лицемерие и рабскую сущность, так более всего ненавидим мы небеса за святость в олицетворенной пассивности.

Сметя человечество, мы уберем со своего пути тот хлам, что лежит меж нами и сердцем бога.

Именно потому человеческое царство подлежит сокрушению, подлежат свержению надменные олигархи, и подлежат втаптыванию в грязь целые народы.

Упадок, запустение, прах сопутствуют нам в этом.

Мир будет плацдармом для вторжения на небеса и источником ресурсов для достижения победы. Сие место станет явным доказательством полного воплощения в реальность политики бескомпромиссных завоеваний и утверждения основ нашей морали — прямолинейной, жесткой и не признающей уступок и отклонений.