— Вы уверены? Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством.

Хмыкнув, он направился к домику.

Она, улыбаясь, двинулась следом.

Кухня была старомодная и просторная, с дубовыми шкафами, окрашенная в цвет жареного миндаля. Мурлыкая себе под нос, Хани отобрала все необходимое для пирогов и выудила из холодильника полкило бекона. Начав отмеривать муку в пеструю глиняную миску, она услышала доносившиеся из гостиной звуки баскетбольного матча с участием команды «Сунерз», транслировавшегося по телевизору. Хани не стала бы возражать, составь Дэш ей компанию, но в его кухне ей было хорошо и в одиночестве.

Спустя минут сорок пять она позвала его занять место за старым дубовым столом, стоявшим в небольшой нише. Дядюшка Эрл не любил разговоров за едой и приучил к этому своих домочадцев. Поэтому Хани молча приподняла чистое чайное полотенце, открыв взорам миску, полную исходящих паром золотисто-коричневых пирожков. Взяв сразу два, Дэш подцепил вилкой с полдюжины ломтиков бекона и положил на свою тарелку.

Едва он разломил первый пирог, из него, как и предсказывала Хани, вырвалось облачко пара. Она передала ему масло и кувшинчик с заранее подогретым сиропом. Это был не кленовый сироп, его не нашлось в хозяйстве Дэша. Кусочек масла моментально впитался в стенки пирога, сироп начал стекать с краев. Теперь можно поесть и самой.

— Хорошо, — пробормотал Дэш, расправившись с первым пирогом и принимаясь за второй. Хани отпила глоток кофе, который только что сварила. Он был крепковат для нее, но она знала, что Дэш любит именно такой. Когда исчез и второй пирог, она потихоньку подвинула всю миску, чтобы ему было легче добираться до следующих.

Хани всегда ела немного и теперь удовольствовалась одним пирогом с кофе. Тем временем Дэш доедал уже четвертый.

— Хорошо, — повторил он.

Его удовольствие наполнило ее гордостью. Может, она и не очень красива или слишком легкомысленна, но зато наверняка знает, как его накормить!

Он уплел девять ломтиков бекона и с полдюжины пирогов, прежде чем наконец остановился. Поглядев на нее, он усмехнулся:

— Вы превосходный повар, девочка!

— Вам надо было бы еще попробовать моего жареного цыпленка. Снаружи чисто золотая корочка, но зато внутри…

— Стоп! Хани, вам когда-нибудь приходилось слышать о такой штуке, как холестерин?

— Конечно. Его еще Лиза использует для обесцвечивания волос.

— Думаю, это «Клейрин».

— Ой, я перепутала. — И она невинно улыбнулась. Пока он ел, Хани не давало покоя кое-что из того, что он сказал раньше. И когда он всыпал полную с верхом ложку сахару а свой кофе, она решила, что сейчас самое время спросить его об этом.

— Назовите хоть одного слабохарактерного человека, к которому я привязана.

— Прошу прощения?

— Ну, раньше. Вы еще сказали, что сильным я показываю спину. И что привязываюсь к слабохарактерным. Вот и назовите хоть одного.

— Я говорил это?

— Да, говорили. Кого вы имели в виду?

— Ну… — Он помешал кофе. — Как насчет Эрика для начала?

— Я никогда не привязывалась к Эрику Диллону. И все его поведение кажется мне невыносимым.

— Разумеется, привязались.

— Он же груб и помешан на своей персоне!

— Это вы верно подметили.

— Но зато он очень талантлив. — У нее неожиданно появилось желание вступиться за Эрика.

— И опять вы правы.

— Надо быть чокнутой, чтобы беспокоиться об Эрике Диллоне. Ни за что на свете такой человек, как он, не взглянет второй раз на девушку вроде меня — низенькую злючку с большущим, прямо как у старой прилипалы, ртом.

— А что такое вы говорите о своем рте?

— Да вы только взгляните на него. — Она смутилась. Он внимательно посмотрел на ее губы, и в глазах мелькнула улыбка.

— Хани, масса мужчин посчитали бы, что у вас очень сексапильный рот. Вот если бы вы еще и не болтали так много…

Она посмотрела на него:

— А ну, попробуйте назвать еще хоть кого-нибудь, кроме Эрика Диллона. Наверняка знаю, что вам это не удастся, поскольку я вижу людей насквозь. Меня восхищает сила.

— Это верно?

— Да уж куда вернее.

— Тогда почему же вы, мисс Великий Знаток Людей, прямо-таки горели желанием расположить меня к себе?

Хани видела, что он намеревался сказать это в шутку, но получилось совсем иначе. Едва Дэш произнес эти слова, как лицо его окаменело, и возникшие между ними теплые отношения мгновенно испарились.

Резко оттолкнув чашку, он поднялся:

— Думаю, вам уже пора. У меня есть еще кое-какие дела, которые надо бы успеть сделать сегодня. — За его грубоватостью она разглядела смущение.

Хани тоже встала и последовала за ним через кухню в уютную гостиную. Ее украшали обитая кожей мебель и оправленные в рамки афиши старых фильмов, где снимался Дэш. Когда он проводил ее до входной двери, клацая каблуками сапог по терракотовым плиткам, воздух, казалось, сгустился от натянутости.

Хани не могла допустить, чтобы их день вот так безрадостно закончился. Протянув ладонь, она коснулась его руки и заговорила таким мягким, словно чужим, голосом:

— А вы, Дэш, и есть чуть ли не самый сильный из всех, кого я знаю. Я не шучу.

Обернувшись, он поднял на нее глаза, в которых затаились усталость и горечь поражения:

— Я помню тот день, когда вы назвали меня дряхлым старым пьянчугой.

В ней поднялась удушливая волна стыда.

— Простите меня! Похоже, тогда в меня вселился сам дьявол.

— Но вы же не сказали ничего, кроме правды.

— Не надо. От этого мне ничуть не легче. Уперев руку в бедро, он, казалось, изучал плитки на полу, потом опять поднял глаза на Хани:

— Хани, я алкоголик. Для меня каждый день — это борьба, и большую часть времени я не уверен, долго ли я продержусь. Причем бутылка не единственная моя проблема. Я падок на женщин. Мои дети не выносят моего характера. Я вспыльчив и не забочусь ни о ком, кроме самого себя.

— Я вам не верю.

— А вы поверьте, — жестко сказал он. — Я себялюбивый сукин сын, и менять в этом отношении свою жизнь не имею никакого желания.

Он вышел из дома, и ей не оставалось ничего другого, как последовать за ним до самого автомобиля. Такой прекрасный день был безнадежно испорчен. В этом была и ее вина.

В понедельник утром Хани прибыла на съемочную площадку с тремя дюжинами коробок рисовых хлопьев и тортом с шоколадной глазурью. Вся съемочная группа была изумлена, но угощению обрадовались.

— Вы просто умница, дорогая, — протянула Лиз Кэстлберри, облизывая губы, обсыпанные сахарной пудрой. — Надо же, взятка шоколадом!

— Никому я не собираюсь давать взятку, — буркнула Хани, вовсе не обрадовавшись тому, что эта королева сучек видела ее насквозь.

Выждав два дня, Хани принесла несколько дюжин испеченных дома булочек с шоколадными чипсами. Хлопоты со стряпней поздно ночью, добавившиеся к ежедневным тяжелым съемкам, так изматывали, что она засыпала между эпизодами, зато коллеги начали ей улыбаться, и она решила, что ради этого можно и пострадать. Дэш время от времени заговаривал с ней в течение дня, но на ранчо tie приглашал и не упоминал о возможности опять прокатиться на лошадях. Она проклинала себя.

Февраль пролетел незаметно. Сценаристы начали лихорадочно засыпать ее записками с просьбой встретиться, но она попросту рвала их на мелкие клочки. Может, если она докажет Дэшу, что умеет держать рот на замке, он опять пригласит ее. Но проходила неделя за неделей, а он отмалчивался, и Хани стала отчаиваться. Скоро все уйдут на хайэтес, и тогда она не увидится с ним целых четыре месяца.

Как-то в середине марта, проведя уик-энд в кругу семьи за выслушиванием причитаний Софи и отрыжек Бака после очередной банки пива, она приехала в понедельник на работу, чтобы начать съемки последней серии сезона.

Конни Эванс, гримировавшая ее, критически посмотрела на ее отражение в зеркале:

— Хани, эти круги у вас под глазами становятся все заметнее. Хорошо, что сезон кончается, иначе мне пришлось бы применять к вам укрыватель убойной силы.