Посмотрел на бумажку, а кончики пальцев аж покалывать начало. Почему всегда такая реакция на всё, что связано с Мишель?!

Я всё прекрасно понимал. Я не дебил и не трус. Я сам лично выбрал жить в лицемерии. Почему? А потому что я хочу, чтобы от меня отстали и дали мне доучиться спокойно. Мне больше не нужна настоящая семья и дети. Я больше этого не хочу. Я спустился с небес на землю и решил посвятить себя карьере. У меня пропала мотивация бороться за светлое будущее, потому что единственная девушка, которую я считал искренней и идеальной на роль моей жены, оказалась лживой.

Я разочаровался.

Брак с Кайлой для меня лишь запись на бумаге, и я не собираюсь делать ей маленьких Джастинов или играть в счастливую пару.

Я не умею прощать предательство. Глядя сейчас на сцену, где Хлоя активно танцевала с гитарой, а Джей, сидя за своей установкой, неотрывно следил за ней взглядом, я не понимал, как она смогла его простить. Не потому что он мудак, нет. Просто как ей это удалось?! Сколько силы в ней?! Не вспоминать об этом, не думать, не представлять, ложиться с ним в одну постель и так далее. Как можно простить предательство?! Как я могу принять то, что Мишель способна так искусно врать?! Она своего сына оставила и внушила ему, что его сестра! Как такое можно понять, простить или забыть?!

Вновь посмотрел на сложенный вдвое небольшой клочок бумаги. Чтобы уже унять этот зуд в пальцах, схватил его и убрал в карман. Бросил взгляд в сторону нашего столика, а там Тайлер довольно улыбнулся и поднял свой стакан с соком, как долбаный Гэтсби.

А люблю ли я её?!

Странный вопрос.

Мишель

Я взяла себе за правило совершать пешие прогулки с Итаном по вечерам, после рабочей смены. Поскольку я теперь одна отвечала за него, то пришлось подкорректировать рабочий график, сократив количество часов в каждую смену. Никаких выходных, никаких передышек, никакой надежды. И я всё ещё ждала решение по кредиту. Уже девять дней ждала. Ни звонка, ни письма, ни хоть какой-нибудь весточки. Но пока старалась не паниковать по этому поводу, используя накопления, которые мне удалось сделать, проживая у Джастина дома.

Также мамин ухажёр прислал ещё немного денег в качестве моральной компенсации за мой шок из-за её отъезда. Мило. Но, по правде говоря, неожиданно. Он ведь не обязан этого делать. Видимо и впрямь неплохой мужик и серьёзно настроен к моей маме, которая, к слову, больше не звонила. Но я не удивлена, потому что мама всегда такой была — в омут с головой. Сейчас она дальше своего возлюбленного ничего не видела. И я рада за неё. Хоть у кого-то всё налаживалось.

А моя жизнь… Ну, в ней определённо наметилась стабильность. Стабильно хреново. После моей истерики на глазах незнакомой пары прошло почти две недели, а лучше не стало. Я просто иду вперёд не чувствуя, не ощущая, не надеясь и не мечтая.

Если раньше езда на велосипеде нравилась мне ощущением полёта и свободы, своего рода медитацией, когда ветер трепал мои волосы и в груди зарождалось радостное предвкушение чего-то (фиг знает чего, просто всегда такое было), то сейчас дорога на нём до универа и на работу, означала монотонное передвижение ногами с отсутствующим взглядом куда-то вдаль.

Я словно окаменела. Замерла или застыла. Не знаю, но ощущение странное. Вроде в груди и во всём теле кипела буря, но в тоже время я ничего не чувствовала.

Итан явно грустил и скучал по Джастину. Однако его вопросы про него сократились. Теперь он задавал их не по десять раз на дню, а всего два. С утра и перед сном. Он ждал его. Ждал своего кумира, супергероя и… вероятно, папу, как он считал. А у меня не хватало смелости сказать ему, что Джастин отцом ему никогда больше не будет.

Жалкая трусиха.

Когда я ему объяснила, что его «мама» не приедет и он будет жить со мной, то Итан, как ни странно, не расстроился и сказал, что всегда очень хотел быть вместе со мной. Со временем я расскажу ему всё, но сейчас боялась вывалить на него или напомнить ему, что на самом деле его мама — это я.

Точно жалкая трусиха.

— Папа! — вдруг раздался радостный вопль Итана, идущего со мной за руку вдоль океана по набережной.

Мы каждый вечер теперь здесь прогуливались, чтобы вдоволь надышаться и потом спокойно спать. С Итаном это работало, со мной нет. Я ужасно плохо спала, проваливаясь в какое-то забытье и выныривая из него на протяжении всех ночей без Джастина.

Итан крепче сжал мою ладонь и замер. Моргнув, остановилась и сосредоточилась на мужской фигуре в нескольких метрах от нас. Он продолжал идти, не оборачиваясь. Широкая спина, капюшон толстовки торчал из-под куртки, джинсы, кроссовки. Светлые волосы. Я напряглась, изучая походку парня. Сомнений быть не могло. Это Джастин. В груди что-то кольнуло, но я привыкла уже не обращать внимания на разные проявления своей боли.

— Папа! — вновь завопил Итан, только крик его стал менее радостным и более надрывным.

Парень впереди нас резко остановился и замер. Даже с такого расстояния я видела, как его спина напряглась. Как Итан узнал Джастина с такого расстояния?! Да ещё и со спины?!

Опустила взгляд на ребёнка. В закатных лучах солнца цвет его волос стал более тёплым и золотистым. Он неотрывно смотрел на мужскую фигуру и крепко сжимал мою ладонь.

Посмотрела вперёд. Джастин запустил ладонь в волосы и, слегка покачав головой, вновь пошёл дальше. Не оборачиваясь.

Сердце болезненно замерло. Он услышал Итана, но решил не останавливаться. Он и не должен был, но мне от этого не легче. Я скучала по нему. Я умирала без него, разваливаясь на части.

— Папочка! — истошно закричал Итан.

Крик был нечеловеческим. Подобно раненному животному, мой сын пронзительно звал его, как будто от этого зависела его жизнь. Прохожие стали с любопытством обращать на нас внимание, а Джастин встал как вкопанный. Его ладони были сжаты в кулаки, спина напряжена. Но в следующий миг он оглянулся и посмотрел прямо на нас. Сердце ухнуло вниз, а я напрочь забыла, как дышать.

— Папа! Папа! — с надрывом заорал Итан и рванул к нему, вырвав свою маленькую ладошку из моей.

Я лишь молча наблюдала, как ребёнок, запинаясь, побежал к Джастину. Он развернулся и стоял, словно поверженный в битве. Плечи поникли, голова немного опущена, но продолжал смотреть на Итана исподлобья, пока тот стремительно сокращал расстояние между ними. Врезавшись в него, обхватил его ногу и затрясся в рыданиях. Прохожие с интересом, но не без презрительного выражения лица, наблюдали за происходящим. Наверняка уже успели повесить на Джастина ярлык отвратительного отца, раз он не кинулся навстречу ребёнку и вообще не горел желанием останавливаться и удостаивать его внимания. Вот так и рождаются сплетни и слухи. А ведь он и не обязан этого делать. Он ему не отец. Но Джастин положил свою крупную ладонь на голову ребёнку и начал поглаживать, что-то говоря ему.

Я стояла, словно парализованная, не зная, что мне делать. В груди болью отдавалось биение моего окаменевшего сердца. Меня бросило в холодный пот, и я с трудом сделала вдох, чтобы не рухнуть в обморок. На ватных ногах, не чувствуя земли под ногами, начала медленно подходить к ним. В голове стоял такой гул, что я слышала только собственный пульс. Джастин поднял голову и посмотрел на меня. Под его немигающим ошарашенным взглядом идти стало ещё труднее. Шаркая, как бабуля, добрела до них и встала неподалеку. В нос сразу проник аромат его парфюма и в мозгу словно закоротило.

Перед глазами пронеслись все совместные мгновения. Все немногочисленные ночи, проведённые вместе. Все поездки по утрам до учёбы, когда я старалась не смотреть на него, но глаза предательски косились в его сторону. Все его оценивающие взгляды стоило мне появиться на горизонте. Все улыбки, которые он пытался вызвать у меня очередной шуткой.

Закрыв на секунду глаза, постаралась унять дрожь и подкрадывающуюся панику.

Нельзя чувствовать. Нельзя вспоминать. Нельзя дышать около него.