– Почему он морской? – изумился Тимофей.

– Отож раз написано на катушках что «фор сеавотер» – «для морской воды», имеем право предположить, что истинно так и состоит по его истинной кабельной жизни.

– А вы разве читать можете, там же не по-нашему… – боец Лавренко прикусил язык.

Павло Захарович, утирая полотенцем красное деревенское лицо, подмигнул.

Комиссия приехала под вечер. В «Склад КНН» провели лампу от аккумулятора автомобиля, шебутной представитель морского флота метался по блиндажу и хватался за голову. Тимофей уж подумал, что за скверную сохранность кабеля определенно отправят в штрафную роту, но оказалось, это моряк от счастья. Быстро пересчитали, рядовой Лавренко передал весенний акт и подписал ведомость. Моряк выразил благодарность от «лица всего ВМФ» и пообещал не забыть, после войны выдать отдельную путевку в дом отдыха в Ялте. Тимофею было стыдно – у моряка имелось четыре звездочки на погонах, но что это за звание и как к нему нужно обращаться, вспомнить хоть убей не получалось – на флоте ведь капитаны как-то особо замысловато называются.

Майор из штаба дивизии пожал рядовому Лавренко руку и совершенно неожиданно прикрутил на гимнастерку изумленного Тимофея новенький гвардейский значок. Поставил росчерк в красноармейской книжке, после чего начальство отбыло, оставив старшину и двух бойцов для охраны бесценного склада. Остался и старший лейтенант-особист. Тоже пожал руку и напутствовал:

– Я говорил тебе, Партизан, что найдутся хозяева. Ну, будь жив-здоров, не позорь мои рекомендации. Глядишь, и встретиться доведется.

Особист переговорил с озабоченным сержантом Торчком и ушел «бдить и предотвращать».

У Тимофея сложилось впечатление, что внезапная находка склада осчастливила кучу офицеров. Наверное, не только гвардейский знак за проклятые кабеля полагается, получат они на грудь что-то существеннее. Ну и ладно, главное, отделался от проводов рядовой Лавренко.

Подошел старшина, заступивший на охрану:

– Слушай, Партизан, а как вообще это «КНН» расшифровывается? Или тоже не знаешь?

– Оно, товарищ старшина, видимо, как зашифровывается, так и расшифровывается, – пробормотал Тимофей, чувствуя, что его судьба как-то в одночасье круто меняется. – Склад был обозначен как «Кабель Неопределенного Назначения».

– Тимка, иди жрать готовь, а то у нас опять ужарится! – позвал Андрюха.

Ужинали совместно: у группы богатого сержанта Торчка имелся приличный запас вместительных банок колбасного фарша. У стрелков был хлеб и кухонная каша, все это смешали, добавили чуть обжаренного лука, молодого чеснока, заново разогрели. Вышло очень даже съедобно.

Имелись у запасливого товарища Торчка не только консервированные запасы, но и фляжка. Разлили «строго по пятьдесят». Тимофей крепкого спиртного не любил, но тут был серьезный повод. Павло Захарович окропил спиртом знак «Гвардии» на груди нового подчиненного и многозначительно сказал:

– Отож, если правильно зайти на начальство, воинский порядок случается прям со свистом. Отдыхай, Тимка, в последние разы на этих своих проводах, не сегодня, так завтра покатим встречать руководство группы.

Поговорили о наступлении, народ пошел спать, а Тимофей чистил керогаз – напрасно новые сослуживцы не ценят столь удобную штуку – и размышлял о переменах жизни. Наверное, теперь далеко уведет фронтовая дорога.

Спрятав кухонное снаряжение, боец Лавренко прошел ближе к берегу и посмотрел на темное левобережье. Где-то там, километрах в тридцати, это если по прямой, спали Чемручи и Плешка. Можно было бы за день дошагать. Но не положено, да и незачем, сколько уж раз себе повторял.

Спать пришлось недолго. Еще до рассвета пришла машина с капитаном-моряком. Загрузили, пожелали моряку и кабелям счастливого пути.

– Готовимся, бо сегодня кататься придется, – приказал сержант.

Тимофей помогал водителю проверять «додж» – небезынтересное занятие. Солнце уже порядком пригревало, и тут издалека, с юга донесся единый тяжелый вздох. Работала артиллерия – должно быть, тысячи стволов. Бойцы – и здесь, и на дороге, и у блиндажей связистов – замерли. Началось!

– Как по расписанию, – сказал сержант Торчок, глядя на большие трофейные наручные часы. – Ровнехонько восемь. И нас, хоть мы и далеко, эта канонада вполне касаема. Заводи, Андрей!

– Так мы туда?! – водитель с ужасом и восторгом прислушался к тяжелому чугунному грохоту.

– Вот що опять за вопросы?! – возмутился сержант. – Сколько я тэбе втолковывал – коды нужно, вот тоды тебе и скажут. Не беги поперед паровоза, вон – молчи, как Партизан, да запрягай. Тимоха, очепятывай склад, пусть он и пустый, но порядок должон быть!

Конечно, сержант Торчок был еще тот хитрец – «должон, коды да тоды», а сам по-английски читает. Но Тимофей понимал, что такая с этого дня служба. Наверное, временная, но лицом в грязь бить нельзя.

Через десять минут «додж» с ревом скатывался к понтонному мосту. Прощай плацдарм, почти полгода рядовой Лавренко тут просидел, а настоящее наступление с этого рубежа совсем другие бойцы начнут.

Ориентиром значился второй поворот от Тунутар. В здешней рощице, видимо, кто-то маскировался перед наступлением, и от подлеска мало что осталось. Но та самая рощица, других поблизости просто нет, поля с остатками кукурузы, да виноградник, если ближе к селу.

– Отож странно, должен увидеть, – мрачно молвил сержант Торчок. – Пойду, погляжусь.

Сержант накинул на шею ремень автомата и двинулся к рощице.

Бойцы остались около машины. Андрюха утер пилоткой пыльное лицо и сказал:

– А чего тут-то? В селе он мог бы ждать, в теньке бы постояли.

Тимофей промолчал. Мысль у водителя была правильная, только куцая. Правильно было бы ее продолжить: могли бы в теньке стоять, но раз посреди поля торчим, так имеется тому военная причина. Боец Лавренко не то чтобы назубок знал нравы и привычки СМЕРШа, но пока что конченых дураков в Особых отделах не встречал.

А солнце действительно припекало, от «доджа» перло горячим металлом и пылью, из-за Днестра докатывалась отдаленная канонада. Андрюха тоже прислушался, и конечно же, немедля вопросил:

– Как думаешь, куда потом? Туда, а?

– Не, в тыл поедем. Ташкентский фронт инспектировать, – вздохнул Тимофей. – Вот чего ты спрашиваешь? Я же у вас первый день. Вот командование найдется, сразу даст указание. А я еще не дослужился.

– Ну, так я так, в порядке размышления, – болтун-водитель полез в машину за флягой и сказал из-под горячего брезента. – Главное, чтобы офицер нам нормальный попался. У нас в автобате один капитан служил, так ух… прямо хоть сразу падай и помирай. Вот я и думаю.

Для бойца в звании «рядового» Андрюха слишком много думал. Солдатам имеет смысл в работе и бою активно думать, а в промежутках за него начальство размышляет – эту истину Тимофей уже усвоил методом наблюдения и осмысления рассказов опытных бойцов. Но, конечно, некоторое волнение имелось. С хорошим командиром и воевать легче, это понятно. С другой стороны, Торчок с этим начальником знаком, ждет без особой нервозности, следовательно…

– Ты пить-то будешь? – спросил Андрюха. – Теплая, правда.

– Слезай. Идут, – предупредил Тимофей, вглядываясь в приближающиеся сквозь марево фигуры.

Шофер спрыгнул на землю, попытался присмотреться:

– Они ли? Чо-то слишком молодой. Может, это Павло Захарович с кем-то из местных повстречался?

Тимофей промолчал. Уж какие местные, тут только над кукурузой птахи и поют. Место-то безлюдное, подходящее для контрразведывательных встреч.

Офицер действительно выглядел не особо внушительным: погоны старшего лейтенанта, худощавый, лет двадцати – двадцати двух. Из примечательного только круглые очки на носу.

Жаркий ветерок донес обрывки разговора:

…– тот поворот, а не этот.

– Отож кто разберет те повороты-развороты, ежели их так прибавилось после танковых движений. Извиняйте, товарищ старший лейтенант, тут же все напоперек переездили.