Когда лимузин с флажком выехал из ворот министра Шаботта, Миранда Скулату потянулась к ключу зажигания. Но ее рука остановилась на полпути. Это была машина не министра Шаботта, а комиссара Аннелиза. Он проехал с опущенным боковым стеклом, не заметив ее. Он сам сидел за рулем. Ей показалось, что его лицо побелело от бешенства, как имперский мрамор.

Миранда Скулату снова соскользнула с сиденья, так что голова ее оказалась ниже руля, ноги, согнутые в коленях, под панелью управления, взгляд прикован к правому боковому зеркалу заднего вида, в котором отражалась вся улица вместе с сосисочным фургоном полицейских. Револьвер оттягивал карман ее пальто. Интересно, из этой ржавой железяки выпустили хоть одну пулю? Миранда в этом сильно сомневалась. Она смазала его машинным маслом, сто раз подряд взводила и спускала курок, потом зарядила полную обойму. Короче, ее пушка имела мало общего с дамским пистолетиком.

Соблюдая осторожность, Миранда Скулату, как и Северина Боккальди, не должна была долго оставаться на одном месте. Она дождалась, пока этого типа в штатском сменит его напарник, и отчалила. Через двенадцать минут «Ауди-80», взятая напрокат учительницей истории (австрийка, немного неврастеничка, откликается на имя Альмут Бернхарт), остановилась на той же улице, но на новом месте, ближе к особняку Шаботта, в поле зрения внешней камеры.

Альмут спокойно вышла из машины, зная, что ее снимают, зашла в здание напротив и тут же выскочила оттуда, нырнув в свою «ауди», пока камера неспешно завершала свой круг почета.

Растянувшись на переднем сиденье, она стала ждать. При каждом обороте камера показывала, казалось бы, пустую машину, в зеркале заднего вида которой прекрасно просматривался особняк министра Шаботта.

И тут улицу Помп вдруг наводнила полиция. Вой сирен со всех сторон. Альмут по привычке швырнула револьвер под заднее сиденье. «Застукали». Скорчившись под панелью управления, она лихорадочно пыталась понять, где допустила промашку, мог ли кто-нибудь ее заметить и следить за ней с самого утра и почему в таком случае люди в форме не объявились раньше? Пока она задавала себе эти вопросы, сирены, мчавшиеся с одного конца улицы, пролетели мимо нее, чтобы присоединиться к тем, что прибыли с противоположного. «Это не за мной», – мелькнуло у Альмут Бернхарт. Молниеносный взгляд в боковое зеркало, чтобы удостовериться: это за «ситроеном», фургончиком, припаркованным чуть дальше. Одна из полицейских машин лихо развернулась и встала как вкопанная, перегородив улицу. Оттуда выскочили четыре человека в форме, с автоматами, наставленными на фургон. Другие уже заняли осаду, скрытые корпусом второй машины, остановившейся на пересечении с улицей Поля Думера.

Полицейский, который шел сейчас к грузовичку, отличался от остальных спокойствием и полным безразличием к происходящему. Бульдог с квадратным затылком и тяжелым взглядом; на нем была одна из тех курток с меховым воротником, которые раз и навсегда вошли в моду с легкой руки союзной авиации во Вторую мировую. Он не хватался за оружие. Он просто шел к фургону совершенно спокойно и в самом деле, будто за жареной картошкой. Он вежливо постучал в левую переднюю дверь. Никакой реакции. Он что-то сказал. Дверь открылась. И Альмут Бернхарт увидела, как оттуда выходят сперва Араб с огненной шевелюрой, потом Длинный Мосси, которому пришлось нагнуться, проходя через заднюю дверь фургона. Восемь легавых вцепились в них. Наручники. Рыжая шевелюра Араба вновь вспыхнула в одной из полицейских машин, на крыше которой тут же зажглась мигалка. Второй, в штатском, тот, что мерил шагами тротуар перед резиденцией Шаботта, сел за руль фургончика. Сирены, визг шин со второй передачи, две полицейские машины конвоируют главную улику.

Очевидно, у Мосси и Араба были те же намерения, что и у австрийки.

– Но этот трюк с продавцами сосисок – не слишком удачная идея, ребята.

Альмут Бернхарт, может быть, и дальше выражала бы свои сожаления, если бы перед дверью министра не затормозил черный «мерседес». Пока швейцар запихивал в багажник два чемодана, шофер придерживал дверцу, пропуская подпрыгивающего Шаботта, который нырнул в машину, как в большую кровать. Швейцар возвратился к своим дверям, шофер сел за руль. Альмут Бернхарт достала револьвер и повернула ключ зажигания.

Удар был несильным, но достаточным, чтобы «мерседес» остановился, а австрийка выскочила из своей «ауди», громко причитая:

– Mein Gott! Mein Gott! Schauen Sie doch mal! (Бог мой! Вы только посмотрите!)

Она указывала пальцем на помятое крыло своей машины, но подоспевший шофер «мерседеса» уже без всяких церемоний наставил на нее свой револьвер.

– Hilfe! – закричала учительница. – Hilfe! (Помогите! Помогите!)

Тут вмешался министр Шаботт:

– Спрячьте оружие, Антуан, это уж слишком.

Потом, обращаясь к женщине:

– Entschuldigen Sie, Madame. (Прошу нас извинить, сударыня.)

И опять шоферу:

– Сядьте за руль, Антуан, и отгоните ее машину, самолет не будет ждать меня до бесконечности.

Шофер забрался в «Ауди-80». Пока он сдавал назад, скрежеща помятым железом, Шаботт протянул свою визитку оторопевшей австрийке.

– Ich habe es eilig, Madame. (Сейчас мне некогда, сударыня.)

– Ich auch, – ответила Альмут Бернхарт. (Мне тоже.)

Но вместо визитки в ее вытянутой руке был внушительных размеров револьвер. В самом деле громадный. И не думая шутить, сказала:

– Steigen Sie hinein, oder Sie sind tot. (Садитесь, или вы покойник.)

Первое, что пришло в голову шоферу Антуану, когда он вышел из «Ауди-80» и увидел удаляющийся «мерседес», была мысль, что Шаботт, его хозяин, в очередной раз побил все рекорды скорости. Шофер Антуан вправе был гордиться своим патроном: что касается женщин, никто не мог с ними управляться быстрее Шаботта.

Мать возмущалась:

– Уму непостижимо, ну сделайте хоть что-нибудь, наконец!

Один из двух полицейских, тот, что помоложе, смотрел на ребенка. Ребенок, маленькая девочка, смотрела остекленевшими от ужаса глазами себе под ноги: там лежал человек, мертвый. Как бы ни просила мамаша, делать уже было нечего.

– В наши дни и в самом деле убивают на каждом шагу!

Мамаша начала всех парить уже с раннего утра.

– Во всяком случае, здесь не место для убийства!

Хоть и был новичком, тот, что помоложе, на трупы он уже насмотрелся. Однако послушать ему было что: его всего три недели назад перевели в Пасси.

– Это немыслимо, – кудахтала мамаша, – бежим себе спокойно, никого не трогаем, и на? тебе – девятилетний ребенок спотыкается о троп!

(Мамаша все округляла, даже трупы.)

– Это ненормально!

Мать была очень даже ничего, и девчушка, несмотря на ужас в глазах, очаровательна. Обе – в одинаковых костюмах, яркие, фосфоресцирующие повязки на лбу. Ну, просто светлячки. Или, скорее, шаровые молнии, принимая во внимание обстоятельства. Нет, он вовсе не был циником, тот, что помоложе, он находил женщину привлекательной, вот и все. Лес вокруг дышал утренней росой.

– Здесь живет уже третье поколение нашей семьи, я с детства сюда хожу, никогда не видела ничего подобного!

«А я вот всего три года на службе, – думал тот, что помоложе, – и уже пятьдесят четыре раза сталкивался с этим самым, „подобным”».

Деревья не перестали расти, а трава зеленеть, и старший все так же первым делом осматривал карманы убитого. Бумажник, кредитки, документы.

О черт!

Он вскочил как ошпаренный, с удостоверением личности в руках.

О черт!

Как будто все неприятности, которых он так старательно пытался избегать за всю свою долгую службу рядового полицейского, свалились ему на голову в этом замечательном лесочке.