— К нему просто так не подойдешь, ты же это знаешь. И с тобой теперь не очень-то поговоришь.

— Проклятый глупый мальчишка. Я умираю с голоду. Боевой дракон должен есть. Со мной что-то происходит. Я уже не всегда знаю, что делаю. Кажется, я теряю над собой контроль.

— Ну так съешь проклятых урдхцев, но не ешь своего драконира, хорошо?

— Ты думаешь, это смешно. Ты ничего не понимаешь. Я над этим не властен.

Оно само контролирует дракона. Я голоден, и все кругом кажется мне пищей.

— Корабли уже близко. Они прибудут через пару дней.

— Трудно ждать так долго.

— Я знаю, старина, знаю. Но и мы не можем ждать. За это время Пурпурно-Зеленый может и вовсе потерять лапу или даже погибнуть.

— Люди полагают, что знают о драконах абсолютно все. Пурпурно-Зеленый дикий дракон, что тебе о нем известно?

Релкин судорожно сглотнул:

— Увы, не так уж и много. Но в одном я не сомневаюсь. Если ему не помочь прямо сейчас, в скором будущем Пурпурно-Зеленого ждут ужасные мучения. Так может, стоит чуть-чуть постараться?

Уговаривать Базила пришлось долго, но под конец он все-таки согласился помочь. И разумеется, Пурпурно-Зеленый сперва и слышать не хотел ни о какой операции.

— Пусть они держатся от меня подальше, — прорычал он Базилу. — Они морят меня голодом, и я не могу находиться с ними рядом. Они съедобны.

Базил на это терпеливо напомнил, что невскрытый нарыв с каждым днем будет болеть все больше и больше. В конце концов дикий дракон, хотя и против своей воли, но согласился лечиться. Он уже достаточно времени про вел в легионе, чтобы понимать пользу человеческих лекарств. Все его раны заживали быстро и сравнительно безболезненно. В прошлом даже мелкие царапины порой превращались в мучительные, долго не проходящие гнойники. В общем, от людей и от дракониров, в частности, была вполне ощутимая польза.

После ужина, закончившегося, по общему мнению, как-то уж очень быстро, Пурпурно-Зеленый уселся возле костра. Релкин осторожно осмотрел нагноившийся коготь. Базил и Влок встали за спиной дикого дракона, готовые вмешаться, если тот, потеряв выдержку, решит все-таки напасть на драконира.

Релкин аккуратно ощупал нарыв. Дракон зашипел, но не пошевелился.

Достав из аптечки острое шило, Релкин быстрым движением вскрыл болезненное нагноение. Громадный дракон зашипел громче.

Релкин покосился на Базила и Влока. Они казались совершенно спокойными.

Глубоко вздохнув, юноша начал аккуратно выдавливать гной, пока из ранки не потекла чистая сукровица.

Дикий дракон начал рычать, и Релкин буквально обливался потом. Но вот эта неприятная процедура осталась позади. Теперь предстояло самое трудно испытание.

Достав тряпочку, смоченную антисептиком, Релкин начал осторожно протирать кожу у основания больного когтя.

Дракон дрожал. Шипение не прекращалось ни на секунду.

Базил и Блок нервно переминались с ноги на ногу.

И вот Релкин налил немного антисептика на саму рану. Пурпурно-Зеленый яростно забил хвостом. Куча сложенных возле костра дров разлетелась, словно пук соломы. Огромные зубастые челюсти сердито щелкали.

Релкин тихонько отступил в сторону.

Все вместе они стояли и смотрели на понемногу успокаивающегося Пурпурно-Зеленого.

Они все еще стояли, когда какой-то мальчишка-драконир, пробегая мимо, крикнул им что-то нечленораздельное. В тот же миг Релкин услышал вдалеке шум, и крики, и звон оружия.

Драконы навострили уши. Со стороны кузницы показался Свейн с защитными щитками Блока в руках.

— Что случилось? — спросил Релкин.

— Бунт в городе! Возле зернохранилищ. Старина Пэк послал туда кавалерию.

И действительно, теперь все услышали затихающий стук копыт по мостовой.

Релкин снова посмотрел на драконов. Они жадно нюхали воздух.

— Город горит, — сказал Базил.

По всему городу раздавались крики, и бедняки толпами валили к зернохранилищам. Обступив склады со всех сторон, они требовали пищи. Видя, что никто не собирается им ничего давать, они начали грабить окрестные виллы, поджигая все, что только могло гореть.

Урдхские власти даже и не пытались восстановить порядок. Однако генерал Пэксон без колебаний послал легионерам, охраняющим склады, Талионскую конницу на подмогу. Но толпы с каждой минутой становились все больше и больше.

Фетенская улица горела из конца в конец, и пожарные не могли пробиться к месту пожара.

Это было форменное безумие. Самоубийственная ярость скорпиона, самого себя жалящего своим смертоносным хвостом. Никто не знал, что послужило причиной этого бунта, хотя кое-кто и припоминал бочку крепкого черного вина, невесть откуда взявшуюся на Канарской улице. Именно канарцы и повели толпы к зернохранилищу.

Тут и там толпы ловили отдельных легионеров, по тем или иным причинам покинувших свои полки. Их буквально разрывали на части, а головами украшали длинные пики.

Тщетно власти пытались успокоить народ. Горожане полностью вышли из-под контроля. Они жаждали крови.

Возбужденная толпа собралась и в Зоде, возле Императорского Города. Она требовала, чтобы Фидафир вышел к народу. Горожане желали убедиться, что Император жив и не находится во власти злой северной ведьмы.

Император категорически отказался выйти к толпе. Рибела, конечно, могла бы его заставить, но это было бы бессмысленно. Вид ведьмы еще больше разъярил бы урдхцев. В общем. Император прятался у себя во дворце, а Рибела оставалась рядом с ним. Видя, что никто не появляется, толпа пришла в бешенство и подожгла несколько домов. Но ворота Императорского Города оставались закрытыми, и проникнуть внутрь бунтовщикам не удалось.

Деловитая чайка держала генерала Пэксона в курсе событий. Она летала взад-вперед между императорским дворцом и походным шатром генерала, раз за разом доставляя маленькие свитки, крепившиеся к ее ноге. Свитки эти были заколдованы. Написанное на них тут же исчезало и вновь появлялось только в руках того, кому было адресовано.

Пэксон удерживал стены, ворота и зернохранилища. Его кавалерия держала под контролем Фетенскую улицу и дорогу от Восточных ворот. Генерал заверял Великую Ведьму, что, если потребуется, он без труда пробьется к дворцу и доставит и ее, и Императора в безопасное место.

Несмотря на свое внешнее спокойствие, генерал Пэксон чувствовал себя далеко не лучшим образом. Он знал, что всего через несколько дней он получит и подкрепление, и свежие припасы. Но напряжение осады, а теперь еще и бунта в городе становилось просто невыносимым. Кроме того, он не вполне доверял генералу Пикилу. Настроения в Кадейнском легионе внушали самые серьезные опасения. Кадейнцы пять лет прослужили на границе. Они заработали свой отпуск и уже собирались домой, в форт Ридор, когда им вдруг сказали, что все отменяется и что их легион незамедлительно отплывает в Урдх. Причем неизвестно на сколько.

Легион не был обрадован таким приказом, особенно негодовали офицеры.

Пэксон тяжело вздохнул. Этот бунт казался началом конца. Еще несколько дней, и он сумел бы накормить и своих солдат, и горожан. А теперь кто знает, что произойдет. Весь город может сгореть дотла. Генерал с тоской думал о жене и детях. Доведется ли еще их увидеть? Придется ли ему еще когда-нибудь пройтись по Башенной улице в Марнери или посетить Оперу в Кадейне?

Час спустя после начала пожаров в шатер генерала пришел капитан Кесептон.

Вместе со своими помощниками он отмечал то, что происходило в городе, на большой карте. Здесь пожары, тут бушуют голодные толпы…

Отозвав капитана в сторонку, Пэксон сообщил ему, что Лагдален находится во дворце вместе с Великой Ведьмой.

— Наверно, это сейчас самое безопасное место в городе, — со вздохом сказал он.

Кесептон печально кивнул. Пожалуй, генерал был прав.

Пэксон внимательно изучал составленную капитаном карту. Район Себрадж вокруг зернохранилищ был весь в огне. Бушевали пожары и вдоль дороги на Гунж, вплоть до Восточных ворот. Собравшиеся там толпы устроили настоящий погром в небольшом квартальчике, населенном темнокожими выходцами из Иго. Вымещая свою злость, они вешали бедняг на фонарях.