Впервые за долгое время я нуждалась в совете женщины старше и мудрее себя, кому я могла бы рассказать все без утайки и спросить, что мне делать с этим? Может быть, мне следовало покинуть это семейство, пока я не увязла слишком глубоко и оставалась еще надежда вернуть покой для сердца и ума.

Однако мне не к кому было обратиться. Из всех, с кем прежде сталкивала меня жизнь, близок мне был только отец. И даже если бы он был здесь, существовало нечто, чем я не могла бы поделиться даже с ним. Следовало полагаться только на себя, и ошибка могла стать роковой.

Осознав это, я испугалась. Я чувствовала себя так, будто меня все быстрее и быстрее несет к чему-то мрачному и опасному, а у меня нет ни сил, ни желания бороться.

Ален поместил нас в том же отеле, где мы останавливались раньше. Викторина, казалось, пребывала в добром здравии: она была полна сил, без устали сновала по квартире, бросаясь от окна к окну, чтобы посмотреть, что делается внизу. Довольно странно, что она ни разу не предложила поездить по магазинам, хотя мы выезжали в город каждый день. Обычно мы посещали Вудвард-Гарденз, где могли полюбоваться знаменитыми черными лебедями на озере и цветочными лужайками вокруг оранжерей.

Викторина предпочитала наблюдать эти красоты, оставаясь в экипаже. И, когда я предлагала посетить картинную галерею, а миссис Дивз — театр, ответом Викторины неизменно было «позже». Поскольку она не была больна, я полагала, что она чего-то ждет… или, может быть, кого-то? Возможно, она боялась оказаться в отсутствии, когда появится этот кто-то.

Доверенный врач Алена уехал на побережье, и мы должны были ждать его возвращения, в то время как сам Ален был завален множеством дел. В те дни я узнала о лихорадочной спекуляции акциями рудников, причем занимались этим не только мужчины, но и женщины тоже. Я наслушалась удивительных историй о судомойках, которые вчера еще стояли у своих корыт, а на следующий день могли накупить бриллиантов, чтобы унизать свои опухшие красные пальцы.

Я гадала, втянуты ли компании Соважа в эту авантюру. Но когда миссис Дивз однажды спросила о таком помещении капитала, Ален довольно резко отозвался о подобной купле-продаже. Его интересы занимали не только рудники — в эти дни я узнала о его власти над целой «империей», включающая в себя скотоводческие ранчо, лесоразработки, шахты, пакетботы и торговые корабли, пересекающие Тихий океан.

На третий день нашего бесцельного сидения в городе он вернулся поздним утром, принеся с собой, как всегда, свежий ветер, ожививший наше тепличное, расслабляющее бытие.

— Берите ваши шляпки, леди, ваши мантильи, жакеты, все, что вам потребно. Мы едем с визитом.

Он был так оживлен и напорист, что я сразу встала, заинтригованная и тем, и другим. Но Викторина, раскинувшись на диване, томно спросила:

— Куда мы едем?

Голос ее прозвучал капризно, словно она сразу хотела сказать «нет», но не решалась.

— На «Рани». Корабль только что встал на якорь и привез сокровища, которые вас удивят. А теперь поторопитесь, экипаж ждет.

Возможно, именно магическое слово «сокровища» разогнало тучи, набежавшие на чело Викторины. Я сама была немало возбуждена, пришпиливая шляпку, и на меня нахлынули воспоминания… слишком сильные. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз ступала на палубу корабля, вдыхала его особую атмосферу, которая, сочетая в себе множество запахов, для меня неизменно означала счастье.

Пока мы ехали, Викторина задавала множество вопросов. Но я сидела молча, мысленно предвкушая предстоящее. Эта часть города отличалась от той, что я уже видела, ибо мы сейчас углубились в дебри Варварского Берега с его дурной славой.

Шум и крики достигали наших ушей даже сквозь закрытые окна кареты. Здесь, как я слышала, бродили банды хулиганов, а полицейские (специально отбираемые за силу и отвагу, вооруженные как ножами, так и пистолетами) осмеливались появляться только по двое и по трое. Этот район города славился по многим морям. В грязных ночлежках и безымянных пьяных притонах вербовщики занимались своим ремеслом, подбавляя наркотики в выпивку подгулявших матросов, обирали их до нитки, и затем отправляли их, бессильных и зачастую смертельно больных, пополнять команды стоящих на якоре кораблей.

Мой отец никогда не действовал через вербовщиков. Он рассказывал, что дважды в этой гавани ему вместе со своей командой приходилось драться, чтобы вышвырнуть их с палубы. А от его историй о портовых кварталах Сан-Франциско меня дрожь пробирала.

Но когда мы наконец ступили на палубу «Рани», я огляделась кругом с почти болезненным чувством. «Рани» была одним из тех прекрасных клиперов, что ныне, увы, быстро вытесняются пароходами.

Нет больше прекраснейших кораблей из всех, что когда-либо плавали, воплощенной мечты моряков, бесстрашно бороздивших на них воды, где никогда прежде не видели американского флага. «Рани» принадлежала к вымирающему племени, и за это я любила ее.

Нас встретили капитан и его первый помощник. Когда нас проводили вниз, Викторина посетовала, что с трудом удерживается на ногах, но я обнаружила, что не утратила морской походки и не нуждаюсь в чужой руке для поддержки.

Капитан Мэксфилд принял нас по-королевски. Нам были поданы коробки с засахаренным имбирем и другими чужеземными сластями. Хотя для меня они не были ни чужеземными, ни экзотическими. Я разглядывала разные диковины из далеких стран, вроде тех, что собирал когда-то мой отец: свитки китайских картин, устрашающую маску, рот которой был усажен зубами акулы, малайский нож, на чьем лезвии оставил следы морской воздух.

Я поклевывала имбирь и переводила взгляд с одной стены на другую, покуда мои грезы не прервал первый помощник.

— Извините, мисс Пенфолд, но, как поглядишь на вас, можно подумать, что вы уже бывали здесь раньше.

— Бывала. — Заметив его удивленный взгляд, я объяснила. — Нет, я не имела в виду ваш корабль. Но моим отцом был капитан Джесс Пенфолд, и я плавала вместе с ним много лет. В сущности, я и родилась на борту корабля.

— С ума сойти! — Я подумала, что в своей модной упаковке выгляжу весьма далекой от спартанской морской жизни. — Капитан Пенфолд? О, я слышал о нем в Кантоне. Он был в большой дружбе с купцом Хо. Там о нем до сих пор вспоминают.

— Я так рада! — Человек должен оставаться в памяти тех, с кем он был связан при жизни. И то, что его все еще вспоминают с уважением, наполнило меня гордостью и счастьем.

— И еще я слышал, что он разбил пять пиратских джонок в Японском море, — продолжал мистер Уиккер. — Но это уж сказка!

Я улыбнулась.

— Одна из тех, что рождаются при пересказе. Я, видите ли, была там. Всего-то было две джонки, и у одной, должно быть, пьяный рулевой, так неустойчиво она шла. Но когда они атаковали, это было страшно.

— Две или пять — какая разница? Нужно быть настоящим мужчиной, чтобы сделать такое. С этими восточными пиратами я не пожелал бы встретиться, разве что с парой пушек, готовых к бою, и с пистолетом в каждой руке. Большая потеря, мисс Пенфолд, что эти дьяволы с конфедератских рейдеров загубили такого человека и его команду, — прямодушно закончил он.

И снова я была тронута, польщена и горда мыслью, что о моем отце так вспоминают.

— Итак, леди, — капитан, до того беседовавший с Аленом, встал. — Мистер Соваж считает, что вам будет интересно взглянуть на сливки нашего груза до того, как их запрут в банковских сейфах.

Он подошел к небольшому сейфу, прочно привинченному к полу, и вынул оттуда металлический ящик. Из него капитан достал несколько ящичков поменьше, обернутых индийским хлопком-сырцом, и тут нам открылись сказочные сокровища.

В одном ящичке были жемчуга, матово мерцавшие на тусклом сырце. Второй ящичек содержал камни с Цейлона — рубины и сапфиры, а третий — нефрит. Не тот нефрит, что обычно экспортируется на Запад, но полупрозрачный «императорский» нефрит, который так строго охраняется в пределах Китая, что большинство уроженцев Запада даже не подозревают о его существовании. Этот нефрит являл собой не просто камни, как в других контейнерах, но был обработан и покрыт резьбой. Здесь была бабочка, две превосходных серьги, браслет, на котором были вырезаны крошечные сложные сценки — все это вполне могло принадлежать придворной даме.