— Ты отдал свою жизнь в битве против Сета, — сказал Тутанхамон. — Она теперь вечная, Пасар, Начальник конюшен, так как Осирис, Хорус и Пта принимают тебя к себе.

Начали спускать саркофаг. Члены семьи Пасара бросили цветы. Анкесенамон подошла и бросила букет резеды и жасмина. Затем опустили приношения, статуи слуг, которые будут прислуживать покойнику в загробной жизни, искусственные продукты…

Тутанхамон повернулся к своей супруге. Теперь ее лицо превратилось в маску.

Носильщик поставил на подмостки белый саркофаг, в котором покоился ребенок. Она подалась вперед. Тутанхамон сжал ее руку. Растерянная, она слушала одного из жрецов, объяснявшего правила Открытия Рта. Таемуадхису повернулась к ней и протянула курительницу, которую взяла у жреца. Это выходило за рамки обряда. Анкесенамон схватила курительницу и держала ее в вытянутой перед саркофагом руке. Заметив непорядок, жрец осторожно забрал у нее курительницу и прочитал молитву за умерших новорожденных.

Вдруг она поняла, что у нее больше никогда не будет ребенка от Пасара, и разразилась неудержимыми рыданиями. Не думая о соблюдении протокола, вместе с ней плакали Тутанхамон и Сати.

В яму спустили второй саркофаг. Так как у нее не было цветов, Таемуадхису протянула ей букет лилий. У царицы не было сил бросить его, и тогда Тутанхамон сделал это за нее. Нарушив еще раз протокол, Мутнехмет, не сводившая с этого мгновения глаз со своей племянницы, и Сати вывели ее наружу и отвели к носилкам.

Сати понимала, что у нее уже не было сил присутствовать на погребении командира. Достаточно одной царицы, умершей во время похорон. Совсем ни к чему, чтобы при Открытии одного Рта, закрылся другой. Ни кобры, ни львы не были настолько сильны, чтобы защитить людей от избытка горя.

Между двумя танцами на середину зала в заведении Несхатор вышел рассказчик. Иногда она заполняла паузы такими выступлениями, пока ее танцовщицы подкрашивали глаза или соски.

У мужчины был довольно большой живот, раскосые глаза и чувственный рот.

— Знаете ли вы историю яйца и горшка? — спросил он, как бы ни к кому не обращаясь.

Никто ее не знал.

— Яйцо затеяло ссору с глиняным горшком, который оскорбил его достоинство, насмехаясь над его хрупкостью. «При первом же ударе ты трескаешься и теряешь жидкость, как женщина, собирающаяся рожать», — говорил рассказчик хрипло, с акцентом, присущим жителям Верхней Земли. «А ты, — теперь его голос стал гнусавым и тонким, — кем ты себя вообразил? В голове у тебя пусто. Ты постоянно жирный, а когда тобою попользуются, то ставят в угол, и лицемеры приходят проверить, не прилипло ли что-нибудь к твоим бокам!» Горшок из глины занервничал: «Ну и яйцо, оно же меня еще и оскорбляет! Ты забыло, что вышло из задницы птицы? — А ты, ты — глиняная задница!» — нагло заявило яйцо.

Публика начала веселиться. Появилось вино и пиво.

— Яйцо почувствовало себя в опасности. Оно отправилось к Медному горшку. И говорит тому: «Привет, дружище! Сегодня ты очень красный! — Дело в том, что меня натерли». В этом месте для медного горшка рассказчик использовал третий голос, энергичный и звонкий. «По крайней мере, ты красивый, когда тебя натирают. И у тебя хорошие манеры. Не то что у некоторых. — О ком ты говоришь? — Вообрази, накануне я встретил глиняный горшок, который, не переставая, плохо отзывался обо всех. — Обо всех? Даже обо мне? — Даже о тебе. — И что же придумала сказать по моему поводу эта деревенщина? — Он сказал, что если тебя не натереть, ты становишься отвратительнее, чем дыра в земле. И что, несмотря на вид здоровяка, ты гнешься при малейшем ударе и создаешь адский шум, чтобы привлечь к себе внимание. — Он так и сказал? — Клянусь Осирисом! Он и мне сказал, что я уязвим, как живот беременной женщины и вышел из задницы птицы. Говорю же тебе, это неучтивый субъект».

Несхатор не знала этой истории и села ее послушать, потягивая из кубка пиво. Она уже начала успокаиваться после потери любовника. Рассказчик продолжил:

— В гневе медный горшок отправился на поиски глиняного горшка. Нашел того, и сходу говорит ему: «Слушай, деревенщина, кажется, ты плохо отзывался обо мне? — Эй ты, хвастун, по какому праву ты обзываешь меня деревенщиной? — Я к тебе обращаюсь так, как хочу, старый бурдюк!» И вот ссора переросла в драку. Совершенно очевидно, что медный горшок оказался немного помят, но вскоре он доказал свою правоту глиняному горшку, который развалился на мелкие части.

Публика ожидала морали.

— Знаете, что я вам скажу, добрые люди? Будьте осторожны с яйцами. У них часто бывают сильные союзники!

Клиенты расхохотались. Раздавались взрывы неудержимого смеха, доходившего до икоты. Слепой арфист тоже смеялся. И музыканты. Клянусь Амоном, они действительно поняли, что означала басня! Только знаки: яйцо — это царь, глиняный горшок — Ай, а медный горшок — Хоремхеб. Несхатор тоже смеялась: хорошее настроение побуждало ее клиентов больше пить. К рассказчику полетели кольца. Тамбурины и кемкем отбивали ритм. Должен был начаться танцевальный номер. Рассказчик нашел себе место, и Несхатор велела подать ему вина.

Фивы вновь радовались тому, что являются оплотом царской власти. Остававшиеся заброшенными на протяжении уже двадцати лет, редко посещаемые царем Сменхкарой, недолго бывшие местом регентства Ая, они наконец принимали в своих дворцах царя.

В течение нескольких недель, пока царская семья размещалась во дворце, представители знати и высокопоставленные особы внимательно разглядывали невообразимое количество мебели, статуй и вещей, которые царь привез с собой в Фивы. Ничего подобного они никогда не видели. Имущество последнего находившегося в Фивах царя, Аменхотепа Третьего, разумеется, было достойно царской особы, но по сравнению с тем, что велел изготовить Тутанхамон, оно казалось деревенским. Какое великолепие! Сколько эбенового дерева, кедра, слоновой кости, кораллов, электрума! Какая тонкая инкрустация! Какая изысканность! Только взгляните на этот эбеновый табурет, инкрустированный розами из слоновой кости! А эти кресла из кедра со спинками, украшенными золотом! И не только золотом, но и разноцветными поделочными камнями в чеканке!

Они изнемогали от восхищения при виде стола из эбенового дерева со столешницей, изготовленной из слоновой кости, разделенной серебряными перегородками, поднятыми на лапах льва, которые, в свою очередь, держались на рифленых цилиндрах из золота. И иероглифы, наполненные золотом, на планке вокруг ножек! Чтобы играть в «гусек»! [25]

При виде трона лишались чувств даже самые пресыщенные знатоки: покрытые золотой фольгой головы львов на подлокотниках и ножки в виде лап того же хищника; спинку украшал барельеф, инкрустированный поделочными камнями и стеклом, изображающий сидящего царя и царицу, покрывающую ему плечо мазью. Получив привилегию быть принятым монархом, надо было ожидать, когда он встанет и тогда лихорадочно мчаться к возвышению, чтобы восхищаться этим чудом.

Деревянный сундук, плакированный слоновой костью с вырезанными на ней иероглифами черного цвета, стоял в зале царских аудиенций и вызывал столько же комментариев, сколько ссылка бывшего регента: на нем были вырезаны знаки, означающие «Любая жизнь божественна».

И эти кубки из голубого стекла, привезенные из Сирии, которые подавали приглашенным во дворец!

В действительности, претендуя на совершенство, эти вещи были божественными!

Все больше людей признавали этот стиль. Ему не были свойственны преувеличения, в былые времена ценимые Эхнатоном, которые осуждал здравый смысл; нет, он идеализировался, не отходя слишком далеко от реальности, он совершенствовался, не будучи обескровленным. И он был роскошен!