– Времена проходят, – ухмыльнулся Басов. – Дольше задерживаться не стоило. Для барона мы перестали быть занятным развлечением. Если ты заметил, остаться он нас просто из вежливости уговаривал и настаивал не слишком сильно. Стало быть, вскоре те самые лишние вопросы, которых ты боишься, обязательно бы возникли. Нам надо было либо, как старшине, искать себе дела, либо уезжать. Землю пахать ни ты, ни я не умеем. Служить я не хочу, а ты не готов. Так что вывод очевиден. Я считаю, мы в достаточной степени адаптировались.

– Да, язык ты учишь быстро, – признал Петр. – Но есть еще много вещей…

– Которые мы никогда не узнали бы, оставшись в поместье, – перебил Басов. – Заметь, наши простенькие объяснения легко прошли. Люди сами додумывают непонятное, чтобы не казаться незнайками. И немецкого языка мы не знаем, потому что затворниками в курляндском поместье жили; и камуфляжная форма наша – охотничьи костюмы, в которых мы от москвитян сбежали; все это барон выдумал, а я подтвердил.

А вот что действительно важно было увидеть, это то, как ведут себя здесь дворянин, слуга, крестьянин, купец… Нужно, чтобы люди тебя записали в определенную, известную им категорию, и полностью их стереотипу соответствовать. Тогда ты здесь выживешь, и никто ни в чем не заподозрит. Я ведь, пока барона фехтованию учил, сам у него учился, как здешний дворянин себя вести должен. Во Пскове я свою роль сыграл неплохо. А вот ты со своей задачей не справляешься. Слугой называешься, а как был питерским интеллигентом, так и остаешься. Дворня на тебя косится. Нехорошо. Тебе в образ вживаться надо, по системе Станиславского. Иначе пропадем, и никакое фехтование не спасет, да и «калаши» закопанные – тоже. Понял?

– Понял, – протянул Петр. – Сложно это…

– Любишь ты себя, жалеешь, – хмыкнул Басов. – Твоя задача – выжить. А ты все хочешь не просто выжить, а еще и Петей-пятерочником из двадцать первого века остаться. Не выйдет.

– Но я же человек двадцать первого века и есть… – начал оправдываться Петр.

– Ты человек, который должен действовать сообразно обстоятельствам, – отрезал Басов. – Тот, каким ты был, может выжить только в Питере две тысячи второго года, да и то впроголодь. Попал бы к папуасам – должен был бы стать папуасом. Попал сюда, ищи свою нишу, играй с людьми в их игры. Иначе они из своей игры тебя исключат, а заодно и из жизни.

Они замолчали. Дождик ослабел и чуть позже прекратился. Дорога шла через какое-то село. Петр потянул воздух и ощутил ароматы постоялого двора: неповторимую смесь конюшни, кухни и торгового склада.

– Игорь, – предложил он, – может, заночуем? До следующего постоялого двора еще неизвестно сколько, а уже темнеет. Да и холодно, погреться бы и перекусить.

– Может, – покосившись на хмурое небо, буркнул Басов и тут же окликнул проходившую мимо бабу с ведрами на коромысле. – Эй, что это за село?

– Заплюсье, господин, – как могла низко поклонилась та и засеменила прочь.

– Ладно, на сегодня хватит, – решительно заявил Басов и свернул коня к постоялому двору.

Около коновязи к ним подскочил босой белобрысый мальчишка лет пятнадцати, одетый в холщовую рубаху и штаны.

– Дозвольте за лошадками поухаживать, благородные господа, – низко поклонился он. – Всего один грошик, и все будет в лучшем виде. Помою, накормлю…

– Держи, – кинул ему мелкую монетку Басов и спрыгнул с коня.

Посмотрев на мальчишку и передав ему поводья, Петр невольно поежился. Босяком, да в такой одежде по октябрьскому холодку парню наверняка было очень зябко, хотя виду он старался не подавать. Сам Петр порядком мерз в куда более теплой одежде.

Петр с Басовым направились ко входу в постоялый двор, но у самых дверей фехтовальщик вдруг остановился и произнес:

– Иди, Петька, ужин закажи, да посмотри, чтобы комната хорошая была.

– А ты? – удивился Петр.

– Я тебе сказал – иди, нагоню, – быстро произнес Басов и тут же понизил голос: – Ты что, какой слуга так спрашивает у хозяина? Или мне, по Станиславскому, плетей дать, чтобы быстрей в образ вжился? Ну ступай, и гонору побольше. Ты – слуга именитого дворянина.

Петр надулся и шагнул в темень постоялого двора, а Басов стал внимательно наблюдать, как расседлывает и принимается чистить лошадей мальчишка, предложивший им свои услуги. Минут через пять подозрения, появившиеся еще при первом взгляде на пацана, переросли в уверенность. Басов подбоченился и гаркнул:

– А ну, малый, иди сюда!

Мальчишка тут же подбежал, поклонился:

– Слушаю, господин.

– Как звать? Чей сын? – грозно насупив брови, произнес Басов.

– Федька. Крестьянский сын.

– Ну это ты кому другому расскажи, – уже негромко произнес Басов. – Ты, я думаю, отроду не косил, никого не пас, как плуг держат, только со стороны видел. А вот выездке боевых коней и фехтованию тебя лет с пяти учили.

Заметив, что мальчишка собирается броситься наутек, Басов ловко схватил его за шиворот.

– Пустите, дяденька, – почему-то очень тихо заскулил Федор.

– А ты не спеши, разговор есть, – спокойно сказал фехтовальщик.

Рядом, как из-под земли, вырос здоровенный детина – очевидно, конюх.

– Что, господин, – забасил он, – пацан чем не угодил? Дозволь мне, я его быстро уму-разуму научу.

По тому, как сжался Федька, Басов понял: парень прекрасно знает способы «обучения» на местной конюшне.

– Я сам, – буркнул он и потащил мальца за амбар.

– Воля твоя, господин, – донесся вслед густой бас, – хошь плетью, хошь рукой вразуми. Только до смерти не убей, да не калечь. За то под суд посадника поведут.

Затащив парня за амбар, где они оказались укрыты от посторонних взглядов, Басов отпустил пленника.

– Выкладывай быстро, кто таков. А то и вправду худо будет.

Мальчишка быстро утер рукавом выступившие слезы и заговорил:

– Боярина Бориса Колычева сын я. Батюшку на Москве царь Иван в измене обвинил да обезглавил, к нам в вотчину людей своих послал. Вотчина та на границе с землей псковской. Царевы люди ночью налетели, дом пожгли, пограбили, матушку, братьев и сестер, дворню всю побили. Я один в лес утек да в Северороссию подался. До сих пор меня ищут. Не выдай, господин, царевы люди за мной придут.

– Так здесь же великий князь Николай правит? – удивился Басов.

– Посадник псковский беглых царевым людям выдает, – зашептал мальчишка. – Я в землю ингрийскую иду. Отсюда еще верст тридцать. Там уже земли самого князя. Оттуда не выдадут. Отпусти меня, господин, век Бога за тебя молить буду.

– А почто здесь застрял? – спросил Басов.

– На хлеб заработать да обогреться.

– А в Ингрии что делать будешь?

– К кому из дворян ингрийских в услужение пойду. Может, на конюшню, а коли повезет – в дворовое услужение. Денег на саблю скоплю, в рать североросскую пойду. Бог даст, с тем царевым человеком, что вотчину пожег, счеты сведу. Я его запомнил.

Последние слова мальчишка произнес напористо, со стальным блеском в глазах.

– Пошли, – произнес Басов, взял парня за плечо и повел к постоялому двору.

Тот подчинился. Они миновали дворик и вошли в трактир. Кинувшийся было выгнать на улицу мальчишку-босяка слуга увидел, что тот идет в сопровождении дворянина, и почтительно остановился. Басов быстро нашел глазами Петра, сидящего за дальним столиком, и направился к нему.

– Я двое щей заказал, – сказал Петр Басову, удивленно глядя на мальчишку.

– Закажи третьи, – бросил Басов. – Знакомься, это Федор, мой новый слуга. – А ты, Федька, гляди. Это Петр, мой слуга давний. Человек весьма ученый, но оттого к услужению мало способный. Я латышский дворянин, Игорь Басов, иду в Петербург, чтобы открыть там школу фехтования и тем жить. Беру тебя в услужение. Будешь на посылках и за хозяйством смотреть. Петра слушай, как меня. Будешь лентяйничать – буду драть. Будешь хорошо служить – буду обучать тебя сабельному и шпажному бою. Дам тебе кров, еду и двадцать грошей в месяц. Понял?

По счастливому лицу мальчика Басов догадался, что попал в точку.