Оставив Ведану отдыхать после недолгого, но трудного пути до капища и назад, Медведь вышел в сени, и прикрыв плечи кожухом, выглянул наружу. Небо, ещё не начавшее темнеть к вечеру, совсем захмарилось. И как ни сильно сыпал снег в то время, как шли они с волхвой до Беглицы, а посыпал гуще. Да такими крупными хлопьями, что подставь ладони — наполнит вмиг. И сходить бы за Руславом, пока совсем ненастье не разгулялось, что и голову не поднять будет и на вытянутую руку от себя ничего не видать. Но раз волхва здесь, то ему лучше пока со старшим братом побыть, под присмотром заботливой Ладейки, которая души в нём не чает и едва не за сына держит, пока боги не дали им с Жданом своих.

Медведь поёжился от назойливо пробирающейся под одежду прохлады и вернулся в избу. Ведана ещё спала: вот же как её разморило. Устала продираться через снег и ветер, что обрушились на них так внезапно, будто кто-то решил их с капища прогнать. Она раскинулась на лавке, насколько позволила ширина её, волосы, чуть растрёпанные под платком, разметались тонкими змейками вокруг её головы, грудь вздымалась слегка тревожно, а длинные пальчики рук подрагивали: видно снится что-то.

Медведь и хотел мимо пройти, собрать что поесть, но остановился рядом. Пока пурга хотя бы чуть-чуть не стихнет, она всё равно останется здесь. И мысль эта была странной: гнать её, выпроваживать совсем не хотелось, словно собой она вдруг наполнила почти пустой в последний кологод дом. Вот жили они с Руславом тут вдвоём, никого особо не привечали, никаких женщин. Только ходили хозяйки здешние, кто был больше всего с Переславой и отцом дружен, помогали то поесть приготовить, то убрать малость, хоть Медведь и сам старался справляться. Пытались и девицы прилипнуть к этому порогу, вон, как Крижана — да ни у кого не вышло.

А Ведана — надо же — только появилась здесь, только лавку себе на сон облюбовала, а как будто так и надо. И сама-то она не хотела того, верно. Сама испугалась и растерялась, когда поцеловал Медведь её там, в лесу, поддавшись невыносимым её сходством с Младой, особенно в тот миг, как была она рассержена своим падением и ушибами. И потому вряд ли в избе чужой она хотела бы задержаться, хоть и мог он её принять, как гостью — пусть бы жила, пока дела, всем нужные, но и опасные, не завершит.

Тихо потрескивали дрова в печи, только едва касаясь звуком этим уютным, домашним, слуха. Качалось тепло сгустками в неровно прогретом воздухе избы, помалу заполняя её, растекаясь повсюду. Уже успела прохлада пробраться, пока ходили в святилище. А уж как ветер начинается — выстывает всё гораздо быстрее.

Медведь присел осторожно на самый краешек лавки, всё никак не находя в себе силы отвести взгляда от лица Веданы. И всё шарил, шарил по нему: схожие черты с той, что влекла его, отыскать несложно, но и проступало всё больше тех, что отличали сестёр. Как будто другой изгиб бровей — не такой резкий. И губы чуть полнее, чувственнее — мягче. Но только это вовсе не говорит, что нрава волхва менее стойкого, чем Млада — вовсе нет. Она преодолела многое из такого, что никому не пожелаешь, даже самому лютому врагу. Уж чего только стоят те лета, что провела она рядом с вельдским волхвом: сначала пленницей, затем вынужденной полюбовницей. Может, она и смирилась, конечно. Да вряд ли совсем.

И след этот, что оставило минувшее, всегда с ней останется. И глаза другим колоть будет — тем, кто помнит всё, те бесчинства, что вельды творили в княжестве.

Ресницы Веданы дрогнули, и Медведь подскочил с места, как ужаленный, опасаясь, что вот проснётся она и увидит его — невесть что подумает. Но волхва только вздохнула тихо и повернулась на бок, невольным движением скинув с себя одеяло. Наверное, жарко ей уже стало. То сползло, едва ещё цепляясь за лодыжку Веданы, и с тихим шелестом упало. Медведь, ставя на печь кувшин со сбитнем, чтобы подогреть, покосился на неё и сглотнул, вновь отворачиваясь. Подолы обеих её рубах задрались чуть выше колен, ниспадая на лавку неровными складками, лишь подчёркивая плавность линий женского тела: изгиб талии, крутой холм округлого бедра и стройные ноги, лишь едва прикрытые плотно облегающими их вязаными иглой чулками.

Всё ж долго уже у Медведя не было женщины, чтобы теперь спокойно смотреть на столь пленительные виды. Сколько лун прошло? Он не задумывался, всё как-то не до того было. И не страдал, кажется, сильно-то, а вот теперь словно рёбра даже трещали от того, каким широким стало дыхание. И сердце заколотилось о них, словно обезумевшее, гоняя по телу тягучую, точно расплавленная смола, кровь.

Медведь, стараясь сильно не топать, подошёл и раздражённо подхватил с пола злосчастное одеяло, чтобы накрыть Ведану снова. Она открыла глаза в тот миг, как склонился над ней, подтягивая его хотя бы до талии. Чуть сонный, непонимающий взгляд стёк по лицу Медведя до самого ворота рубахи. Волхва откинулась на спину, чуть потягиваясь — и в ушах зашумело.

— Давно сплю? — пробормотала она чуть хрипло.

— Всего ничего, — Медведь упёрся ладонями в лавку по обе стороны от неё.

Склонился, чувствуя напряжение в плечах, потому как и пытался бороться с собой, но не мог. Она пахла влагой впитавших снег волос и теплом разогретой кожи, травами какими-то — едва уловимо. Медведь вёл губами над ней, почти касаясь — от шеи к ушку, втягивая воздух так, что щекотало в горле. А она лежала неподвижно, наблюдая за ним — без опаски, без недоумения в глазах, уже прояснившихся после сна. Повернула лицо — и кончики их носов соприкоснулись. Она выдохнула прерывисто, мелькнул язычок её между губ.

— Покажи мне, где первый раз всё случилось, — и веки чуть опустила, ловя дыхание Медведя слегка приоткрытым ртом.

Он выпрямился так тяжко, словно одеревенел за те мгновения, что стоял, нависнув над ней. Ведана выдохнула тихонько и облегчённо, и оставалось только догадываться, какие сейчас мысли крутятся в её голове.

— Идти-то недалёко. Успеешь ещё поесть.

— Сейчас веди, — настояла волхва. — Опасно мне в твоём доме оставаться долго.

И до того серьёзно сказала, будто и правда в берлоге у медведя оказалась, который и съесть её может. Она села, нашарила ногами оставленные на полу чеботы и взглянула с ожиданием, чуть сдвинув брови. Медведь быстро снял с печки уже подогретый кувшин со сбитнем и качнул головой в сторону другой хоромины. Он редко туда ходил. Им с Руславом хватало и большой, чтобы спать улечься. А та, тесноватая, когда-то принадлежала ему, потом была отдана Ждану, как Медведь в дружину княжескую ушёл. Теперь же и заглядывать туда не хотелось. Всё казалось, что до сих пор пятна крови остались на полу после того, как убрали оттуда тело Переславы: она первая пострадала, как выпустил Рогл тварей Забвения.

Ведана молча прошла вслед за Медведем и остановилась, едва миновав дверной проём. Словно толстые бревенчатые стены ограждали её от того, что здесь осталось, а теперь вся тяжесть навалилась на её плечи так, что она даже ссутулилась слегка. Медведь неосознанно сделал шаг к ней, чтобы поддержать, если придётся, а то кто знает, что случится в следующий миг?

Но она выставила перед собой руку, не позволяя ему больше приблизиться. Сама прошла дальше, присела на корточки ровно на том месте, где всё и случилось.

— Сильная женщина была, — проговорила Ведана. — Велеса почитала?

— Почитала, — подтвердил Медведь. — Травы ведала, меня вылечила однажды. После того, как плетью досталось.

— Покажи? — Ведана встала.

А Медведь ещё несколько мгновений смотрел на неё, не понимая, зачем ей это нужно и почему она так за Переславу зацепилась, ведь дело-то было не в ней. Но волхва смотрела ожидающе, легонько теребя бусину на нитке. Деваться, видимо, некуда. Медведь распустил пояс рубахи и, повернувшись к Ведане спиной, поднял ткань, обнажая спину до лопаток. Разглядеть он себя не мог, конечно, но бывало, дотрагивался ненароком до слабых рубцов, что ещё остались на коже. Воевода Хальвдан бил тогда не так сильно, как мог. Но начисто выбил желание ещё хоть раз ввязываться в драку в дружине.