Наши шелка и оборки, кружева и бахрома были здесь неуместны настолько же, как эти красные рубахи, шпоры и шейные платки были бы нелепы в Нью-Йорке. Следовало учиться выдерживать такие взгляды: ведь мы здесь — редкие птицы. И я уже начинала понимать, что эти взгляды — комплименты, а вовсе не грубое оскорбление.

Другие пассажиры на остановках тоже выходили поразмяться, и со временем мы стали узнавать их в лицо. Так я заметила среди них одного мужчину, который постоянно занимал такую позицию, чтобы держать в поле зрения всю нашу компанию, пока мы находились вне вагона.

Незнакомец носил широкополую шляпу, затенявшую его лицо, а также пышную черную бороду. Поэтому то, что находилось между тенью от полей и этой растительностью, было скрыто с таким же успехом, как если бы он был в маске. Но я решила, что он молод. Он казался стройным, несмотря на широкий пыльник, который многие носили для защиты от паровозной сажи и копоти. На остановках он расстегивал пыльник и накидывал его как плащ, под ним же был виден дорожный костюм городского жителя.

Мне уже становилось неприятно это постоянное наблюдение, как вдруг оно прекратилось. Когда он перестал появляться, я решила со странным чувством облегчения, которого не смогла бы объяснить, что он, вероятно, сошел с поезда. Я решила, что не стоит строить догадки и держать под подозрением всех и каждого.

— Что вы думаете об этой стране, мисс Пенфолд? — вопрос мистера Соважа отвлек меня от столь благоразумного умозаключения.

Поодаль, вдоль дороги петлял ручей. Бегущая вода так манила прохладной свежестью, что на мгновение мне захотелось оказаться возле нее. Между тем, мой работодатель сидел в кресле рядом со мной, повернувшись так, чтобы делить свое внимание между мною и внешним миром.

Я торопливо искала слова.

— Она, конечно, очень красива. Но я не думаю, что ее легко усмирить. Я вот подумала, как холодна эта вода…

Он улыбнулся.

— Да, ручей в полдневный жар. Вода во многих местах страны дороже золота, потому что золото — богатство, но не жизнь.

— Однако, в сорок девятом люди считали по-другому, — заметила я. — Разве мало их лишились здесь жизни в погоне за богатством?

— Слишком много. Золотая лихорадка опасна. Но это в прошлом; теперь мы строим, укореняемся. Железные дороги связывают нас с Востоком, мы открываем земли для посевов и пастбищ… — он заговорил с нарастающим жаром, а затем начал рассказывать о жизни в Калифорнии.

Мой отец никогда не считал меня безмозглым существом только из-за того, что я родилась девочкой. До двенадцати лет, когда меня послали на берег в школу, я, рожденная на борту корабля, черпала знания из превосходной библиотеки, которую отец возил с собой, и на все свои вопросы получала ответы, конечно, с учетом моего возраста. И никогда мне не приходилось слышать более интересных бесед, чем в те годы. Большинство мужчин, которых я встречала в обществе, вело с дамами пустые поверхностные разговоры. Опуститься глубже и выказать понимание или хотя бы интерес к важным событиям, было бы почти неприличным. Энтузиазм к учебе, поощряемый во мне отцом, считался причудой, почти пороком. И в это мгновение я осознала, насколько же я была отрезана от того, чего хотела. Я была жаждущим странником, случайно набредшим в пустыне на ручей, вроде того, что бежал перед нами.

Мистер Соваж, воодушевленный моими вопросами, ожидал от меня моих суждений, и воспринимал их как нечто совершенно естественное. Я начала с упоминания о тех вещах, на которые обращал мое внимание отец. Поскольку он указывал мне то, что я должна увидеть, я посетила многие необычные места в тех странах, куда доставляла грузы «Королева Индии». То, что я унаследовала его способность легко усваивать языки, доставляло ему особенное удовольствие.

— Итак, вы побывали в Кантоне и на Сандвичевых островах? — Мистер Соваж был по-настоящему заинтересован.

— И что вы думаете о той части Китая, которую видели?

Он спрашивал без снисходительности, поэтому я откровенно рассказывала обо всем, что повидала. Думаю, он был поражен, когда услышал, что я была приглашена на два дня в женские покои одного из богатейших купцов, и наблюдала ту часть местной жизни, которая была скрыта от путешественников-мужчин.

— У вас было много преимуществ, — заметил он.

— Главное из них, сэр, то, что у меня был отец, который воспитал во мне пытливый ум.

Возможно, мой ответ прозвучал резковато, поскольку он заметил:

— Вы произнесли это с таким нажимом, мисс Пенфолд, будто полагаете, что поведение вашего отца шло вразрез с обычаем.

— Судя по тому, сэр, что я узнала с тех пор, как лишилась его общества, очень похоже, что так. Он поощрял во мне желание расширять кругозор и предоставлял мне для этого все возможности. Поскольку такие преимущества в образовании обычно принадлежат сыновьям, а не дочерям, теперь я думаю, что мой отец очень сильно отступил от обычая.

В своем ответе я ступила на грань правил приличия. Не потому ли начали сходиться его темные брови? Он вполне мог подумать, что я в какой-то мере задеваю его собственные убеждения.

— Ален! Я не знаю, ждать ли вас… — Миссис Дивз выплыла на нас из коридора. — Глупо с моей стороны отнимать ваше время, когда у вас столько забот, но у меня все бумаги здесь… — она лично озаботилась расстегнуть захваченный с собой портфель.

— Я, как всегда, к вашим услугам, Огаста. — Он встал и потянулся к портфелю.

Я поняла, что меня выставляют, и мне было немного больно, что это сделано так грубо. Не то, чтобы я могла требовать от него больше внимания, чем предписывала обычная вежливость… Миссис Дивз вообще ничем не выказала, что заметила мое присутствие, и лишь небрежно кивнула, когда я проходила мимо нее.

В купе меня все еще дожидалось мое письмо к мадам Эшли, но я была не в настроении вести дневник. Вместо этого я стала смотреть в окно на местность, которая казалась мне теперь совершенно отталкивающей. И я все еще старалась разобраться в своих чувствах, когда в мою дверь постучали. Прежде чем я успела ответить, вошла миссис Дивз.

— Мисс Пенфолд! — Она произнесла мое имя тем же самым тоном, которым я недавно отчитывала нерадивых учениц. Но я решила не обнаруживать своего негодования.

— Миссис Дивз? — вопросительно произнесла я. — Я могу что-то сделать для вас?

— Вы можете сделать кое-что для себя, мисс Пенфолд! — Она уселась без приглашения.

Возможно, она рассчитывала на мой ответ, но я молча выжидала, вынуждая ее продолжать. Это великолепный прием против тех эмоций, которые она разыгрывала.

— Я исхожу, конечно, — тут она принялась крутить одно из многочисленных колец на своих пухлых пальцах, — из того факта, что молодые леди из хорошего общества не пытаются привлечь внимание джентльменов.

«Как бы не так, — ядовито подумала я. — Большая часть их времени посвящена маневрам исключительно в этом направлении, разумеется, незаметным».

— Мистер Соваж… Ален, — она прибегла к его личному имени, как будто хотела подчеркнуть, что это ее исключительная привилегия, — очень добр. Хотя он постоянно занят делами, он слишком хорошо воспитан, чтобы высказывать нетерпение…

Я продолжала смотреть на нее с тем же озадаченным видом полного непонимания. Возможно, моя реакция сбивала ее, заставляя делать паузы. Затем она снова начала:

— Вы так молоды, мисс Пенфолд, и ваши обстоятельства были таковы, что вы могли обычную вежливость принять за что-то иное. Мистер Соваж счел ваш недавний разговор немного… скажем, странным для леди, избранной быть компаньонкой для его сестры. Поскольку это дело деликатное, он обратился ко мне, чтобы я переговорила с вами.

— Ну конечно, — кротко согласилась я. — И очень мило с вашей стороны, миссис Дивз, что вы согласились. Хотя я все еще не могу понять, в чем, собственно, мой проступок, поскольку наш недавний разговор с мистером Соважем был начат им самим. Я думаю, он хотел побольше узнать о моем прошлом. Полагаю, это вполне естественно при данных обстоятельствах.