Иванов поставил гранату-растяжку на «крысиную» решетку в тоннеле, работали в относительном спокойствии, но все равно было тяжеловато. А ведь дальше предстояло и остальной архив исследовать.

Подорвали вторую дверь – тут прошло попроще, но содержимое разочаровало. Только ящики с какими-то ценными сплавами и порошками. Капитан Жор сказал «большой ценности, но не по профилю группы». Со следующими дверьми пошло еще хуже: сплошь барахло.

– Что-то в мещанство уклоняемся, – молвил Земляков, оценивая стеллажи и мешки, забитые вазами, блюдами, шубами и чемоданами. – Это что за манера использовать заводские помещения для укрытия посторонних буржуазных ценностей? Кстати, тут уже кто-то рылся.

– Заначка заводского руководства, слегка проверенная последними уходящими, – прокомментировал Иванов. – А эти чемоданы можно было вместо мешков использовать. Не оттуда мы начали.

Оказалось, что и заканчивали не в том порядке. Вскрыли еще три двери: опять с барахлом, с харчем – здесь взрывы порядком побили бутылки, было трудно продохнуть от вони спиртного. Потом обнаружился склад, набитый картинами в шикарных рамах. Вот нужная вторая часть архива обнаружилась лишь за последней дверью. Здесь папки с накладными, требованиями и чертежами свалили прямо на пол, в лужу. Офицеры опергруппы в один голос ругались.

– Бардак прямо как у нас, – горестно сказал Земляков. – Ладно, нужно передохнуть, силов уже нет. Перекурим, потом начнем разбираться. Тима, что там из годного на ужин?

Хлеба, понятно, не имелось. Фашисты же, у них всегда так. Можно было сходить к машинам, там паек на три дня, буханки вчерашней выпечки, но желания лишний раз взбираться по лестницам у опергруппы не имелось. Так обошлись.

Сидели на мягком: запорошенные пылью шубы жалеть было незачем.

– Варвары мы, с раскосыми и запыленными очами, – вздохнул Земляков, беря с фарфорового блюда ломоть щедро нарезанного окорока. – Эх, нет с нами Павло Захаровича – его стиль сервировки.

Заговорили о задаче – вытаскивать канцелярскую добычу будет сложно. Но нужно превозмочь.

– Вот это в первую очередь, – капитан Жор указал жирным пальцем на последние подмокшие груды найденных бумаг. – Здесь определенно полные чертежи понтонов с полной спецификацией, техзадание, переписка на немецком.

– Да, это сразу берем. Вы, Егор Дмитриевич, не обижайтесь, но немецкий язык первоочередной. Все же они заказчики, – сказал Земляков.

– Даже не думаю расстраиваться, – заверил венгерский переводчик, подцепляя ножом из банки мелкие пахучие кусочки. – Вы, Женя, лучше переведите, что я такое ем.

– Это не немецкое, а французское, – объяснил столичный полиглот. – По-моему, улитки в винном соусе. Или устрицы. В общем, моллюски.

Егор Дмитриевич поспешно отставил банку:

– Господи ты боже мой! Дайте же запить!

Запивали легчайшим вином – пахло летом и то ли лимоном, то ли апельсином. Капитан Жор признал, что этого сорта не знает, но главное, что не крепкое. К вину сапер Николай принес огромную плитку шоколада – размером не меньше полуметра, упакованную в плотный пергамент.

– Вот она, мечта любой девушки! – провозгласил Земляков. – А еще говорят, что размер не имеет значения.

– Не пошлите, Женя. Вы не в Москве, а в приличном обществе, – капитан Жор принялся вытирать руки обо что-то нежно-бархатное, женское, свисающее из распахнутого чемодана. – Давайте упаковываться и браться за дело. Судя по часам, уже почти полночь. Водители нас заждались, и вообще этот андеграунд утомляет. Лично я сказал бы…

В тоннеле громыхнуло, мигнули фонарики, на головы посыпалась пыль. Сработала растяжка на «крысиной» решетке.

– Немцы! – Иванов скатился с шубы-подушки уже с автоматом в руках…

Одиннадцатого января советским войскам удалось пробиться к кладбищу Керепеси с востока, занять железнодорожную станцию Йожефарош. На площади Орчи контратака венгров при поддержке штурмовых орудий увенчалась частичным успехом.

Полеты люфтваффе были неудачны – лишь одному самолету удалось сбросить груз осажденным.

За сутки нашими войсками были заняты 214 кварталов.

К западу от города продолжались ожесточенные бои. Наши войска были вынуждены оставить городок Замой в 15 километрах севернее Секешфехервара. Войск 3-го Украинского фронта оказались в крайне сложной ситуации.

Работали по-стахановски: Иванов вышвыривал из чемоданов вещи, перебрасывал подходящую пустую кладь в канцелярскую кладовую, там Земляков набивал в чемоданы и мешки бумаги. Саперы и Тимофей тащили багаж в насосную, где укладывали на тележку. Рулил норовистым транспортным средством Егор Дмитриевич, наскоро сваливал груз у лифтовых лестниц, возвращался за новой порцией. Спешили как могли, Тимофей дважды врезался головой в капкан из свисающих кабелей – ловушка похуже минной, черт бы ее взял. На посту оставался капитан Жор, сидящий за баррикадой поперек туннеля: там дверь уложили, подкрепили всяким разным из склада барахла. Немцы, или кто там по туннелю шастал, пока не приближались – подрыв «растяжки» остановил. Может и совсем не придут, но идти проверять по прямому коридору было опасно, там первую же пулю словишь. Оставалось поспешать и таскать.

– Да сколько же там еще?! – прохрипел Жора, норовя прислониться к стене.

– Давай-давай, потом передохнем, – призвал Тимофей, которого и самого уже шатало.

– Чемоданы – всё, – сообщил Иванов, выскакивая к баррикаде. – Есть портьеры, а может, скатерти. Давать?

– Давай! – отозвался Земляков. – Тут не так много осталось, но важное.

– Дмитриевич уже тоже закончился, – сказал Тимофей. – Впору самого на телеге возить.

– Сразу за дверью насосной сваливайте, потом перебрасывать будем, – решил старший лейтенант.

Работать приходилось почти в полной темноте. Земляков еще чуть подсвечивал себе фонариком, дальше носили на ощупь, благо туннель уже знали. Тимофей помог увязать узел, взвалил на плечо. Повело вбок… врезался узлом в дверной проем.

– Не снеси! Завалит нас нафиг, – хриплым шепотом зубоскалил Земляков.

Ага, очень смешно. Ткань узла, дорогая, плотная и гладкая, так и норовила выскользнуть из рук. Черт, хоть бы рядно какое-то нормальное нашлось. Тимофей преодолел ровную часть туннеля, повернул, машинально наклонил голову, уклоняясь от кабельной ловушки – где-то здесь должна быть – разминулся с сапером.

– Да сколько там?

– Чуток, – выдохнул Тимофей, на миг прислоняясь спиной к стене и перехватывая неподъемный узел.

Очередной раз споткнулся о ящик с взрывчаткой, но вот она, дверь насосной, горит пристроенный фонарик, задыхающийся переводчик нагружает тележку.

– Сейчас поможем, Дмитрич…

В туннеле застрочили автомат старлея, ему разом ответили два немецких, дробный грохот влетел в зал насосной, рассыпался о бока высоких цистерн…

…Теперь до поворота таскали ползком. Баррикаду удерживал Иванов, его штурмовой автомат выдавал короткие очереди, отвечали ему густо, но больше из винтовок, что выходило даже хуже – казалось, пули рикошетят от бетона раз десять, не меньше. К тасканию бесконечной бумаги подключился капитан Жор, силы у него были, но навыка не имелось. Тимофей послал капитана за угол, здесь управлялись вдвоем с Жорой, ползком толкая перед собой тюки, передавая за поворот.

– Немного осталось, но не во что упаковывать, – Земляков передал корявый узел из увязанных в собственную телогрейку проклятых бумаг. – Тимка, изобрети что-нибудь.

Тару сержант Лавренко отыскал на «продскладе»: высыпал бутылки из деревянных ящиков, колбасы из бумажного куля.

– Самое то! – Земляков запихивал бумаги в благоухающий копченостями мешок…

По туннелю несло дым, рвались гранаты, осыпая со свода пыль. Кричали упорные немцы, теперь Иванов огрызался длинными очередями, видимо, поджимало…