В общем, всю дорогу до постоялого двора я не сводил с нее взгляда и проклинал себя за то, что поддался ее уговорам и повел ее смотреть выступления жонглеров.

«Главное, чтобы она не решила уйти еще раз, – мысленно повторял я. – Все остальное я как-нибудь переживу…»

Когда из-за поворота Сапожной показался забор «Королевского Льва», леди Мэйнария, наконец, ожила – повернулась ко мне и мрачно поинтересовалась:

– Мы пришли?

Я кивнул. Потом решил, что она могла не увидеть этот кивок, и добавил:

– Да, ваша милость.

– Хорошо. – Она заглянула мне в глаза и, видимо, не обнаружив в них искомого, потерянно опустила голову.

У меня оборвалось сердце – ей было плохо! Очень! А я не понимал, из-за чего. И, соответственно, даже не представлял, как ей можно помочь!

– Ваша милость… – собравшись с духом, чтобы ее расспросить, начал, было, я… и замолчал: баронесса вдруг остановилась, как вкопанная, слегка побледнела и уставилась на какого-то дворянина, прогуливающегося перед въездом на постоялый двор.

«Знакомый…» – подумал я. Потом сообразил, что при виде знакомых обычно не бледнеют, и на всякий случай поудобнее передвинул чекан.

– Не надо, – невесть как увидев мое движение, грустно выдохнула леди Мэйнария. – На нем цвета Рендаллов.

Сердце ухнуло и остановилось: я вдруг явственно ощутил, что время моего пребывания рядом с баронессой подошло к концу.

– Я сейчас. Узнаю, с чем его прислали, – словно оправдываясь, затараторила леди Мэйнария. – А потом… Потом мы с тобой обязательно поговорим… Ладно?

Что тут можно было сказать? Ничего. И я пожал плечами.

– Спасибо, – непонятно за что поблагодарила меня она, виновато покраснела и решительно направилась к белому.

Подумав, я двинулся за ней – уверенности в том, что это именно посыльный, у меня не было. А защитить ее милость, находясь на расстоянии в половину перестрела, было нереально.

Обменявшись с вассалом графа Грасса парой фраз, баронесса поежилась, потом вскинула голову, развернула плечики и процедила что-то оскорбительное. Так как десница белого дернулась, начиная движение к мечу.

Я оказался быстрее – еще до того, как пальцы воина сомкнулись на рукояти, навершие моего посоха замерло в пальце от его кадыка:

– Только попробуй!

– Что именно? – холодно прошипел вассал графа Грасса.

– Дотронуться до меча, – объяснил я. Потом вспомнил, как ежилась леди Мэйнария, и криво усмехнулся: – Ваша милость, он вас оскорбил?

– Нет, Кром, не оскорблял, – вздохнула баронесса. – Он просто сказал, что граф Грасс тут. Уже два часа. И ждет. Меня и Бездушного, с которым я живу. А вот я не сдержалась.

Пока я думал, стоит ли придираться к формулировке, леди Мэйнария угрюмо смотрела на дверь, ведущую к белой лестнице. А когда я почти уже решил, что все-таки хочу услышать извинения, вдруг прикоснулась пальцами к моему налокотнику и… грустно вздохнула:

– Пойдем! Негоже заставлять его ждать.

Баронесса шла по белой лестнице с таким видом, как будто была одета не в пыльный охотничий камзол, шоссы и сапоги, а в роскошное бальное платье – гордо подняв голову, выпрямив спину и не поднимаясь, а словно воспаряя над ступеньками.

Я старался соответствовать – скользил следом, пожирал взглядами попадающихся на пути слуг и делал вид, что ищу в их глазах хоть какие-то признаки злого умысла.

Поднялись. Леди Мэйнария вошла в услужливо открытую дверь и тут же присела в глубоком реверансе. Почему-то не дав мне зайти следом:

– Добрый вечер, ваше сиятельство! Искренне рада вас видеть.

– Здравствуйте, леди Мэйнария, – зачем-то подчеркнув обращение на «вы», поздоровались с ней. – А где же ваш… э-э-э… спутник?

Баронесса неторопливо отошла в сторону, повернулась ко мне и улыбнулась:

– Вот! Кром по прозвищу Меченый. Человек, которому я обязана жизнью.

Я слегка растерялся – она не назвала меня ни Бездушным, ни Нелюдью, ни слугой Бога-Отступника. Словно эта часть моей жизни не имела для нее никакого значения. Назвав только имя, прозвище. И то, что связывает ее и меня.

Благодарно кивнув улыбающейся мне баронессе, я посмотрел в конец коридора и подобрался: граф Грасс, восседающий в кресле, поставленном рядом с дверью в наши покои, смотрел на меня с бо-о-ольшим неодобрением. Если не сказать, с ненавистью.

– Кром! Открой, пожалуйста, дверь, – пытаясь сгладить неловкое молчание, попросила леди Мэйнария. – А то общаемся в коридоре.

Я проскользнул вдоль стены, проигнорировав движения напрягшихся телохранителей графа, открыл дверь в наши покои и первым вошел внутрь. Не столько для того, чтобы проверить, нет ли там посторонних, сколько чтобы позлить Рендалла.

Пробежался по моей комнате, заглянул в спальню и удивленно приподнял бровь, услышав, что леди Мэйнария просила графа Грасса послать за фруктами и вином кого-нибудь из его воинов.

– А что, ваш спаситель не в состоянии? – входя в комнату, язвительно поинтересовался Рендалл.

– Он спаситель, а не вассал. И, тем более, не слуга… – холодно заметила баронесса. – Мне кажется, что человек с вашим жизненным опытом должен видеть разницу между этими понятиями…

Я не поверил собственным ушам – леди Мэйнария рисковала добрыми отношениями с самым близким другом своего покойного отца из-за какого-то там Бездушного!

Видимо, граф Грасс подумал о том же самом. Так как тут же сменил тон и извинился:

– Прошу прощения, если я вас чем-то обидел. Я не имел в виду ничего плохого…

– И вы меня извините, ваша светлость: то, что для меня сделал этот человек, нельзя переоценить. При всем желании.

Граф Рендалл дождался, пока она сядет, опустился на табурет напротив и вопросительно посмотрел на меня. Видимо, ожидая, пока я выйду. Я, соответственно, посмотрел на леди Мэйнарию.

Мэй виновато улыбнулась, но твердо вымолвила:

– Ваша светлость, если вы не возражаете, я бы хотела, чтобы Кром остался здесь. Я ему полностью доверяю.

Это заявление, вернее, тон, которым оно было сказано, ввергло меня в ступор – она искренне верила в то, что говорила! Поэтому первые несколько минут их беседы толком ничего не слышал – пытался понять, чем именно и, главное, когда, заслужил такое отношение.

Не понял. Как ни пытался. И, решив разобраться с этим как-нибудь потом, прислушался к разговору.

М-да… Понимать высокую речь[163] оказалось на редкость сложно: в каждом предложении прятался не один смысл, а как минимум три. Баронесса и граф Грасс реагировали на все, а я – не понимал даже того, что вроде бы лежало на поверхности. Скажем, реакцию баронессы на самые обычные, на первый взгляд, фразы – известие о том, что сотрудники Тайной службы из Меллора подтвердили факт смерти графа Корделла д’Атерна и разобрались в обстоятельствах его смерти, почему-то вызвало в ней чувство удовлетворения. Рассказ о том, что люди, посланные в ее родовой замок, пока не отписались – грусть. Фраза о том, что граф Грасс получил в архиве копию вассального договора, заключенного предками баронессы с родом Латирданов, и теперь знает, какое годовое содержание обязан выделить ей король Неддар, раздражение. А когда граф извинился за то, что из-за большого количества навалившихся на него проблем не сообразил, что баронессе негде жить, и предложил ей немедленно переехать в его особняк, в глазах леди Мэйнарии появилась обреченность.

– Благодарю вас, ваша светлость, – мрачно выдохнула она. – С превеликой радостью. Но прежде чем покинуть постоялый двор, я бы хотела поговорить с моим спасителем. Наедине.

Граф побагровел:

– Леди Мэйнария! Перед вами – слуга Бога-Отступника! Нелюдь!!! О чем с ним вообще можно говорить?

Баронесса вспыхнула… и ослепительно улыбнулась:

– Обо всем на свете, ваша светлость! Вы просто плохо знаете Бездушных.

Я думал, что Рендалла хватит удар – несколько мгновений он хлопал глазами и разевал рот. А потом взял себя в руки и посмотрел на леди Мэйнарию с сочувствием.