Наконец, почувствовав, что она снова может говорить, Гвен вытащила из кармана телефон. Её палец завис над кнопкой «9», но всё же она неохотно нажала на кнопку быстрого вызова, чтобы позвонить в Торчвуд. Теоретически Гвен должна была сразу же сообщить обо всём в полицию. Практически же – что, чёрт возьми, она бы им сказала? Только четыре человека во всём Кардиффе – а может быть, только четыре человека во всём мире – сейчас могли помочь ей.

На звонок ответил Йанто.

— Скажи Джеку, что я поймала одну из тех женщин, которые нападают на всё, что движется, — прохрипела Гвен. — Я в Грейнджтауне. Джордж-авеню, 88. Мне нужен внедорожник и верёвки.

— Мы приедем так скоро, как только сможем, — ответил Йанто. В подземелье, казалось, слышался вой сирены.

— Что происходит? — спросила Гвен. — Сегодня ведь не день проверки пожарной тревоги?

— Кое-какие проблемы в камерах, — сказал Йанто. — Джек пошёл разбираться. Я скажу ему, как только он вернётся.

Гвен отключилась и села в изножье кровати. Что-то мешало ей смотреть; она повернула голову и наткнулась взглядом на ногу трупа бойфренда Люси. От большей части пальцев остались одни обрубки. Гвен вздрогнула. Это могло бы случиться и с ней.

— Да будут благословенны высокие каблуки, — пробормотала она.

Она порылась в сумке и нашла две пары наручников: плетёные пластмассовые с переключателем, который позволял уменьшить их размер. Одними наручниками она связала руки Люси у неё за спиной, другими – её ноги. Пусть выпутается из них с помощью своих же зубов.

В ожидании, пока Торчвуд разберётся со своей чрезвычайной ситуацией и приедет, Гвен обыскала квартиру. Здесь царило некое равновесие между бардаком и порядком – очевидно, парень Люси любил разбрасывать вещи, а Люси отчаянно пыталась всё время за ним убирать. Отчасти Гвен чувствовала жалость к Люси, которая оказалась в тупиковых отношениях в тупиковой части Кардиффа, но с другой стороны, она хорошо помнила, как сверкали резцы Люси, когда она оскалилась, чтобы разорвать горло Гвен.

Шкафчики по обе стороны от кровати определённо принадлежали ему и ей. Тумбочку парня Гвен лишь бегло просмотрела, но тумбочка Люси оказалась куда интереснее. Поверх разных бумажек и заколок в верхнем ящике лежала блистерная упаковка, такая же, в каких продают парацетамол, но лишь с двумя прозрачными пузырьками. В одном из них была таблетка; второй оказался пустым. Гвен перевернула упаковку. На фольге с обратной стороны ничего не было сказано о том, какие вещества содержатся в таблетках. Там было напечатано всего два слова: пустой пузырёк был подписан «Старт», а пузырёк с таблеткой – «Стоп». Никакой неоднозначности и никаких сложенных в три раза инструкций, которые сейчас прилагаются в большинству лекарственных препаратов.

Гвен сунула упаковку в карман и продолжила поиски. На дне ящика нашлась книга формата А5 в твёрдой розовой обложке. На ней было написано крупными, детскими буквами: «Мой дневник». Гвен вытащила книгу и на мгновение замерла, держа её в руках. Где-то на этих страницах были чувства Люси к Рису. Может быть, фантазии о том, как он делает с Люси всё то, о чём он иногда намекал Гвен, но никогда не делал. Пальцы Гвен сомкнулись у края обложки. Она могла бы прочесть это, пока Люси лежит без сознания. Там могли оказаться подсказки относительно того, что с ней случилось. Там могла быть полезная информация, которую она могла бы предоставить Джеку.

И ещё там могли быть описания того, что происходило между Люси и Рисом по-настоящему, то, о чём он не сказал Гвен.

Она бросила книгу обратно в ящик. Возможно, некоторые вопросы лучше было бы не задавать вовсе – по крайней мере, тогда, когда между ними всё начало налаживаться.

Под дневником обнаружилась листовка, рекламирующая диет-клинику: возможно, ту, которая помогла Люси сбросить так много лишнего веса. Может быть, таблетки были именно для этого? Одна – чтобы начать терять вес, вторая – чтобы прекратить это. Неужели жизнь и в самом деле могла быть такой простой? Никакого подсчёта калорий, никакого ограничения углеводов, никаких изматывающих упражнений? Всего лишь две простых таблетки?

Гвен ещё раз посмотрела на листовку клиники. Она была озаглавлена «Клиника Скотуса», а под заголовком помещалась фотография стройного и моложавого мужчины с короткими, хорошо уложенными волосами. Аннотация внизу была написана краткими, содержательными предложениями, в форме вопросов, которые требовали определённых ответов, вроде: «Вы хотите сбросить вес и носить тот размер, какого вы заслуживаете?» или «Устали от того, что вас не приглашают на свидания и не повышают по службе из-за ваших размеров?».

Глядя на листовку, Гвен задумалась. Люси ходила в клинику для похудения, и у неё появилось желание есть всё подряд. А Марианна – девушка, которую они забрали к себе в Торчвуд – не ходила ли и она в диет-клинику? Не происходило ли там что-то, за чем следовало бы проследить? Джек может не согласиться – если речь не шла об инопланетянах, он был готов просто уйти, не думая о том, сколько жизней было загублено или ещё может быть загублено – но Гвен по-прежнему мыслила как полицейский. Если «Клиника Скотуса» охотилась на молодых девушек, изменяя их метаболизм при помощи хитроумных наркотиков, их нужно было привлечь к ответу. И если Джек не захочет в это ввязываться, она сделает всё сама.

Больше она не нашла ничего интересного. В конце концов Гвен стало противно делить комнату с трупом и каннибалом. Пока Торчвуд приятно проводил время, она пошла на кухню и сделала себе чашку чая.

* * *

— Почему ты не хочешь сближаться с людьми? — настойчиво поинтересовалась Марианна. — Потому что это может причинить боль?

Оуэн покачал головой. Он по-прежнему не смотрел на неё.

— Потому что нет ничего постоянного. Всё умирает. Всё разрушается. Даже любовь. Так что мы просто делаем лучшее, что можем – получаем удовольствие от всего, что можно.

— И что привело тебя к такому заключению?

— Семь лет в больнице, а потом это место... — Он замолчал, припоминая свою учёбу в медицинском университете: постепенное понимание того, что нет ничего человеческого – только плоть, кровь, кости и мозг, и разрушающее душу осознание того, насколько всё это хрупкое. Как легко это сломать. А потом, благодаря Торчвуду, он узнал, что даже то небольшое утешение, которое он получал от теплоты человеческого тела, было иллюзией, что человечество было всего лишь маленьким пузырьком здравомыслия, плавающим в океане безумия.

— Бедный Оуэн. — На мгновение ему показалось, что это сарказм, но тон её голоса был искренним, тронутым. — А я думала, что это я в ловушке.

— Хватит обо мне, — сказал он. — Это мой крест, и я буду его нести. В данный момент меня больше интересуешь ты. У тебя нет никаких очевидных симптомов. Ты всё ещё в здравом уме, я это вижу, но как ты себя чувствуешь? Нет ли у тебя каких-нибудь болей? Необычной усталости? Скачков настроения?

— Не больше, чем обычно, — угрюмо ответила она.

— Я могу прописать тебе кое-какие препараты, которые могут помочь. Парацетамол, если у тебя лихорадка.

Марианна покачала головой.

— Ненавижу принимать таблетки. Думаю, я и так нормально это перенесу. — Она смолкла и обхватила себя руками. — Странно, что я всё время хочу есть. У меня как будто живот крутит, хотя это может быть стресс из-за того, что меня тут заперли.

Оуэн посмотрел на коробки из-под пиццы и фольговые контейнеры из ближайшего китайского ресторана, которые были сложены в углу камеры.

— Мне кажется, — осторожно сказал он, — что, когда дело доходит до еды, ты отлично справляешься.

Марианна проследила за его взглядом и нахмурилась, как будто никогда раньше не видела все эти коробки.

— Я ведь не съела всё это, правда? — спросила она. — Я не могла. Никогда, если я была здесь всего день. — Она умоляюще взглянула на Оуэна. — Оуэн, скажи мне правду – сколько времени я на самом деле здесь провела?