А плакал Император потому, что никогда в жизни не чувствовал себя таким несчастным и одиноким. Как же это случилось?

Целые дни он просиживал на жестком и неудобном троне, занимаясь проблемами своей обширной Империи. Где-то далеко-далеко, в глубине Богры, собиралась новая императорская армия. Сейчас она насчитывала уже более пятидесяти тысяч человек.

Вскоре она соединится с войсками южных стикиров, с отрядами графов Кенфалона и стикиров Релизвара. Это стотысячное войско наверняка сможет снять осаду со столицы и отогнать сипхистские орды. Но чтобы из мечты это стало реальностью, приходилось решать тысячи вопросов. И так изо дня в день. Бэнви терпеть не мог принимать решения. Но делать было нечего, и он их принимал.

Хуже всего было то, что проклятая ведьма следила за ним, как удав за кроликом. Бэнви уже и забыл, что это такое — обычные плотские радости. Уже много недель он пил не больше кружки эля в день. Если он не заседал со стикирами, монстикирами и их представителями, то находился на совещании с ведьмой и аргонатскими генералами. На развлечения не оставалось ни единого часа.

Бэнви очень не хватало принцессы Зиттилы. Но она пропала в день гибели культа Гинго-Ла. Некому теперь было советовать Императору, как бороться с кознями матери и ее фаворитов. Вместо этого Бэнви день-деньской занимался государственными делами. Зиттила наверняка не узнала бы своего кузена. Впрочем, справедливости ради, следовало признать, что после того, как ведьма что-то сделала во мраке безлунной ночи, интриги матери как-то вдруг прекратились.

Насколько Бэнви уда-лось узнать, она, внезапно бросив все, укатила в Пэтву, в уединенные семейные владения.

Теперь вместо своей матери Бэнви панически боялся старуху-ведьму с пронзительным взглядом и бесконечными требованиями. Боялся ее подробных рассказов об ужасах, творящихся в Дзу. И о том, какая судьба постигнет и его самого, и всех его подданных, если сипхисты возьмут Урдх.

Зашуршали занавеси, и кто-то вошел в будуар Императора.

— Убирайтесь, я хочу побыть один.

Неужели ведьме мало? Он уже достаточно сегодня поработал. У него уже спина болела от непрерывного сидения на троне.

Но это оказалась не ведьма. Перед ним, словно растекшийся пудинг в черном шелке, стояла его тетя Харума.

Харума!

— Как ты посмела сюда прийти… — начал он. Это она во всем виновата. Это Харума говорила, что аргонатцам можно доверять. Это она предложила дать врагу бой. Это она впустила во дворец весь этот ужас.

— Убирайся. Это ты во всем виновата. Харума подошла поближе, встала на колени, уткнувшись лбом в пол. Все так, как она и боялась. За последние несколько дней Фидафир совсем расклеился. Он снова плакал.

— Мой господин, мой Фидафир, ваша покорная служанка молит вас не говорить таких страшных вещей. Ваша покорная служанка хочет лишь помочь вам одолеть зло, грозящее древней плодородной земле.

— Ты советовала мне принять помощь Аргоната! Я послушал тебя, и к чему это привело? Северяне захватили мой город и даже овладели зернохранилищами! Я ем кашу, три раза в день кашу! Это невыносимо!

— Мой господин, мой Фидафир, ваша покорная служанка умоляет простить ее, но она смиренно хочет напомнить, что эти самые северяне защищают город от врага.

— Но каша! Я ненавижу кашу! Я хочу жареного гуся, и печеного козленка, и немного вина, и провести время в моем гареме. Уже десять дней я не пробовал медовых губ моих наложниц?

— Мой господин, мой Фидафир, ваша покорная служанка смиренно напоминает вам, что сейчас идет война и что все ваши подданные сейчас испытывают лишения.

И всех их объединяет любовь к своему повелителю, и дух их крепнет при мысли, что он, не щадя сил, руководит защитой города.

— Глупости! Я ничем не руковожу! Плевать я хотел на оборону города. Это работа для генералов. Я просто хочу подрумяненного, под золотистой корочкой гуся с кисло-сладким кокосовым соусом. Это тебе понятно?

И Император Бэнви вновь уткнулся в свою подушку.

Харума подползла поближе.

— Мой господин, милый Бэнви, позвольте мне помочь вам. Я знаю, что вы безмерно устаете от ваших трудов. Знаю, что иметь дело с заморской ведьмой очень и очень непросто.

— Непросто?! Она божие наказание! Она чудовище в человеческом облике! Она не дает мне пользоваться моим собственным гаремом.

— Мой бедный племянник, мой Фидафир, мой господин.

— Это просто ужасно, тетя. Я живу словно какой-нибудь солдат или что-то в этом роде. А Ведьма следит за мной зорче сокола. Она хочет, чтобы я все время думал о враге, а я не могу о нем думать. Они ждут меня в Дзу. Вижу их злобные ухмылки. Я не могу спать. Мне снятся страшные сны.

Бэнви разрыдался, и Харума, как это уже неоднократно случалось, прижала его к пышной груди и, укачивая, словно младенца, понемногу успокаивая, помогла заснуть. Она думала, что бедняга Бэнви никогда не подходил для трона. А тут еще это проклятое восстание в Дзу. Да, Бэнви ужасно не повезло.

— Спите, мой Фидафир, спите… — тихонько пела она.

А за окнами заливались соловьи, и узкий серп луны выполз на усеянное звездами небо.

Комитет Чрезвычайных Действий снова собрался в доме Портеуса Глэйвса на Фетенской улице.

За прошедшие несколько часов количество заговорщиков успело увеличиться. К Комитету примкнул лекарь Тубтил из Первого кадейнского полка Первого легиона, знаменитого «Первого из Первых». Вместе с ним пришел и командир Узпи. Вид готовых к штурму осадных башен творил чудеса. Даже генерал Пикил прислал своего представителя, молодого полукапитана по имени Дешут.

Все эти часы Глэйвс наслаждался ощущением власти. Его дом превратился в центр самых фантастических интриг, куда с помощью вовсе не рвущихся в бой кадейнских офицеров стекались самые последние новости, слухи и сплетни.

Но вот вернулся Эксум, и радостное оживление сменилось злостью и угрюмой тоской. После выступления купца Глэйвсу показалось, будто мир кругом померк, окутавшись холодным серым туманом.

Эксум из Фозеда принес очень плохие вести. Враг начнет штурм в полдень следующего дня. Если Комитет хочет что-нибудь сделать, он должен действовать прямо сейчас. Этой же ночью.

По сути дела, это означало мятеж. Заговорщикам придется арестовать и, скорее всего, убить генерала Пэксона. А вместе с ним и всех тех, кто вздумает сопротивляться.

К подобному повороту кадейнцы оказались не готовы.

— Пэксона всегда и всюду сопровождает охрана, — покачал головой Винблат. По крайней мере, человек двадцать из Марнерийского легиона.

— Мои люди не поддержат открытого мятежа, — пробормотал командир Узпи. Им это придется не по вкусу. Все слишком внезапно.

— Но к чему такая спешка? Почему нельзя чуть-чуть обождать?

Глэйвс тоже этого не понимал. Днем или вечером, какая разница? Но Эксум из Фозеда стоял на своем. Те, с кем он связался в стане врага, передали, что если город не капитулирует, штурм начнется точно в полдень.

— Может, вам удастся ночью открыть сипхистам ворота? — предложил он. Уверен, это вам зачтется. Кадейнцы пришли в ужас.

— Вот, значит, что им нужно?! — взъярился кенорский лучник капитан Фирахр.

— Сбросить Пэксона и поставить на его место генерала Пикила — это одно, но открыть врагу городские ворота — совсем другое!

— Я никогда не предам своих людей, — отрезал Винблат. — Я прежде всего человек чести. Эксум нервничал. Какие дураки!

— Что это вы так расшумелись? Неужели не ясно, что другого шанса у вас не будет? Иначе вам всем конец. Пощады не будет никому.

— На меня можете не рассчитывать, — объявил кто-то из капитанов.

— Я не унижусь до заурядного мятежа, — с возмущением сказал лекарь Тубтил.

Глэйвс не верил своим ушам. Это было невозможно. Перед ними реальная возможность спастись, а эти идиоты рассуждают о чести! Им что, не терпится умереть? Глэйвс отчаянно пытался найти выход. Неужели ничего нельзя поделать?