– Отож целый лейтенант, ученый и политически грамотный. Пускай ведет и отвечает.

– Ты чего говоришь, Захарыч?! Мы же вообще в Словакию заехали. Будапешт вот в той стороне.

– Ночь, тута куда дланью не тыкай, везде тьма и сплошная неизвестность. На войне география своенравная, поди угадай, какой путь короче, – сказал сонный Павло Захарович. – Чего волнения волновать? Лейтенант – дурень, так то его личные горестности и ответственности.

– А вот то чьи проблемы будут? – зловеще поинтересовался Тимофей. – Уши свои мохнатые прочисть. Слышишь?

– Уши, що уши… зато не мерзнут, – Торчок сдвинул шапку и прислушался. – Не, тут ты прав, то нехорошо…

Звуки относило ветром, но временами слышалось очень явственно: пулемет. Бьет настойчиво, явно не дежурную ленту жжет.

Тимофей вовсе снял шапку, пытаясь расслышать.

– Туды глянь! – толкнул Павло Захарович.

С левой стороны мелькал красный огонек фонарика, что-то кричали издали.

…– той! …уда… уй?!

Тимофей заколотил по крыше грузовика:

– Стой, Сашка!

Из кустов машине бежали бойцы с оружием:

– Куда претесь, вашу…?! Там немцы!

«Додж» впереди тоже остановился, оттуда спешило свирепое белесое пятно и вопило из глубин полушубка:

– Почему встали? Лавренко, я тебя предупреждал?!

– Немцы впереди, товарищ лейтенант!

– Какие немцы?! Кто сказал?!

– А вы вообще сами кто? И откуда? – с подозрением поинтересовался местный боец. – Немцы же дорогу за вами перерезали. Приказано занять круговую оборону. Ну-ка, кто у вас старший?

Все это ночное происшествие, недалекий бой и прорвавшиеся немцы было очень неожиданно, но сержанту Лавренко показалось, что он чего-то подобного и ждал. С утра чудилось, прямо хоть верь в самое суеверное предчувствие. Впрочем, какие предчувствия, если такой лейтенант командует? Уверенность была.

Ситуация складывалась крайне неприятная. 22 декабря наши части продолжали наступление. Дивизии 27-го стрелкового корпуса совместно с передовыми частями 6-й гвардейской танковой армии достаточно успешно продвигались на северо-запад в междуречье Ипель – Грон. Но в ночь на 23 декабря спешно переброшенные из Польши танковые дивизии немцев нанесли встречный контрудар. Удар у гитлеровцев получился довольно хаотичным, но совершенно неожиданным.

Наша 303-я стрелковая дивизия готовилась наступать вдоль железной дороги от Хорватице и станции Томпа. Немецкий удар отсек дивизию от действовавших с районе Ленице танкистов. Одновременно оказалась перерезана и единственная дорога, связывающая с тылами наши передовые части. Мгновенно образовался дефицит горючего и боеприпасов.

Немцы наносили сходящиеся удары с трех направлений – 303-я стрелковая оказалась окружена в районе деревни Семоровицы. Паники не было, стрелки и артиллеристы заняли круговую оборону. Хуже пришлось штабу дивизии, оказавшемуся восточнее – на станции Томпа – немцы, видимо, точно знали местонахождение штаба и атаковали целенаправленно…

… – Товарищ капитан, мы ведь проскочим? Прикажите показать, где можно проскочить! У меня приказ срочно быть в Будапеште, – наседал Саламонов.

– Так а чего вы сюда ехали? – изумился капитан. – Слышите, что творится? Где же тут проскочить?

Стрельба усиливалась – по большей степени на севере, но и со стороны дороги, по которой только что беспрепятственно прошли машины опергруппы, доносились очереди.

– Но мы же проехали! Можно же проехать! – возмущался Саламонов.

– Да черт вас знает, как вы проехали! – обозлился капитан. – Прячьте технику, занимайте оборону. Немцы подходят!

– Лавренко, прячь машины! Немцы рядом! – немедля переключился лейтенант, как будто Тимофей не стоял рядом и ничего не слышал.

Станция[45] была не особо значительной: несколько складов, короткая платформа, запасной путь… Уходила мимо станционных строений насыпь, тянулись во тьму рельсы единственного пути. По другую сторону насыпи стояли дома железнодорожных служащих – одноэтажные, крытые черепицей. Еще дальше – во тьме – пряталась деревня Харватици, там уже были немцы и готовились к атаке на станцию.

Скучившаяся под защитой оград, немногих домов и пакгаузов автотехника штаба дивизии стояла густо. Водители суетились, пытаясь замаскировать автомобили. Тимофей понимал, что пожгут тут технику, но деваться попросту было некуда. Местность для обороны не подходила: вокруг станции лишь поля, луга, а склоны пологих холмов, высоты подальше – то уже под немцами. Особо окапываться некогда, только за строения и можно обороне зацепиться. Если у фрицев танки и артиллерия… Впрочем, народ тут опытный, не новобранцы, устоят. Но машинам по любому конец…

Тимофей стукнул прикладом в стену – ага! – так себе выложили.

– Здесь!

– Так устоит же камень-то, – заныл Сашка.

– А ты с разгона. Нечего жалеть!

Водитель запрыгнул в кабину «опель-пежо», газанул задним ходом – грузовик бахнул кормовым бортом в стену. Заскрипел лопнувший кузов, полетели щепки. Но и стена пошатнулась.

– Еще раз! – скомандовал сержант Лавренко.

Грузовичок было жалко, прям очень. Столько делали его, за рулем успел посидеть, попривыкнуть. Ну что теперь-то.

Бах! – машина повторила самоубийственный маневр.

Пробегавший мимо боец крикнул:

– Что творите, ироды?! Да погодьте, сейчас немцы сами все порушат.

– Беги, хохмач! – обозлился Тимофей. – Еще о непременном сохранении культурных словацких ценностей речь толкни.

С третьего толчка стена обрушилась.

– Отож с краю подчисть! – указал Торчок, спешно роющийся в вещах в кузове «доджа».

Подвисшие камни Тимофей обрушил толчком – левая рука заныла. Вот все так не вовремя, черт бы его… Изнутри – из пролома – пахнуло тыквами, яблоками, мирной жизнью. Здоровенные тут сараи, это хорошо.

«Додж» загнали вовнутрь, снаружи загородили побитым «опель-пежо». Стрельба нарастала – немцы открыли огонь из чего-то скорострельного, видимо, зенитного. Легкие снаряды пока особого вреда не причиняли, лишь сшибали черепицу с крыш. Но вот и мины от фрицев засвистели. Это уже хуже…

– Значит, так. Мы в оборону, Сергеев за машинами приглядывает, – сказал Тимофей, обозревая арсенал опергруппы. – Ну, «катюши» у нас нету, но все же и не с пустыми руками.

– Давай я с вами пойду, – вызвался Сергеев. – Захарычу бегать уже сложно.

– Отож добегу, – заверил Торчок. – То разумнее. Поскоку, ежели на прорыв идти, то я твою заокеанскую колесную гордость точно не заведу.

– Всё! Беремся! – распорядился Тимофей.

Когда отягощенная оружием боевая часть опергруппы выбежала на крошечную площадь перед станцией, на них накинулся какой-то майор:

– Куда драпаете? А ну-ка стой!

– Виноваты, товарищ майор. Не разобрались. Где позицию занять поудачнее? – Тимофей плюхнул на раздолбанную мостовую свой «жаб»-миномет.

– Блудливые контрразведчики, что ли? И даже с полутяжелым вооружением? – ядовито восхитился майор. – Тогда туда давай, сержант. Дом с флюгером видишь?

Группа двинула к дому, на котором вроде бы виднелось что-то похожее на флюгер. Несущий два лотка мин Торчок проворчал:

– В самую дупу послал майор. О тож мы чужие, шо нас беречь.

– Да тут щас везде эта ваша дупа, – справедливо заметил Сашка, которого кренило под неуравновешенностью трех минометных лотков.

Нет, позиция оказалась не из самых дурных – между домами и колодцем бойцы комендантских подразделений успели слегка окопаться, расковырять стены. Командовал тут немолодой грузный подполковник. Подивился незнакомым бойцам:

– Ладно, сержант, занимай позицию. Ты из этой дряни вообще стрелял-то?