— А были случаи, когда они оба одновременно работали с судьей Моссом?

— Я думаю, должны были. Скорее всего. А в чем дело, Дэйв?

— Я не знаю.

— Вы не против? — спросила Ева и, не дав ему ответить, забрала телефон. — Лейтенант Даллас. Вы не помните случаев, когда в деле участвовали Мосс, Дьюберри и Свишер и кто-то из клиентов угрожал им?

— Ничего такого не припоминаю. Но у нас есть копии протоколов всех заседаний, есть заметки… Господи, вы хотите сказать, что все это взаимосвязано? Вы думаете, люди, которые убили Гранта, взорвали судью Мосса и задушили социального работника?

— Я это расследую. Мне нужно, чтобы вы были доступны, если мне понадобится еще раз с вами поговорить.

— Можете на это рассчитывать. Ева отдала телефон.

— Спасибо, Сэди. Я заеду за тобой в полтретьего. — Дэйв отключил телефон. — Мы вместе едем на похороны. Послушайте, лейтенант, я могу сам просмотреть протоколы. Возможно, вспомнится что-нибудь сопутствующее… какие-нибудь разговоры за чашкой кофе. Мы с Грантом часто обсуждали дела, жаловались друг другу на клиентов. Партнеры, вы же понимаете.

— Да, я понимаю, что такое партнеры. Если что-то вспомните, свяжитесь со мной.

— Непременно. Пока я еще здесь, хочу спросить… Вы не могли бы меня сориентировать, когда можно провести поминальную службу? Я взял все организационные вопросы на себя как партнер Гранта и друг их семьи. Но мне хотелось бы сначала поговорить с Никси — убедиться, что ей не будет тяжело.

— С этим вам придется подождать. Я не могу позволить ей присутствовать на поминальной службе, пока мы не убедимся, что ей ничто не угрожает.

— Ну, хорошо. Но не могли бы вы хотя бы… — Он открыл свой портфель. — Эту фотографию Грант держал у себя на столе. Мне кажется, надо передать ее Никси.

Ева взглянула на улыбающиеся лица, на семью, сфотографированную, видимо, на пляже. Отец обнимал сына за плечи, но той же рукой держал руку жены. Другой рукой он прижимал к себе дочь. Мать обнимала сына за талию, но ее пальцы цеплялись за петли брючного ремня на джинсах мужа.

Веселый, беспечный летний день. Случайный снимок.

— Это я их щелкнул. Это был один из выходных в их загородном доме на берегу. Помню, как я сказал: «Эй, давайте я испробую свою новую камеру. А ну-ка становитесь рядом!» И они встали рядом… — Дэйв откашлялся. — Это были прекрасные выходные, и Гранту очень понравился этот снимок. Господи, как мне его не хватает! — Он замолчал и покачал головой: — Никси… Мне кажется, надо отдать снимок ей.

— Я позабочусь, чтобы она его получила.

Когда он ушел, Ева осталась сидеть, глядя на снимок — на кусочек солнечного летнего полдня, на застывший момент беспечной семейной жизни. Они не знали, что у них не будет следующего лета.

Интересно, каково это — чувствовать себя родным кому-то? Вот так беспечно веселиться всей семьей? Расти, зная, что кто-то всегда есть рядом, кто-то обнимет тебя за плечи, кто-то возьмет за руку. Кто-то будет оберегать тебя…

Она никогда ничего подобного не знала. Она выросла, зная одно: есть люди, готовые причинить ей боль просто шутки ради. Избить, изнасиловать, сломать руку, просто потому что она была слабее.

Это продолжалось до того самого момента, пока в руке у нее не оказался нож. И она пустила его в ход, после чего вся ее кожа, лицо, руки стали скользкими от крови…

— Ева!

Она вздрогнула, уронила фотографию и, подняв голову, увидела Миру. Не дожидаясь приглашения, она села напротив Евы, перевернула фотографию на столе и принялась ее изучать.

— Чудесная семья. Жесты говорят сами за себя. Чудесная, любящая семья.

— Этой семьи больше нет.

— Нет, вы ошибаетесь. Они навсегда останутся семьей. Именно такие моменты, как этот, делают людей бессмертными. Это утешит Никси.

— Снимок принес партнер ее отца. И он же привел Дженни Дайсон. Они с мужем расторгают договор об опекунстве. Они ее не возьмут.

— О… — Мира со вздохом откинулась на спинку стула. — Я этого опасалась.

— Вы ждали чего-то подобного?

— Я опасалась, — повторила Мира. — Я не исключала, что они почувствуют себя неспособными и не захотят принять Никси в свой дом. Она бы слишком сильно напоминала им об их утрате.

— И что ей теперь, черт побери, остается делать? Отправляться в приют, потому что какой-то сукин сын решил истребить ее семью?

Мира накрыла ладонью стиснутую в кулак руку Евы.

— Не исключено, что для Никси было бы лучше найти приемных родителей или пожить у родственников, если это возможно. Ведь не только она является для Дайсонов напоминанием, но и они для нее тоже. Она все еще переживает чувство вины из-за того, что она одна выжила. И все это наряду с шоком, горем и страхами.

— Значит, надо сбагрить ее с рук на руки чужим людям? — с горечью спросила Ева. — Раскрутить колесо и посмотреть — вдруг ей выпадет счастливое число? Вдруг она окажется у тех, кому будет не начхать на нее? А может, и не повезет, и ее заберет кто-то, кому просто нужно детское пособие…

— Она — не вы, Ева, — негромко заметила Мира.

— Нет, слава богу, она не я. Ничего похожего. Но, может быть, ей еще хуже, чем мне.

— В каком смысле?

— У нее было вот это, — Ева указала на фотографию. — А теперь этого нет. Когда находишься на дне ямы, есть только один путь — наверх. А ей еще есть куда спускаться. Глубоко-глубоко.

— Я постараюсь ей помочь. Когда зайдет речь о ее размещении в семье, я могу замолвить слово. Ваше тоже не помешает.

— Угу. — Ева откинулась на спинку стула и на секунду, на одну секунду, позволила себе закрыть глаза. — Я не могу сейчас об этом думать. У нас есть горячие следы, и я должна работать.

— Вы о чем-то еще хотели со мной поговорить?

— Давайте поговорим на ходу.

Ева поднялась и по дороге к эскалатору рассказала Мире о том, что Никси видела доску со сценами убийств.

— Мы обсудим это во время следующей консультации.

— Вот и хорошо. А мне надо пойти поторопить Янси с фотороботами.

— Желаю удачи.

«Удача бы мне не помешала, — мрачно подумала Ева, вступая на эскалатор. — Пора бы уже удаче повернуться ко мне лицом».

Она обнаружила Янси в маленькой совещательной комнате за чашкой местного кофе с Офелией. Проститутка представляла собой то же раскрашенное чудо в перьях, что и вчера. В беспощадном утреннем свете она выглядела именно так, как и положено выглядеть «ночной бабочке» с утра пораньше: потасканной, дешевой и не особенно привлекательной.

Однако Янси оживленно болтал с ней и, казалось, с искренним интересом выслушивал ее истории.

— Ну и вот, этот болван мне говорит, что я должна ему спеть. Мол, это его возбуждает, а без этого он никак. Требует, чтобы я спела «Боже, благослови Америку». Представляешь?

— И что ж ты сделала?

— А ты как думаешь? Спела! Мотив я знаю, но слова приходилось в основном выдумывать. Делаю ему ручной массаж, он поет вместе со мной, поправляет слова. И при этом мы стоим в подъезде, поем дуэтом.

— А дальше что?

— Ну, у него наконец встало, он мне вставил, песню мы к тому времени спели трижды. И что ты думаешь? После этого он стал у меня постоянным клиентом. Спевка у нас бывала каждую неделю по вторникам. Я себе даже прикид залудила бело-сине-красный, цвета американского флага. Пускай, думаю, получает удовольствие за свои денежки.

— Да, при твоей профессии каких только типов не встретишь.

— Милый, погулял бы ты с мое, вообще перестал бы удивляться. Вот, к примеру, на прошлой неделе…

— Прошу меня извинить. — Голос Евы был сух, как земля в пустыне. — Жаль прерывать ваш душевный разговор, но мне необходимо переговорить с детективом Янси. Можно вас на минутку, детектив?

— Сейчас вернусь, Офелия.

— Ой, на вид она такая вредная — сейчас булыжник разгрызет и камешки тебе в лицо выплюнет, — понизив голос, заметила Офелия и подмигнула Янси: — Береги задницу, она у тебя симпатичная.